Читать интересную книгу Операция отвлечения - Алексей Рюриков

  Парижский поезд отходил в четверть одиннадцатого. Мягкий вагон, сияющая медь, обязательные плюш и бархатная обивка, дверь в купе с витражами из зеленого стекла, подобострастный проводник, немедленно предложивший чаю... поезда давно стали неотъемлемой частью жизни Гумилева, ездить приходилось часто, свыкся.    Ехали в купе вдвоем, попутчиком оказался отставной дипломат, старичок общительный, при том, несмотря на отставку, "в сферах" вращающийся. Гулькевич направлялся на воды в Карловы Вары, а в Париже собирался, как он выразился "проведать кое-кого из прежних знакомцев". Признав в Гумилеве человека своего круга, к секретам, как он полагал вполне допущенным - не всякий полковник жандармов, чина не скрывая, по Франциям разъезжает, бывший посол в Швеции и представитель при Лиге Наций на толкования подобных вещей нюх имел тончайший, выработал, иначе дипломату нельзя, Константин Николаевич ближе к Варшаве разговорился.    Завязавшаяся беседа перетекла как-то незаметно к большой политике, и бывший дипломат, с непременной оговоркой: "кому другому - ни-ни, но вы же, дражайший Николай Степанович, лицо доверенное, вам и можно", излагал вещи любопытнейшие, пусть с представлениями полковника и не вполне совпадавшие:    - ...ну, капповский путч в двадцатом - это, по сути, авантюра - закончил Гулькевич с послевоенной Германией. Так, вспышка на фоне проигранной войны. И провалился он быстро, и воспользовались этим выступлением только союзники. Тогда ведь французы еще Рур занимали, а под это дело и во Франкфурт, Дармштадт, Ганау войска ввели на пять лет.    - Мы, кажется, тоже? - отозвался Николай Степанович. Если я правильно помню, две трети Верхней Силезии?    - Для нас дело не только в наказании пребывало! - назидательно поднял палец отставник. Это даже и не главное. У нас в двадцатом уже волнения среди фабричных начинались, без угля и стали, оставаться было никак нельзя. А Силезия это угольные шахты да сталелитейные заводы и есть.    Он помолчал, и практичным, уместным скорее, для купчика средней руки тоном, закончил:    - И недорого у немцев выходило.    - Несомненно - Гумилев невольно улыбнулся. Очень уж не вязались приземленные рассуждения с основательной внешностью бывшего дипломата: И пробуждению патриотизма у российских фабрикантов и купцов способствовало.    - А что ж? - согласился бодрый пенсионер. И вполне. Мы потом, когда ушли, в нашей оккупационной зоне половина заводов русским принадлежала. Да и рядовые немцы не в обиде ведь были. В самой-то Германии разорение существовало ужаснейшее. Вот хозяева тех заводов да шахт те да, пытались возмущаться.    - Недолго - вновь усмехнувшись, вспомнил жандарм. Выжали из тевтонов тогда прилично. Манташев хорошо на этом руки нагрел.    - Не только он, и другие тоже. Но и казна своего не упустила, многое выкупили.    - Думаю, такие действия, любви у немцев к нам не добавили?    - А нужна она, любовь-то их? - улыбнулся на этот раз уже Константин Николаевич. Только-только, почитайте, война закончилась. Французы в войну своих положили - страшное дело. Да и мы тоже малой кровью не отделались. Немцев тогда прижать по любому поводу все рады были.    Он рассеянно посмотрел в окно, на пробегавшие мимо домики, и вернулся к разговору:    - Н-да... И до недавнего времени немцы всерьез против Версаля не выступали. Локарнское соглашение приняли, гарантии границ. Но реваншизм в Германии из моды не выходил, а ныне страсти накалились.    - Это когда президент Гинденбург заявил, что отвергает вину за развязывание мировой войны?    - Да, на открытии мемориала в Грюнвальде. Он ведь этим статью 231 Версальского договора нарушил, там вина Германии четко прописана.    - Немцы считают несправедливой эту статью, я слышал?    - Дело не в этом - жестко отрезал Гулькевич, посмотрев при том сурово. Статья что, так, символ. Дело в том, что дай им сейчас шанс - снова начнут! А даже если и войну не начнут - пенсионер сменил строгое лицо на обыденное, и продолжил: Нам сильная Германия все одно не нужна. И никому в Европе не нужна, только Лондону, пожалуй. У англичан извечная стратегия - баланс на континенте. А сейчас мы и французы в дружбе, противовеса нет. Что и хорошо, нам-то с Францией делить нечего, интересы не пересекаются. Вот с британцами - да.    - Только долги у нас французам - усмехнулся Гумилев.    - А что долги? Платим потихоньку. Вон, в тридцатом, когда кризис, по немецким репарациям план Юнга приняли. Выплаты ежегодно до тысяча девятисот девяностого года - с видимым удовольствием произнес дату дипломат. Для приема репараций даже специальный банк в Базеле учредили, международных расчетов. Из того и платим. Немцы взамен требовали убрать союзные войска, англичане с американцами их тогда крепко поддержали.    - И начали выводить - Николай Степанович допил стакан, и откинулся на полке.    - Да уже и без того выводили потихоньку - попутчик чай прихлебывал мелкими, стариковскими глоточками, больше интересуясь приятной беседой: Брюнинг, он тогда канцлером немецким был, в Рейхстаге это как свою победу преподнес, и нам с французами показалось неплохо, зачем там войска держать? Взамен ведь был решен вопрос о совместном контроле над Руром, как гарантии платежей, так что... Впрочем, это Брюнингу не надолго помогло, все одно слетел. А в прошлом году Гинденбург адресовался к президенту САСШ Гуверу, заявлял о невозможности уплаты очередного взноса. Гувер предложил мораторий на год на все платежи по репарациям и военным долгам. Отсрочка на год не мешала и нам, и хотя британцы яростно сопротивлялись, приняли. А сейчас срок моратория истекает.    - Немцы будут платить?    - Не похоже.    - А мы?    - А зачем же? - заулыбался бывший посол. И мы не будем. Долги военные, нечего тут... С Францией мы подписали соглашение, они нам долг сообразно уменьшают. Только англичане остались.    - Тогда что изменилось? - удивился Гумилев. Константин Николаевич, я не пойму, чем нам немцы помешали? Воевали, конечно, но это ж полтора десятка лет прошло. Ныне вот, и долги одинаково не платим, и торгуем, и столкновений, как вы про Англию говорили, нигде нет?    - Это пока их нет! - не согласился собеседник. А немцы о реванше мечтают! Гинденбург поручил сформировать кабинет бывшему военному министру, генералу фон Шлейхеру. Редкий пролаза этот Шлейхер, сколько Веймарская республика существует - во всех политических поворотах поучаствовал, падение трех прошлых кабинетов, можно сказать, его рук дело. Но главное в чем я вижу опасность, это в том, что он вместе с Сектом, это их сейчас, такой, знаете, негласный вождь армии, все время пытается возродить военную силу Германии. Все эти их уловки со сменой названий, подпольными частями, большой полицией, все это мы знаем. Пусть не в деталях, но знаем. Оппозиции сейчас у "президиального кабинета" Шлейхера нет, Гинденбург популярен. А теперь они - это пока секрет, но чего уж - собираются ввести чрезвычайное положение... Чайку еще будете?    - Не откажусь - согласился полковник. К чаю он обыкновенно был вполне равнодушен, но что еще в поезде делать? Тем паче, собеседник попался удачный.    Гулькевич прервался, кликнул проводника, спросил чаю себе и попутчику, и вернулся к разговору:    - Ну, запрет их некоторых партий нас, допустим, не волнует, но вот направленность политики у них четкая - сосредоточение власти, диктатура, возрождение былой мощи, а потом... - старичок поерзал на полке, потер лысину, и сбавив тон закончил - а потом реванш. Другого пути у них, пожалуй, и нет.    - Но, я слышал, у нас в правительстве существует целое направление германофильства?    - Так и у них прорусское, как это называют в Америке, "lobby" достаточно мощное. Наши дорогие фабриканты после войны нахватали долей в немецких компаниях, потом неплохо освоили поставки туда сырья.    - Я кстати вот тоже не вижу, а в чем тут-то подвох?    - Да нет тут подвоха. Та же самая "Дероп" казенная - она ведь бензином торгует, так? Так. Бензин вывозит, продает. А на выручку закупает их товары и везет. Качество у немцев традиционно неплохое, цена выходит дешевая, в России нарасхват. А собственное производство не развивается. И пошлины ввести до недавнего времени нельзя было, тогда бы мы репараций вообще не увидели.    