— В этом как раз вся соль наказания. Арвиген решил напомнить мне, что я — всего лишь орудие, ведь моя жизнь, согласно присяги, принадлежит ему… Но приказы исполняются по-разному…
— Ты прав. — Иринд откинулся в кресле и вновь чуть прикрыл глаза, раздумывая над создавшимся положением. Через некоторое время изрек: — Дороги в Крейге и Ленде неспокойные — купцы даже не мыслят свои обозы без охраны, а крейговцы хоть и не любят нас, но ценят наше вино. Ты, с небольшим отрядом, вполне бы мог всем этим воспользоваться…
Олдер чуть заметно качнул головой.
— Эта мысль пришла и мне в голову, но она не очень удачна. По мне и моим людям слишком хорошо видно, чем именно мы торгуем… Я оставлю эту задумку на тот случай, если ничего другого не останется…
Иринд со всем по-птичьи склонил голову к плечу.
— Прости, Олдер, но Бжестров сам к тебе в руки не приедет, а имения этой семьи — в Райгро…
Но тысячник на это возражение лишь упрямо мотнул головой, а потом Олдер слегка нагнулся вперед, его черные глаза блеснули…
— Приедет… Если его желание пустить мне кровь — не простая похвальба, то Бжестров непременно появится на границе с Амэном, если вдруг узнает, что наш Владыка отправил меня за все заслуги в ссылку в одну из тамошних крепостей… Гарнизоны там небольшие, крейговцы это знают.
— Я понял тебя… — Иринд налил себе очередную порцию васкана и с усмешкой взглянул на Олдера. — И ты, шельма, очень своевременно озвучил свои желания, ведь мой племянник уже два месяца занимается крейговскими лазутчиками и принесенными ими сведениями. Так что можешь быть спокоен — весть о твоей опале и месте, где тебя можно будет сыскать, разлетятся по всему Крейгу так быстро, как только это будет возможно…
— Спасибо… — Олдер наконец-то опорожнил свою стопку, которую во время всего предшествующего разговора лишь грел в ладонях, и тут же резко сменил тему. — А как обстоят дела с тем, о чем я просил тебя раньше?
— Неплохо. — Иринд усмехнувшись, вызвал слугу и, отдав ему короткий приказ, вновь повернулся к Олдеру.
— Это действительно дорогая вещь — не в упрек тебе, Олдер, но не слишком ли это будет для твоего ребенка?
Услышав такое замечание, Олдер мгновенно помрачнел.
— Я уже давно не видел у Дари улыбки — возможно, хоть это его немного развеселит…
Энейра
Я аккуратно выкопала белый корень и положила его в корзину — к уже убранным с грядки собратьям, повернулась, чтобы взяться за следующий, да так и застыла на корточках с ножом в руке, пораженная одной простой мыслью: уже осень! И это будет первая моя осень, которую я встречу не в ставшем мне родном лесу, а среди суровых стен Дельконы…
На какой-то миг мне очень захотелось вернуться под сень так долго бывшего мне домом сруба, но я, тряхнув головой, отогнала это желание: даже если дом не порушен и мне удастся заново вдохнуть жизнь в пасеку, это не приблизит меня, ни к Мали, ни к Ирко… Их души уже далеко от тех мест — в ту беспокойную ночь дух Ирко сказал мне, что Большой медведь принял его и дочку под свое покровительство, а это означает, что души дорогих мне людей ушли навсегда по неведомым для меня тропам. Воскрешая и привязывая к прошлому их тени, я не помогу им — наоборот, принесу вред…
Тряхнув головой, я вернулась к положенной мне сегодня в урок храмовой грядке, но собрать с нее все, напитавшиеся целебным соком растения, мне так и не удалось: подошедшая ко мне младшая сестра сказала, что Матерь Вероника хочет со мною побеседовать… Что ж, желание Матери — закон. Отнеся собранные мною корни для просушки, и сполоснув руки, я направилась в комнату старшей жрицы.
Проходя по ставшим уже привычными темным коридорам, я вновь ощутила присутствие той силы, которой был напоен храм, и снова тряхнула головой — с одной стороны сила Малики помогала мне совладать с собственным пробудившимся даром, но с другой словно бы усыпляла, погружая в череду одинаковых дней, а такому покою я почему-то теперь противилась, хотя совсем недавно жаждала его всей душой…
В самом начале мне пришлось особенно трудно — несмотря на данный мне Кридичем амулет, всплески пробужденного дара выливались то в мучительные ночные видения, то в болезненный, ледяной озноб, то в головокружение, при котором краски и звуки мира сливаются в одну яркую и нестерпимо-шумную круговерть… Именно в такие минуты мне становилось действительно страшно — казалось, еще чуть-чуть, и я перейду какую-то невидимую грань, из-за которой уже не будет возврата, но в самый последний момент волна затопляющей мое сознание силы начинала сходить на нет…
Тем не менее, укрепляющие и успокаивающие отвары, мерный и строгий ритм обители, а самое главное, бесконечные упражнения в сосредоточении, которые мне давала матерь Вероника, приносили свои плоды. Текущая по моим жилам сила уже не казалась мне бурлящим потоком — я не захлебывалась и не тонула в ней, и все чаще подчиняла ее приливы и отливы своим желаниям.
Матерь Вероника, поняв, что первый и самый мучительный этап овладения даром для меня закончился, тут же увеличила долю моих ежедневных упражнений и молитв, к тому же теперь во время них меня все чаще старались вывести из хрупкого равновесия резким окриком или неожиданно возникшей марой…
Именно поэтому, приехавшего навестить меня Ставгара, в первый миг я приняла за одну из таких, щедро расточаемых мне матерью Вероникой ловушек, в которую я в этот раз едва не угодила. Мне стоило немалых сил продолжить молитву без единой запинки или лишнего движения, но потом, бросив из-под ресниц еще один взгляд на замершего в проеме Бжестрова, я убедилась, что в этот раз цели старшей жрицы были иными. Безмолвное свидание было испытанием не только для меня, но и для него… Более того, именно для Ставгара оно было гораздо более мучительным — я видела это по его лицу…
В кругу жриц я ни разу не обмолвилась, ни об этой встрече, ни о своих выводах, и вот теперь, спустя несколько дней матерь позвала меня для беседы, и я понимала, что говорить мы будем именно о Ставгаре… Но что я могла сказать о нем матери Веронике сверх того, что она и так знает? Ведь именно она отправляла письмо сестре Бжестрова — совесть не позволяла мне просто исчезнуть, не оставив по себе никаких известий…
Я задумчиво покачала головой — гадание ни к чему не приведет. Матерь Вероника сама скажет, зачем ей понадобился этот разговор…
Матерь Вероника ожидала меня в своих покоях: она отослала от себя наперсницу, и это убедило меня в том, что наш разговор пойдет о том, что не предназначается для ушек молоденькой и любопытной Лиары… Со мною будут говорить о Ставгаре…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});