Наука о литературе последних десятилетий переживает процесс дефинитивной экспансии со стороны естественнонаучных дисциплин. Кажется, тут нет ничего предосудительного: мы ведь плюралисты. Однако часто эта языковая агрессия превращает литературоведение в некий симулякр, лишённый, наряду с прочим, признаков эстетизма. Так, например, в далеко не худшей на этот счёт книге лирика русского романтизма рассматривается не в богатейших спектрах интуитивного, сакрализованного, музыкального, собственно поэтического, личностного переживания, а в контексте, видите ли, «кастрационного комплекса» и ему подобной интертекстуальности… Пуризм – не наш идеал, но всё-таки заметим, что познавательно-методологические ресурсы классического литературоведения и рядом стоящей с ним эстетики остаются неисчерпанными. Они могли бы служить прочной, а главное – плодотворной защитой от давления способов мышления, инородных филологии. Пока же ясно: неумеренная симпатия наших коллег к понятийным и языковым заимствованиям из сферы иных наук указывает на то печальное обстоятельство, что литературоведение не всегда оказывается способным органично переваривать клишированный аппарат других отраслей знания и тем самым заводит себя в тупик. Ведь «магия» избранного им языка имеет свою логику, побуждающую специалиста-филолога не исследовать текст, а иллюстрировать его материалами какую-либо из заранее принятых идей. Поэтому и получается, что в художественных шедеврах усматривают всё, что угодно, начиная от «комплексов» З. Фрейда и кончая признаками маниакальности, шизофрении и разнообразных фобий [180, с. 361–362].
Мы не будем столь категоричны в оценке эвристически продуктивного исследования И. П. Смирнова, но указанный выше методологический упрёк, безусловно, принимаем к сведению и учитываем в своей работе (в которой, так или иначе, поставлены иные, не «психодиагностические», задачи).
Психоаналитический подход к изучению истории русской литературы декларируется и частично используется в работах В. П. Руднева (сам учёный называет свой подход «психосемиотическим»). В исследовании «Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология» [191] рассматриваются психические особенности авторов в метапсихологическом аспекте с использованием метода патографии, т. е. «изучения того, как особенности психопатологии отражены в тексте – в данном случае в художественном тексте, или дискурсе» [191, c. 6].
Концепция работы В. П. Руднева заключается в том, что между творческой личностью, обладающей определённым психическим складом (циклоидный, эпилептоидный, истерический, психастенический, ананкастический, шизоидный) и реальностью выстраивается механизм защиты (вытеснение, изоляция, отрицание, интроекция, проекция и идентификация), который искажает воспринимаемую действительность, но в результате этого адаптирует личность к жизненным обстоятельствам. Изучение таких механизмов в качестве феноменов, представленных в литературных произведениях, – основная исследовательская задача учёного.
В. П. Руднев проводит типологизацию литературного процесса, выделяя в нём стадии, каждая из которых определяется параноидальной, либо депрессивной, установкой. Шесть механизмов защиты могут трансформироваться сообразно этим установкам:
Каждый тип душевного расстройства <…> выстраивает свою модель мира <…>. С этой точки зрения в книге противопоставляются два типа психических расстройств, в первом из которых – паранойе – мир предстает как повышенно знаковый, полный тайных смыслов, во втором – депрессии – мир, напротив, утрачивает знаковость и теряет какой бы то ни было смысл [191, c. 6].
В истории литературы, по В. П. Рудневу, эти стадии чередуются. Литературный процесс, таким образом, изучается не столько психоаналитически, сколько в психиатрическом ракурсе. Может создаться впечатление, что литературные произведения выступают только лишь в качестве иллюстрации для изучения психиатрических диагнозов [321].
Уникальный исследовательский опыт использования психоаналитической методологии в целях изучения культурных феноменов представлен в работах современного автора Е. В. Улыбиной. Так, в исследовании «Страх и смерть желания» (М., 2003) [214] рассматривается процесс трансформации концепта желание в историко-культурном пространстве.
С психоаналитической точки зрения, приближенной к теории Ж. Лакана, Е. В. Улыбина рассматривает ряд произведений отечественной и мировой литературы (классической и современной). В этом же контексте теория психоанализа соотнесена с известным направлением отечественной психологии, представленным именами Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева. Возможность такого сопоставления объясняется автором общей для этих направлений психологической мысли проблемой знакового опосредования сознания.