Вопрос не в этом, торговля кому выгодна, а кому и не очень. Наши-то товары туда можно везти, почему ж нет? Но вот обратно лучше бы ввозили деньги. А невыгодно, немцы сегодня самая дешевая рабочая сила. Сейчас они наших импортеров потому и давят - им представляется, что сырья у нас все равно больше, чем мы можем переработать сами. А дешевле и лучше их продукции мы все равно не найдем. Пытаются переиграть, прибыль себе заграбастать. Отсюда и вопли в газетах, и аресты, и преследования наших купчиков. Кампанию против русского аграрного и пушного демпинга завели. Это все бы ладно, но обыск полицией российского консульства в Лейпциге - это уже плевок в лицо страны. Это терпеть нельзя и мы не будем. Вон, княгиня Ольга вчера заявила, не читали в газетах?    - Нет, а что там?    - А вот - попутчик вытащил из саквояжа "Ведомости" и зачитал выборочно: "Я хорошо помню все этапы наших отношений, улучшения и ухудшения, и я должна сказать, что никогда эти отношения не были хуже, чем сейчас. Инциденты с повальными обысками приходивших в Гамбург русских судов, настоящий поход против обществ "Дероп" и "Дерунафт", правления и отделения которых в Берлине, Кельне, Дрездене, Штутгарте, Мюнхене и других городах подвергались, я не побоюсь этого слова, налетам. Производились аресты наших сотрудников, в том числе и российских подданных, они подвергались грубейшим издевательствам, а в конце концов освобождались ввиду полной неосновательности их ареста... Налетам и разграблениям подвергались и пункты розничной продажи бензина, принадлежавшие "Деропу", причем в некоторых случаях бензин вообще забирали бесплатно, в других случаях бензин просто выпускали, были случаи порчи и разрушения бензоколонок...    Если Германия действительно хочет сохранить с нами хорошие отношения, необходимо, чтобы правительство железной рукой положило конец всему этому безобразию".    Пенсионер свернул газету, и добавил от себя:    - У их правительства сил для того предостаточно, а вот желания ни малейшего.    - Да может, и силы нет - не согласился Николай Степанович. В Германии чиновники власти не имеют, а против правительства кого только нет - полковник чуть улыбнулся, вспомнив что-то свое: Помните, как у нас в начале двадцатых? Правые хотели заставить государя отречься, чтобы регентство учредить, от интриг придворных освободиться, думцы конституционного правительства любыми средствами жаждали, марксисты с эсерами революцией бредили, да еще с десяток партий к восстанию призывали.    - Помню, как же - кивнул старичок. И все это обращалось к пришедшим с войны крестьянам и рабочим, вот что опасно было. Которым возвращаться особо и некуда было. Хорошо казенные концерны завели, хоть офицеров военного времени туда пристроили. Те и с народом разговаривать умели, сами из низов вышли, и уважение почувствовали, не абы кто - из боевых офицеров чиновник! Пускай три года назад на той же фабрике гайки крутил - ан нынче шалишь, представитель Императорского Совета, классный чин имеет! Рвение у них, конечно, большое было.    - Особенно против прежних владельцев - согласился полковник.    - И это тоже. Все эти Земгоры с комитетами в войну больше нам крови попортили, чем помощи было. Да и нечего в заговоры играть, а играешь - расплачивайся. Впрочем, это вы лучше меня старика знаете.    Гулькевич был прав. Когда в шестнадцатом году начались конфискации предприятий в казну, для нужд фронта, бывшие владельцы заводов немедленно начали финансировать оппозицию, вплоть до самой радикальной. На назначенного главным уполномоченным по тылу генерала Маниковского, автора национализации, произошло три покушения, на сменившего его после ранения Акермана покушались дважды. Фабриканты, замешанные в покушениях, пошли под суд, а их имущество отошло короне. Руководили там прежние управляющие, а для надзора к каждому был приставлен представитель Императорского Совета по казенным имуществам. Представителей сначала назначали из офицеров, негодных по ранению к фронту, после войны и сокращения армии из демобилизованных. Немногие уцелевшие в Великой войне кадровые офицеры увольнялись редко, а вот