Так, положа руку на сердце, готовое громко исповедовать свою веру среди Москвы, отделялось русское народное благочестие от благочестия господствующей Церкви. Болезненный и обильный последствиями разрыв между интеллигенцией и народом, за который славянофилы упрекали Петра, совершился полувеком раньше. Этот разрыв произошел в сфере гораздо более деликатной, нежели та, которую непосредственно задевала петровская реформа. Религиозный протест, конечно, удесятерил свои силы, соединившись с протестом политическим и социальным. Но это нисколько не изменяет того основного факта, что первой и главной причиной разрыва были вопросы совести. Русскому человеку в середине XVII в. пришлось проклинать то, во что столетием раньше его учили свято веровать. Для только что пробужденной совести переход был слишком резок. Естественно, что масса отказалась на этот раз следовать за своими руководителями. Предоставленная самой себе, она очутилась в совершенных потемках.
Разногласия старообрядцев и история поповщины
Значение обрядовых различий по мнению греческого патриарха и господствующей Русской Церкви. Собор 1667 г. и отношение к его решению старообрядцев. Ожидание пришествия антихриста в 1666 и 1699 гг. Император Петр – антихрист. Несоответствие исторического хода событий ожиданиям старообрядцев. Разногласия старообрядческой общины во взглядах на будущее. Неполнота старообрядческой иерархии и поиски «древнеправославных» епископов. Вопрос о чине принятия беглого священства. Столкновение мнений дьяконовщины и перемазанцев. Собор 1779 г. Поиски старообрядцами собственных архиереев. Перемена в положении раскола при Екатерине II, Павле и Александре I. Роль Иргизских монастырей и их упадок при воцарении императора Николая I. «Оскудение священства» и возрождение мысли о поиске архиерея. Происхождение Белокриницкой иерархии. Внутренние разногласия в поповщине позднейшего времени.
В 1645 г. царь Алексей Михайлович с патриархом Никоном обратились к константинопольскому патриарху Паисию с рядом вопросов, касавшихся исправления церковных книг и обрядовых разногласий в Русской Церкви. Паисий, от лица своего и собранного им собора греческого духовенства, отвечал московскому патриарху следующее: «Твое преблаженство сильно жалуешься на несогласие некоторых чинов, замечаемое в некоторых церквах, и полагаешь, что эти различные чины растлевают нашу веру. Хвалим мысль: ибо кто боится преступлений малых, тот предохраняет себя и от великих. Но исправляем намерение: ибо иное дело еретики, которых апостол заповедует на первом и втором наказании отрицаться, – и иное дело раскольники… Церковь не от начала приобрела все теперешнее чинопоследование, а постепенно и в разных церквах – разновременно. Раньше святых Дамаскина и Козьмы не имели мы ни тропарей, ни кондаков, ни канонов. Однако же все это не произвело разделений между Церквами, когда соблюдалась неизменно та же вера, и Церкви эти не считались ни еретическими, ни раскольническими. Так и ныне – не должно думать, будто развращается вера наша православная, если кто-либо творит последование свое немного иначе, чем другие в вещах несущественных, т. е. не касающихся членов или догматов веры».
Царь Алексей Михайлович. Неизвестный художник. Конец 10 – начало 80-х гг. XVII в.
