Читать интересную книгу Энциклопедия русской православной культуры - Павел Милюков

Императрица Екатерина Вторая

Описанное положение дел круто изменилось с воцарением императора Николая Павловича. Снисходительное отношение к беглым попам и терпимость к отправлению старообрядческого богослужения считались главной причиной, вследствие которой старообрядцы не обнаруживали желания принять единоверие. Лучшим средством побудить их искать удовлетворения религиозных потребностей в пределах Православной Церкви стало казаться стеснение их самостоятельной религиозной жизни. Согласно этим взглядам, льготы, данные старообрядцам Екатериной II и Александром I, начали постепенно отменяться. За беглыми попами установлено было самое строгое наблюдение. Прием новых попов и рассылку старых по всей России запретили иргизским монастырям. Вслед за тем и самые монастыри, один за другим, были обращены в единоверческие. «Посредством подкупа, – говорит об этом один из исследователей Иргиза, – присоединил князь Голицын (губернатор, как и оба следующие) в 1829 г. монастырь Нижний, «силой воинской» Степанов в 1837 г. отнял у раскола монастыри средние, «ночным нападением волка на овчарню» Фадеев в 1841 г. захватил верхние монастыри. Совершилось великое «вавилонское пленение» – 28 мая 1841 г. «солнце православия зашло на Иргизе»17.

Но не для одного Иргиза наступили тяжелые времена. В таком первостепенном центре поповщины, каким было столичное Рогожское кладбище, оставалось всего два попа. Десятками пар принуждены были они венчать браки, сотнями, хором производили исповедь по списку грехов, громогласно читавшемуся причетником, отпевать же приходилось заочно, тысячами и десятками тысяч, иногда и полгода и год спустя после похорон. Приток беглых попов совершенно иссяк, и повсюду старообрядческое священство пришло в «крайнее оскудение». Несмотря, однако же, на это, расчет, диктовавший правительству стеснительные меры, оказался ошибочным. В единоверие шли, но немногие и неискренно… «Ценой невыносимого полицейского гнета, – говорит только что упоминавшийся исследователь, – ценой страшной нравственной тяготы и муки десятков тысяч народа православие приобщило на свои пажити жалкие 2 % из общего числа страдающих людей (речь идет о Саратовском крае. – Прим. автора)»18. Вероятно, гораздо больше ушло в беспоповщину, с которой поповцы были поставлены фактически в одинаковое положение.

Император Николай I в форме прусского полка его имени

Большинство не думало, однако, ни о единоверии, ни о беспоповстве. Оно терпело, считало свое положение временным и думало крепкую думу: как бы добыть себе архиерея и создать, таким образом, собственную законченную иерархию. В последнем из уничтоженных на Иргизе монастырей возродилась снова эта старая мечта поповщины. И на этот раз она превратилась в факт. Не прошло пяти лет после закрытия Верхнего монастыря, как усиленные поиски доведенных до последней крайности старообрядцев увенчались желанным успехом. «Солнце православия», померкшее на Иргизе, взошло с новым блеском за австрийской границей.

Еще за десять лет до окончательного обращения Иргизских монастырей в единоверие на Рогожском соборе 1832 г., мысль о необходимости найти архиерея принята была большинством поповцев. Не оказалось недостатка и в благотворителях (С. Громов и Ф. Рахманов), и в энтузиастах (Павел Великодворский), готовых жертвовать свои средства и труд на осуществление любимой идеи поповщины.

Идеальной задачей поповцев по-прежнему оставалось найти где-нибудь в неведомых краях настоящего «древлеправославного» архиерея, сохранившего старую веру во всей ее неприкосновенности. Но стоило только поставить вопрос на практическую почву, чтобы тотчас же убедиться в безнадежности подобных поисков. Для очистки совести главный деятель предприятия Павел Великодворский побывал и на православном Востоке. Но раньше, чем кончились эти странствия его, он должен был убедиться, что местом действия и розысков гораздо удобнее сделать вместо Персии и Египта, Сирии и Палестины соседние турецкие и австрийские области. Едва перейдя австрийскую границу, он нашел в Буковине несколько маленьких старообрядческих колоний, получивших от австрийского императора при самом переселении сюда (1783) право полной свободы вероисповедания. На этой «привилегии» Иосифа II Павел и основал свой план – получить официальное разрешение жителям Белой Криницы (так называлось одно из этих поселений) иметь своего епископа. Преодолев множество препятствий со стороны местных жителей и областного начальства, Павел наконец добился своей цели. Получив от самого императора дозволение поселить в Белой Кринице епископа, он принялся за розыски лица, которое бы согласилось взять на себя эту роль первоначальника старообрядческой иерархии. Пока он странствовал по Сирии, Палестине и Египту, константинопольские эмигранты наметили возможных кандидатов в архиереи, из числа проживавших в Константинополе без места епископов. Один из них был Амвросий, изгнанный из своей босносараевской епархии патриархом по настоянию турецкого правительства за то, что принял предложение старообрядцев и поддержал народное движение против местного паши. Водворившись в 1846 г. в Белой Кринице и приняв от беглого попа «исправу» (вторым чином), он по заранее заключенному условию немедленно рукоположил себе преемника из местных старообрядцев.