выслужившиеся из рядовых поручики и капитаны пришлись в Совете ко двору. Произведенные в чин за заслуги в боях, не имея образования, они не могли рассчитывать на службу в послевоенной армии, но и возвращаться к станку, за прилавок лавки или в деревню уже не хотели. И получив от императора пусть маленькую, но власть и главное - престиж в глазах все еще уважающего табель о рангах общества, они стали самыми ретивыми защитниками самодержавия. А вот владельцев фабрик и помещиков, в этой среде по старой памяти действительно не любили. Как впрочем, и социалистов, требующих, с точки зрения новоиспеченных контролеров, отнять кровью выслуженный, невеликий, но так ласкающий душу бывшего приказчика или селянина статус.    - Знаю - согласился полковник. Но не только в этом дело. В России тогда твердость проявили. Да и нашлось, кому проявлять, и мы, Корпус, и большая часть армии остались верны престолу. А в Германии что? Армии считайте, нет, полиция прав почти не имеет. Откуда силы?    - Твердость, это да - кивнул Гулькевич, и улыбнулся. Карикатуру на Трепова помните?    Николай Степанович немедленно рассмеялся в ответ. Карикатуру помнили все. Рисунок, впервые опубликованный в 1921, в подпольной "Правде", оказался настолько удачным, что после печатался всеми сколь-нибудь оппозиционными листками. На    картинке, шаржированный, но вполне узнаваемый бессменный председатель Совета министров с 1916 по 1927, в самые тяжелые для империи годы, Александр Федорович Трепов, расстреливал из пулемета "Максим" толпу рабочих и крестьян, слегка прослоенную интеллигентами. Над премьером витали его покойные отец - петербургский градоначальник, получивший всероссийскую известность в 1878 году после покушения Засулич в ответ на его приказ о порке политического заключенного, с    пририсованным лозунгом "Пороть!!!", и брат, товарищ министра внутренних дел 1905 года, со словами его знаменитого, времен первой революции, приказа: "Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!". Надпись внизу карикатуры гласила: "Традициями сильна монархия!"    Старый приятель Гумилева по Корпусу, Сиволапов, рассматривая как-то очередную изъятую листовку, с профессиональным цинизмом пошутил, что автор карикатуры сильно преуменьшил насчет пулемета, правильней смотрелась бы орудийная батарея. Впрочем, черный юмор бывшего артиллериста, отнюдь не понаслышке знавшего как разгоняли шрапнелью демонстрации и крестьянские сходы, сейчас выглядел неуместно.    - Так вот - продолжил Константин Николаевич, - пора теперь твердость и традиции и вне России проявить. В прошлом веке, "жандармом Европы" нас называли, слышали? Так вот, и время тогда спокойное было.    - Приятное сравнение - улыбнулся контрразведчик.    - А как же - вернул улыбку отставной дипломат. Нам сейчас в Европе тишина нужна. Россия слаба, ни земельный вопрос не решен, ни промышленность до европейского не дотягивает. Нам нынче на юге внешние рынки нужны - Персия, Турция, Ирак. Ну и Китай, но там сейчас японцы воюют. С ними союз уж лет двадцать, но аппетиты у самураев растут.    - А Персия? - насторожился полковник.    - А там с британцами у нас сферы влияния поделены раньше были. Шаха наши казачки охраняли. Но в двадцатых Петербургу не до персов стало, и там свои мятежи начались, Альбион еще поспособствовал.    - И в смуте победил Реза-шах?    - Реза? Нет, не так. Резу сначала англичане проталкивали. Он в нашей казачьей бригаде начинал, с рядовых. На русском, кстати, прекрасно говорит - Гулькевич вздохнул с сожалением, покачал головой и продолжил - наших казачков в Персии ненавидели, они ведь для местных колонизаторы, хоть официально и при шахе состояли. А Реза уж полковником был, воевать выучился, деньги англичане дали, мятежи подавил. Сначала военным министром стал, потом премьером при Ахмед-шахе, а уж в двадцать шестом, когда в полную силу вошел, и трон занял. Он теперь основатель династии Пехлеви.    - А почему мы к прежнему состоянию возвращаться не стали? - поинтересовался Николай Степанович. В двадцать шестом уже в России спокойно было.    - Спокойно, но за границу войска отправлять рановато - пожал плечами бывший заведующий Ближневосточным отделом МИД. Да Реза наших интересов и не особо ущемлял, режим капитуляций отменил разве что. Ну, так это уж устарело давно, да и обходительно отменил, предупредил за год, все договоры сохранил, тут и говорить не о чем. А британцев наоборот, прижать попытался. Бахрейнские острова - это у англичан колония, раньше они персам принадлежали, аж в Лиге Наций потребовал Персии вернуть.    - И что британцы?    - Не вернули, конечно. Но шаха это не смутило. Он на армию опирается, пытается из Персии этакую Японию сделать, из средневековья в цивилизацию.    - Удается?    - Кое-что и удается. Хотя на Резу покушения тамошних консерваторов постоянно случаются.    Гулькевич подумал, и добавил:    - Или не консерваторов.    Полковник вопросительно приподнял бровь.    - Так, кто же толком скажет? - пояснил попутчик. Шах, он за дело взялся круто, как Петр Великий. Насолил многим. Но с традициями при том не рвет, старается соблюдать. А вот иностранцев, сами понимаете, выдавливает. Британцы и немцы на него в большой обиде.    - Британцы понятно, а немцы почему?    - Они ему сначала железную дорогу строили. От Персидского залива до Каспия, через всю Персию. Но тут года два назад уже Россия вмешалась, намекнули Резе, что такой расклад, это уж чересчур. Пришлось немцев на шведов заменять. Принц Фируз Мирза, их министр финансов, пытался тогда против Резы комплот устроить, да не вышло.    - Раскрыли?    - И казнили. Реза человек суровый.    Беседа Гумилева интересовала все больше. "А случайный ли у нас попутчик? - закралась мысль. Или просто повезло?"    Впрочем, от конспирологических мыслей по небольшом размышлении, жандарм отказался. Об обострении отношений с немцами сейчас рассуждали все читающие газеты, а про Персию слушать соседа по купе хоть и интересно, но, в общем-то, для целей полковника выходило излишним, встреча с шахом Пехлеви во Франции не предполагалась. Хотя насчет Гулькевича в парижской резидентуре поинтересоваться, без сомнения, стоило. Но и воспользоваться случаем не мешало, а потому Николай Степанович спросил:    - А сейчас? Я слышал, Реза недавно отменил концессию британцев на добычу нефти?    - Да, Англо-Персидской компании - кивнул пенсионер. Никто не думал, что шах решится, хотя переговоры между Тегераном и англичанами четыре года шли. Но это, скорее, шантаж, персы хотят получить больше денег от концессии, компенсации за свою нефть, ведь добывать ее сами они все равно не смогут. Разве что, отдадут права подороже кому-то еще. Американской Standard Oil, нашим "Нефтепродуктам", или независимой компании - Shell к примеру.    - А могут?    - Вряд ли, шах старается не зарываться, он осторожен. Но в принципе могут, конечно. Хотя в таком случае, Лондон и на вторжение, пожалуй, пойдет, Англо-Персидская компания общество казенное, их нефть это флот, а для Англии флот это жизнь. Сейчас вопрос передан в Лигу Наций, Лига как обычно, ничего решить не может, предлагает им самим сговориться. Французы вот, за посредничество взялись, в Париже скоро переговоры будут.    - Я читал в "Русском Слове", туда сам шах едет?    - Сам. Да и как не сам, его величество деньги интересуют. Азия-с - развел руками Константин Николаевич. А политически Реза за Европой в этом деле бежит, тут же везде политика правительств против частных иностранных нефтяных компаний направлена, политическое давление на эти фирмы давно в ходу. Я уж про наши конфискации не говорю, но и квоты импорта навязывают, и цены устанавливают, и лимиты на обмен валюты вводят. Заменители нефти, опять же, заставляют вводить, вывоз капитала ограничивают, все есть. Депрессия, что вы хотите? Во всех странах общая тенденция, ускорять или поощрять национальные компании вместо иностранных филиалов. Обычная практика стала, иностранцев к участию в национальных картелях принуждать и рынок между ними и местными предпринимателями делить. Для европейских правительств, конечно. Но Пехлеви эту тенденцию чует. Тем более - нефть! Как знаете, говорят, нефтяные дела в Европе это десять процентов нефти, остальное политика.    - Похоже, что не только в Европе.    - Так и есть.