Высказанный накануне возникновения раскола, этот взгляд греческого патриарха не был, однако, поддержан ни им самим, ни какими-либо другими авторитетными представителями Восточной Церкви. В решительную для раскола минуту, когда Восточная Церковь устами двух патриархов (антиохийского и александрийского), уполномоченных остальными, изрекла над старообрядцами клятвы 1667 г., восторжествовал собственно местный, русский взгляд на свою домашнюю распрю. Мы видели, что ни та, ни другая сторона в пылу борьбы не могла стать на ту точку зрения терпимости к обряду, которую внушал Никону и царю Алексею Михайловичу патриарх Паисий. Обеим сторонам обряд представлялся неразрывно связанным с догматом. Если сторонники национальной старины видели в греческих церковных особенностях ересь и догматическое заблуждение, то и приверженцы греческого авторитета перенесли тот же взгляд целиком на старинную русскую церковную практику. Около двух столетий понадобилось для того, чтобы рассеять взаимное недоразумение и прийти к обоюдному признанию, что за обрядовыми различиями не скрывается никакой разницы в догматах. «Более чем столетний опыт показал, – говорил московский митрополит Филарет в своих «Беседах к глаголемому старообрядцу», – что вы, старообрядцы, от православного учения о Пресвятой Троице и о воплощении Сына Божия не отпали и что в крестном знамении продолжаете образовывать таинство Пресвятой Троицы и воплощение Сына Божия, как и Православная Церковь, – только не таким расположением перстов, какое она издревле употребляет. Изменение знамения перестало быть важным и подлежащим строгому суду, когда оказалось, что существо таинства сохранено». С своей стороны и значительная часть старообрядцев в «Окружном послании» 1862 г. пришла к признанию, что «господствующая в России Церковь, а равно и греческая, верует не в иного Бога, но в единого с нами; посему, хотя мы произносим и пишем имя Спасителя «Исус», но и пишемое и произносимое «Иисус» хулити не дерзаем… Подобно и четвероконечный крест Христов – образ есть креста Христова от дней апостольских и доныне, приемлемый Православно-кафолической Церковью… Поэтому мы не бесчестим и не хулим этого креста».
Подпись царя Алексея Михайловича
От этих примирительных признаний далеки были предводители партий, боровшихся в середине XVII столетия. Потому так и резко поставлено было дело на соборах 1666 и 1667 гг. По той же причине и в проклятиях этих соборов ревнители старой веры увидели не голос всей Церкви, а лишь победный клич своих врагов, случайно и временно восторжествовавших. Правда, соборный приговор был скреплен патриархами. Но духовные пастыри в этом случае послужили, по мнению старообрядцев, бессознательным орудием в руках никониан.
Непосредственным руководителем их старообрядцы считали некоего Дионисия-грека, который «до патриарша прихода за десять лет прииде к Москве от Афонския горы и русскому языку и обычаем всем научен был… Патриархи те вновь пришли и ничего не знали, но что он им скажет, то они и знают, тому и верят». Дионисий «развратил души патриархов, говоря им: “Отцы святые, заезжие вы здесь люди, если будете здесь судить по-своему, чести вам большой и подарков не будет ни от государя, ни от властей, а сошлют вас в монастырь куда-нибудь, как Максима-святогорца и домой не отпустят, если будете противиться. Как им надобно, так и пущайте”. Патриархи его послушали, так и стали делать: ни в чем не спорили, а только потакали».
Боярыня Морозова. Фрагмент картины И. Сурикова
Докладная записка Дионисия, знакомившая патриархов с совершенно чуждым им делом раскола, в настоящее время найдена и напечатана: содержание ее действительно целиком перенесено было в соборный приговор 1667 г.
Находя, что столпы Церкви всецело руководствовались на соборе восторжествовавшим в данную минуту мнением русских иерархов, ревнители старого благочестия не хотели считать соборный приговор – решением всей Церкви. Роль, которую сыграли на соборе патриархи, должна была казаться им только новым доказательством старого русского взгляда на испорченность восточного благочестия. Сохранение же духовного благочестия в первобытной чистоте русские люди привыкли считать специальной миссией Русской Церкви. Теперь это становилось задачей той горсти людей, которая еще представляла собой старую Русскую Церковь. Не они отделялись от Церкви, а она от них, переставая в то же время быть истинной. В их среде, напротив, истинная Церковь должна была, по обетованию, сохраниться до скончания века.
М. Милорадович. Путешествие Аввакума по Сибири
А если «скончание века» действительно наступит? В таком случае, понятно было бы и полное прекращение истинной веры на земле. Гибель древнего православия в этом случае должна была бы представляться уже не случайной и не временной. Напротив, это факт считался роковой, неизбежный и необходимый, изначала решенный в предвечном совете. Мы стоим здесь перед другой стороной старообрядческой дилеммы, которая даже еще более ярко, чем идея их длительной миссии, представилась воображению старообрядцев в первый момент их разрыва с господствующей Церковью. Решение дилеммы – жить или готовиться к Страшному суду – зависело от хода событий. И в текущих событиях ревнители старой веры принялись с напряженным вниманием улавливать признаки наступления последнего времени.