это была прелестная поездка. На границе Финляндии нам отчего-то пришлось вместе с машиной погрузиться в поезд, и таким образом мы переехали границу СССР и прибыли в Ленинград. В общей сложности наше путешествие продолжалось около двух недель»[76].
Сын этнографа и режиссера Леонида Леонидовича Капицы, старшего брата Петра Леонидовича — тоже Леонид Леонидович, бывший в те времена подростком, — прекрасно помнил эти наезды дядюшки: «В 30-е годы дядя и Анна Алексеевна, его жена, несколько раз навещали нас. Приезжая, они всегда привозили необыкновенные подарки. Однажды, например, мне был подарен превосходный набор настоящих инструментов. В нем был невиданный у нас металлический рубанок, тисочки и еще один рубаночек с ручками по бокам для обстругивания вогнутых поверхностей. Дядя сам прошел в детстве хорошую школу ремесла и рукоделия, всю жизнь эта школа помогала ему, вот он и обо мне подумал. В другой раз дядя подарил мне бывший тогда в диковинку металлический конструктор „Меккано“. Купил он его, правда, в Харькове и назывался он не „Меккано“, а всего лишь „Металлообдiлувальная скрiнка Пiонер“. А в конце лета 1934 года привез совсем необыкновенный дорогой подарок — марочный каталог фирмы „Ивер“ 1933 года. Я относился к собиранию марок очень серьезно, и поэтому самый знаменитый каталог, да еще 1933 года издания, то есть самый последний, привел меня в восторг. Для меня марки были экзотикой дальних стран; будоражило фантазию, что вот этот кусочек бумаги побывал в Африке, в какой-нибудь Либерии или на Берегу Слоновой Кости».
Да нет, Петр Леонидович и Анна Алексеевна Капицы определенно были очень хорошими, заботливыми родителями!
Между тем племянник Леня продолжает: «В тот год Петр Леонидович и Анна Алексеевна… приехали на собственном автомобиле. Погрузив его в Англии на пароход, они приплыли в Скандинавию, а затем через Норвегию, Швецию и Финляндию прикатили в Ленинград… Во время поездки и пребывания в Ленинграде дядя снимал кинофильм. В этом фильме есть уникальные кадры довоенного, неразрушенного Петергофа с былым, непохищенным „Самсоном“».
Но тут начало происходить странное. Леня вспоминал: «Маленький „квадратный“ автомобильчик дяди по тем временам казался чудом совершенства. Он ночевал у нас во дворе и однажды вдруг пропал. Началась паника и поиски, но вскоре автомобиль обнаружили невредимым неподалеку от дома. Кто-то просто захотел покататься немного на заморской штучке»[77].
Думается, что не просто — и это было совсем некстати, поскольку программа Петра Леонидовича в СССР, несмотря на отпуск, была весьма насыщенной. Они с Анной Алексеевной приехали в Ленинград как раз к началу Международного конгресса, посвященного 100-летию со дня рождения Д. И. Менделеева (так называемого Менделеевского конгресса). Затем на несколько дней поехали поездом в Харьков, где Петр Леонидович проводил свою ежегодную консультацию в УФТИ, и снова вернулись в Ленинград.
Елена Леонидовна Капица писала: «24 сентября Капице позвонили в Ленинград, где он жил у своей матери, и предложили 25 сентября приехать в Москву, в Кремль, для беседы с заместителем Председателя СНК СССР В. И. Межлауком. Капица ответил, что приехать не сможет, так как очень занят, потому что на днях возвращается в Англию». В ноябре 1934 года в письме французскому физику Полю Ланжевену Анна Алексеевна рассказывает об этом эпизоде так: «В ответ на отказ приехать человек, который говорил с ним по телефону, ему сказал: „Профессор, вы не отдаете себе отчета в своих словах. Это приказ правительства, вы не можете отвечать отказом, вы должны приехать…“ В Москве Межлаук от имени правительства страны сообщил Капице, что отныне он должен будет работать в СССР, а выездная виза его аннулируется»[78].
Анна Алексеевна вспоминала: «Он пробыл там долго, а когда вернулся, сказал: „Знаешь, они не пускают меня назад в Кембридж“. Для Петра Леонидовича это было полнейшей неожиданностью и очень тяжелым ударом. В тот же вечер мы поехали обратно в Ленинград, и я хорошо помню эту ночь в поезде. Он был страшно потрясен, невероятно, все рухнуло. Он потерял лабораторию, только что построенную специально для него, с самыми новыми приборами… Надо было решать, что делать в этой ситуации. Необходимо было посоветоваться с Резерфордом и узнать его настроение, к тому же в Кембридже оставались дети. Я должна была как можно скорее вернуться в Англию, моему отъезду не чинилось никаких препятствий… Но перед моим отъездом мы договорились с Петром Леонидовичем о самых разнообразных вещах — как мы будем переписываться и какие у нас будут в письмах шифры, чтобы было понятно только нам… Мы совершенно не знали, чем окончится наша жизнь здесь: посадят — не посадят, вышлют — не вышлют, и не хотели, чтобы дети от этого страдали. Мы думали, что, может быть, я вернусь к Петру Леонидовичу, а детей оставим за границей, в каком-нибудь закрытом учебном заведении.
Петр Леонидович просил меня по приезде в Англию как можно скорее поговорить с Резерфордом, все ему рассказать, узнать его отношение. Когда Мондовская лаборатория планировалась, Петр Леонидович оговорил с Резерфордом возможность того, что когда-нибудь он уедет и в таком случае сможет забрать оборудование с собой, возместив Кембриджскому университету все затраты… но никогда не думал, что все случится так неожиданно. Вот я и отправилась в Англию со всеми полномочиями от Петра Леонидовича»[79].
2 октября Анна Алексеевна отправилась в Англию на пароходе «Сибирь», а Петр Леонидович остался в Ленинграде у матери и брата.
Сразу по приезде она написала мужу из английского дома:
«8 октября 1934 г., Кембридж
Дорогой Петя,
я благополучно добралась до дома, нашла всех в полном порядке. Сережка и Андрейка очень веселы, и Сережа, конечно, первым делом спросил о ноже, и он ему страшно понравился, и с ним он не расстается — и спит, и ест. Все игрушки им подарены в общее пользование, и это вышло очень удачно. Только, чтобы Андрейке компенсировать ножик, я подарила ему отдельно человека, которому собака рвет штаны. Погода здесь стоит чудесная, тепло и солнечно.
Ехали мы очень мирно, меня встретили Катя Сперанская и John Кокрофт, с которым мы приехали в Кембридж. Ну и проклятие править по Лондону, особенно в понедельник утром, это совершенно предприятие не для меня, но вышла я из него с честью. <…>
Карик (автомобиль. — Прим. авт.) в порядке, но довольно грязный, хотя и был покрыт брезентом, но все-таки немножко покрылся каким-то налетом.
В лаборатории все благополучно. <…> (Дальше идет закодированный текст: П. Л. и А. А. договорились, что после слов „дорогой мой“, „дорогая моя“ имена их детей становятся псевдонимами: Сергей — Резерфорда, Андрей — Ланжевена. — Прим. авт.). Еще хочется написать тебе, дорогой мой, о Сережке, очень он хороший мальчик, замечательно смышленый и, для его лет, поразительно вдумчивый. Когда с ним говоришь, то не нарадуешься, как он хорошо все понимает и живо схватывает. Правда, все дети в его возрасте хороши, но все-таки хочется похвастаться, что у