Читать интересную книгу Русский литературный авангард и психоанализ в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века - Дмитрий Шукуров

Имена и той, и другой женщин были незаслуженно забыты в отечественной культуре XX века, и только теперь их судьбы и труды становятся предметом пристального исследовательского внимания и творческого постижения наших современников. Россиянки по происхождению, они внесли значимый вклад в развитие интеллектуальной культуры как Запада, так и своей родной страны.

А. М. Эткинд документально воссоздал драматическую историю личных взаимоотношений Ф. Ницше и Лу Андреас-Саломе, указал на совпадение интеллектуальных интересов В. С. Соловьёва и Лу Андреас-Саломе к философии Ф. Ницше и к вопросам пола.

Публикации В. С. Соловьёва и Лу Андреас-Саломе, посвящённые этой проблематике, даже хронологически близки: серия статей В. С. Соловьёва «Смысл любви» вышла в 1893 году, а перевод на русский язык труда Лу Андреас-Саломе «Friedrich Nietzsche in seinen Werken» («Фридрих Ницше в своих произведениях») (Wien, 1894) [276] – первого в России систематического изложения ницшевской философии – в 1896 г. [7].

Вслед за указанной книгой о Ф. Ницше, 1899 году, В. С. Соловьёв публикует статью «Идея сверхчеловека» (1899), в которой констатирует возрастающую популярность ницшеанских идей в России и, вступая в полемику с немецким мыслителем, предлагает христианскую трактовку концепции сверхчеловека, идеальным образом которого, с его точки зрения, является Иисус Христос.

Мыслитель создал неоднозначную философско-антропологическую модель «сверхчеловека», преодолевающего смерть и не нуждающегося в объекте для воспроизводства самого себя: его всесовершенный образ является субъектом и объектом в одном лице. В этой трактовке, безусловно, заметна встречающаяся и в других работах В. С. Соловьёва античная мыслительная парадигма, связанная с мифом о проточеловеке-андрогине. Христианский платонизм становится опорой для соловьёвской мысли: сверхчеловек, подобно восстановленному в духовной плоти древнему андрогину – первозданному Адаму, является тем идеалом, в котором преодолевается смерть и достигается бессмертие – чем и определяется, согласно философу, осуществление христианской миссии современного человечества.

В 1910 году, за год до знакомства с З. Фрейдом, но уже находясь под влиянием его идей, Лу Андреас-Саломе опубликовала книгу «Die Erotic» («Эротическое») [275; русск. пер.: 8]. Концептуальные основания работы были, безусловно, фрейдистские, однако фактология соловьёвской метафизики пола в этой работе очевидно также присутствует.

В. С. Соловьёв начинал свои рассуждения с тезиса о том, что смысл половой дифференциации следует искать не в природной необходимости размножения живых существ, а в идее высшего организма («Смысл любви»). У большинства низших организмов (растительных и отчасти животных) размножение происходит (или может происходить) бесполым образом (деление, почкование, споры, прививки, партеногенезис). У высших организмов половая любовь и родовое размножение находятся в обратном отношении: чем интенсивнее половое влечение (чувство, стремление), тем в меньшей степени представлена сила родового размножения:

Разительное этому подтверждение мы находим в следующем великом факте. В пределах животных, размножающихся исключительно половым образом (отдел позвоночных), чем выше поднимаемся мы по лестнице организмов, тем сила размножения становится меньше, а сила полового влечения, напротив, больше [204, с. 99-100].

Как и В. С. Соловьёв, Лу Андреас-Саломе описывает процесс индивидуации полового инстинкта в жизненном цикле природных организмов. На эволюционном пути от низших форм к высшим формам, пределом которых является человек, происходит значительное усложнение фактора половой дифференциации. Однако и на человеческом уровне индивидуация инстинкта не останавливается: от индивидуальной душевной организации личности зависят половые предпочтения и выбор сексуального объекта.

Эротическая (половая) любовь трактовалась Лу Андреас-Саломе как главная движущая сила человеческих отношений, так как именно в ней явлена человеку возможность единения с основами мироздания:

Дальше и дальше может она действовать подобно тому, как она поступает в физическом слиянии: охваченный ею, человек зарождает настоящую полноту жизни в контакте с другим человеком, в нём высвобождается его творческая сила, так дело всей жизни, вся внутренняя плодотворность и красота могут брать своё начало только из этого контакта, ибо это именно то, что для каждого человека означает «всё» – момент связи с недостижимой подлинностью вещей [6].