Особый интерес в контексте нашей темы представляет сопоставление концепции «чужого слова», теории диалога и понятия карнавализации у М. М. Бахтина с психоаналитическими идеями Ж. Лакана. Е. В. Улыбина находит буквальные совпадения и указывает на принципиальные различия между парадигмами двух учёных. Исследователь описывает и анализирует варианты отношений между желанием и словом, субъектом и культурой, воспроизводящие различные формы функционирования сознания, разные степени утраты субъекта. На основе сравнительного анализа делается вывод о свойственной современной культуре тенденции к инцестуозной деформации (в частности, в феномене рекламы), которая объясняется подвижным характером парадигмальных связей между субъектом и объектом.
Мы охарактеризовали наиболее важные в ракурсе заявленной исследовательской проблематики работы зарубежных и отечественных специалистов. Вне нашего рассмотрения осталось достаточно большое число работ, связанных в той или иной степени с темой взаимодействия психоанализа и литературы в контексте культуры XX века или затрагивающих методологические проблемы психоаналитического подхода к анализу феноменов искусства и литературы.
Однако такой аспект темы взаимодействия психоанализа и словесной культуры в России как интерференция дискурсов психоанализа и русского литературного авангарда авторы как всех перечисленных работ, так и работ, по понятным причинам не вошедших в наш краткий обзор, не рассматривают либо затрагивают эпизодически.
2. Серебряный век в истории отечественного психоанализа
В начале XX века психоанализ овладевал умами как российской интеллигенции, так и представителей авангарда. В России появились психоаналитические школы, санатории и лечебницы, в которых практиковали новый метод терапии, стали выпускаться журналы о психоанализе. Уже к 1920-м гг. в стране сложилась оригинальная традиция фрейдовского учения. Из психиатрической и медицинской сферы психоанализ проник и в литературоведческую область. Исследователи активно начали изучение художественных произведений с психоаналитической точки зрения (работы И. Д. Ермакова [72–75], А. Кашиной-Евреиновой [100], Н. Е. Осипова [165–167], С. Н. Шпильрейн [249] и многих других авторов (см., например, [101]). Представители литературного сословия – писатели и поэты – проявляли не меньший интерес к психоанализу и вопросам пола. В известном критическом очерке о фрейдизме ученик М. М. Бахтина В. Н. Волошинов в 1925 году отмечал:
Всякий, желающий глубже понять духовное лицо современной Европы, не может пройти мимо психоанализа, он стал слишком характерной, неизгладимой чертой современности [46, с. 89].
Психоаналитическое учение З. Фрейда получило своеобразное преломление в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века. Отечественная культура, искусство и литература этой эпохи были погружены в мистику и метафизику пола. В творчестве русских писателей, поэтов, художников и музыкантов романтические мотивы любви и смерти причудливо объединялись с мистической эротикой декаданса и натуралистическими представлениями первых русских фрейдистов. Русские религиозные мыслители проявляли неподдельный интерес как к метафизике пола (упоминавшийся нами В. В. Розанов, Н. А. Бердяев – в «Философии творчества» [28]), так и непосредственно к психоанализу (наиболее яркий пример – также уже нами названный труд Б. П. Вышеславцева «Этика преображённого Эроса» (1931) [54]).
Однако указанный интерес возник не на пустом месте. В. С. Соловьёв, оказавший идейное влияние на всю эпоху, посвятил вопросу пола труд «Смысл любви» (1892–1893) [204], в котором указал на теснейшую метафизическую связь любви и смерти, что во многом предвосхитило психоаналитическую концепцию Эроса и Танатоса, а также учения российских последовательниц З. Фрейда Лу (Луизы) Густавовны Андреас-Саломе (1861–1937) и Сабины Николаевны Шпильрейн (1885–1942).
Имена и той, и другой женщин были незаслуженно забыты в отечественной культуре XX века, и только теперь их судьбы и труды становятся предметом пристального исследовательского внимания и творческого постижения наших современников. Россиянки по происхождению, они внесли значимый вклад в развитие интеллектуальной культуры как Запада, так и своей родной страны.