Такая заботливость оказалась нелишней. Едва прошел год со времени открытия Белокриницкой кафедры, как Амвросий по требованию русского правительства отправлен был в ссылку. Место его занял его ставленник Кирилл – человек, случайно попавший в архиереи и совсем не подготовленный к выполнению важной роли, выпавшей на его долю. А роль была действительно трудна и ответственна.

Такой важный факт, как появление в старообрядчестве – впервые со времени его возникновения – полной и правильной иерархии, должен был сильно встряхнуть общину. К ненормальному положению, длившемуся веками, старообрядцы настолько успели привыкнуть, что появление в их среде раскольничьего архиерея само по себе казалось многим непростительным новшеством и отступлением от того, как жили отцы. У некоторых к этому присоединялось сомнение, вызванное «перемазанием» Амвросия. Сторонники наиболее умеренного толка поповщины (дьяконовцы), ослабленные, но не уничтоженные собором 1779 г., продолжали стоять на своем. Перемазание, по их мнению, смывало благодать хиротонии, и епископа следовало поэтому принять не вторым, а третьим чином. По той и другой причине часть поповщины вовсе не приняла австрийской иерархии и предпочла остаться по-старому, при беглых попах. Но и у тех, которые считали первосвятительство необходимым признаком истинной Церкви и приняли с восторгом белокриницкого митрополита, перемена, совершившаяся в церковном строе, должна была вызвать много новых мыслей и сомнений.

Спор о вере. XVIII в.

Три проблемы, главным образом, волновали теперь старообрядческий мир. Во-первых, вопрос об отношении мирян к новому церковному управлению, во-вторых, об отношении русских архиереев к заграничному митрополиту и, в-третьих, об отношении новоустроенной поповщинской Церкви к Церкви православной. По каждому из них возникли противоположные мнения и сталкивались различные интересы.

С появлением высшей церковной власти влиятельные миряне-старообрядцы должны были передать в ее руки заведование церковными делами. Конечно, отказаться от своей привычной власти им было не совсем приятно. Напротив, масса старообрядческого простонародья охотно готова была подчиниться высшему церковному авторитету. Эта разница в отношении верха и низа старообрядческого общества к новой иерархии соединялась с подобной же разницей во взгляде на власть иноземного митрополита над национальной Церковью. Русские старообрядческие епископы большею частью стремились к независимости от заграничного митрополита – и московское знатное старообрядчество готово было помогать им в этом отношении. В Москве создан был наподобие Синода «Духовный Совет» из архиереев, долженствовавший представлять собою высшую власть над русской старообрядческой Церковью. При посредстве этого Совета старообрядческая знать, во-первых, устраняла непосредственную власть белокриницкого митрополита над Церковью, во-вторых, сохраняла за собой возможность влиять на церковные дела. Интересы рядовой старообрядческой массы и в этом случае не совпадали с интересами влиятельного меньшинства. Масса хотела знать над собой только одного митрополита и за ним признавала верховный голос в делах веры.

Наконец, к обеим только что упомянутым причинам внутренних разногласий присоединилась третья, наиболее щекотливая. Приобретая архиереев, старообрядческая Церковь невольно сближалась с православной. Это сближение среди одних вызывало сильную реакцию, среди других – попытки теоретического оправдания. Крайняя партия, находившая себе поддержку в простом народе, с особенной настойчивостью возобновила старые учения о том, что вообще нигде нет и быть не может истинной Церкви, так как в мире царствует антихрист. Напротив, интеллигентное меньшинство, не чуждое столичного лоска, готовое и немецкое платье надеть, и в театре побывать, склонно было внести в старообрядчество новый дух терпимости. В опровержение беспоповщинских учений об антихристе эта партия напоминала, что само принимание беглых попов от никониан и принятие архиерея от греков предполагало в поповцах уверенность, что существуют в мире и помимо них остатки истинной Церкви.