Эротически окрашенное «всё», из которого берут начало «творческое начало», «внутренняя плодотворность», «красота» и «полнота жизни», безусловно, корреспондирует с мистической концепцией «всеединства» В. С. Соловьёва [261, с. 34–35]. В трактате «Эротическое» воспроизводится антиномическая модель любви и ненависти, пожалуй, впервые перемещённая в психоаналитический контекст и в этом контексте напрямую соотносимая с понятием «всеединство»:

И так среди людей, как и среди животных, – пишет Лу Андреас-Саломе, – оказывается справедливой общеизвестная истина, согласно которой любовь полов является борьбой полов, и ничто так легко не переходит одно в другое, как любовь и ненависть. Ведь если себялюбие расширяет себя в сексуальности, то оно одновременно обостряется в ней до своих сильнейших эгоистических желаний, и если оно идёт вперёд в себялюбивом наступлении, то опять же только для того, чтобы всё завоёванное вознести на трон, даже выше самого себя: повсюду из-за своей физической обусловленности встречая препятствия односторонне ясной разработке своих душевных намерений и всё-таки глубже, чем всё иное, указывая ими на всеединство (курсив мой. – Д. Ш.), которым мы являемся в самих себе [8, с. 47].

Одним из символов «всеединства», по В. С. Соловьёву, была София – воплощение «мировой души», мистический образ вечной женственности и богочеловечества. (Истоки «софийных» мотивов в соловьёвской философии восходят к гностицизму и теологии раннего христианства [106].) Софийное начало мироздания, выражающее его женскую природу, становилось в трактовке русского мыслителя средством соборного воссоединения поражённого грехопадением человечества. Лу Андреас-Саломе, также как и В. С. Соловьёв, отождествляет бытийное первоначало с женской, порождающей сущностью и описывает её в категориях мысли русского философа:

Таким образом, даже последнее слово, даже слово разрушения рассудка, даже слово трагически ненамеренно гулящего в женщине превращается в подтверждение всеединства (курсив мой. – Д. Ш.), которым для неё является любовь [8, с. 57].

В онтологической неравнозначности полов – активного, теургического, мужского и пассивного, восприемлющего, материнского, софийного, женского начал – философ усматривал призыв к воссоединению и преображению плоти как эсхатологическому апокатастасису человечества [107]. Лу Андреас-Саломе воспроизводит эту идею не на богословском, а на психоаналитическом языке:

Эротическое – это всё то, что относится к изначальной силе притяжения, преодолевая при этом существующую разделённость и несходство между телесными и духовными проявлениями его сути, подчеркивая физический момент в духовном и наоборот [6].

Не менее интересным и оригинальным продолжением идей соловьёвской метафизики пола следует признать учение С. Н. Шпильрейн, описавшей возрождение через умирание как универсальный закон жизни.

Психоаналитическое осмысление деструктивных сил, действующих в человеческой психике, началось в 1910-е годы в исследованиях В. Штекеля и К. Г. Юнга. (Именно В. Штекель использовал имя древнегреческого бога смерти «Танатос» для обозначения деструктивного влечения.)

В работе «Деструкция как причина становления» [251], опубликованной в 1912 году, С. Н. Шпильрейн обобщила эти теоретические представления и дала собственную психоаналитическую интерпретацию проблемы существования деструктивного начала в человеческой психике, повлиявшую на позднейшую теорию влечений З. Фрейда.

Естественнонаучная сторона исследования подтверждалась биологическими фактами. (Известно, что русский биолог И. И. Мечников впервые указал на наличие «инстинкта смерти», который, «в потенциальной форме, гнездится в природе человеческой» [149, с. 231].)

Культурфилософская составляющая научного исследования С. Н. Шпильрейн была чрезвычайно насыщенна и включала крайне интересное истолкование наследия Ф. Ницше. Однако структурообразующую роль в работе играл лейтмотив амбивалентного единства любви и смерти, который, безусловно, был связан с культурной парадигмой, восходящей к философии В. С. Соловьёва.

Именно В. С. Соловьёв в трактате «Смысл любви» в развёрнутом виде представил известную древнюю метафору, которая на языке Гераклита звучала так – «Дионис и Гадес – одно и то же» [204, с. 131]. Русский мыслитель обосновывал эту метафору диалектикой индивидуального и родового начал в живой природе. Полнота жизненных сил любого природного организма принадлежит витальной мощи его рода, который, являясь порождающим началом, одновременно несёт в себе и беспощадный закон прекращения жизненного цикла – смерти индивидуального существа. Единство рождения и разрушения, символическим представителями которых у Гераклита стали Дионис и Гадес (Аид), характеризуют, по В. С. Соловьёву, жизненный мир природных организмов на всех его уровнях.