Продумав такую возможность, Элисон тут же ощутила слабость. Это она упустила.
— Ты думаешь, это… вероятно?
— Не просто вероятно, а именно так и будет, если все станет известно.
На этот аргумент Элисон возразить было нечего. Максимо правильно истолковал ее молчание:
— Надеюсь, теперь ты со мной согласишься. Если не ради себя, то хотя бы ради ребенка.
Как это ни неприятно, но пришлось согласиться. Девушка неохотно кивнула.
— Вот и хорошо. Я покажу тебе твою комнату. — Максимо с облегчением вздохнул.
Они вышли в коридор. Максимо обнял ее чуть пониже спины, но Элисон не стала сбрасывать его руку, хотя прикосновение словно обожгло ее. Тело будто ожило, само потянулось к Максимо в поисках близости, и Элисон пришлось напрячь всю силу воли, чтобы сохранить расстояние между ними. Скорее всего, это прикосновение ничего не значит для Максимо, а потому ничего не должно значить для нее. Стараясь не думать о его руке и ощущениях, которые она вызывает, Элисон поторопилась занять мысли чем-нибудь другим и стала разглядывать замок.
Его каменные стены изнутри были выкрашены белой краской, на фоне которой выигрышно смотрелись предметы искусства и изящная мебель. Трудно сказать, как отделана остальная часть замка, но то, что Элисон видела в личных апартаментах Максимо ей нравилось. Кто бы ни занимался интерьером, этот человек явно отличался прекрасным вкусом и обладал художественным восприятием… А ведь этим человеком могла быть первая жена Максимо. При мысли о ней у Элисон почему-то сдавило грудь.
Максимо подвел ее к винтовой лестнице, обнял за талию и, положив руку ей на живот, стал подниматься на второй этаж. Ощущение мужской руки успокаивало. Однако это был тревожный знак. Элисон искренне не хотела, чтобы Максимо вызывал у нее какие-либо эмоции, поэтому, когда они достигли лестничной площадки, она отодвинулась от него подальше.
Однако Максимо притянул ее к себе снова, накрыв живот ладонью. Устремив на Элисон взгляд темных глаз, он слегка приподнял край ее блузки и медленно провел пальцами по обнаженной коже живота, словно имел на это право. В жесте не было ничего сексуального или властного; мужчина всего лишь показал, что между ними существует связь, хотят они того или нет.
К глазам Элисон подступили слезы. Наверное, ей было так хорошо от его прикосновения, потому что это правильно, и впервые с того дня, когда ей позвонили из лаборатории и сообщили об ошибке, Элисон успокоилась.
Опустив глаза, она взглянула на его загорелую руку, являвшую контраст с ее бледной кожей. Элисон застыла как завороженная, внутри все сжалось, вызывая томление, которое было больше, чем просто желание физической близости.
Элисон подняла голову, решив разорвать эти неожиданно опутавшие ее чары, невидимую сеть, которую на нее накинул Максимо. Его лицо было всего в нескольких дюймах. При виде его совершенных черт девушку охватило благоговение. Внимательно рассматривая Максимо, она не нашла ни малейшего изъяна. Элисон почувствовала, как придвигается ближе к мужчине, подается ему навстречу, влекомая инстинктом, который ей неподвластен и которого она не понимает.
Когда его губы коснулись ее, Элисон на миг замерла. Максимо наклонил голову, его рука, что обнимала ее чуть пониже спины, надавила сильнее, придвигая ближе. Элисон приоткрыла губы, позволяя его языку вторгнуться в их поцелуй, слегка подразнить. В этом поцелуе не было ничего требовательного. Он соблазнял, искушал пойти дальше.
Еще никогда и никто не целовал ее так, как Максимо. Еще никогда и никто не вызывал у нее такого отклика.
Элисон целовалась с мужчинами и прежде. Особенно часто она встречалась с молодыми людьми, когда училась в колледже, главным образом, для того, чтобы не выделяться на фоне остальных сокурсниц. Но ни один из прежних поцелуев не шел в сравнение с этим, только этот поцелуй вызывал в ней потребность чего-то, что, как ей казалось, способен дать только Максимо. Он вызывал в ней чувственный голод, желание прижаться к мужчине, обвить его бедрами.
Его язык прикоснулся к ее языку, и это ощущение отозвалось маленьким взрывом в теле девушки. Впервые в жизни Элисон напряглась в ожидании чего-то еще более интимного.
Когда Максимо отодвинулся от Элисон, она слегка покачнулась, находясь во власти дурмана, вызванного ощущением его губ на своих губах.
— Макс, — прошептала она и потрогала свои губы — припухшие, горячие. Он одарил ее медленной чувственной улыбкой. — Макс… мне нравится.
Туман, окутавший Элисон, начал рассеиваться. Место желания занял стыд и осознание того, что произошло.
Максимо положил руку ей на живот, выражение его лица стало слегка напряженным.
— Ты носишь моего ребенка, Элисон. Нашего ребенка. — В его срывающемся голосе слышался явственный акцент, от которого у нее почему-то затвердели соски и участился пульс. — То, что нас влечет друг к другу, даже удобно.
— Удобно? — все еще плохо соображая, повторила она. Язык плохо слушался ее.
— Конечно. Разве не удобно, что моя будущая жена вызывает у меня сексуальное желание?
Глава 4
Элисон никак не могла прийти в себя от наплыва чувств, вызванных поцелуем Максимо, поэтому она снова просто повторила:
— Будущая жена?
— Да. Я все продумал и пришел к выводу, что это оптимальный вариант.
Наконец ее сознание полностью прояснилось.
— Я не собираюсь выходить за тебя замуж, — отрезала Элисон.
Если Максимо собирается обсуждать этот вопрос таким тоном, словно они беседуют о погоде, она ему не уступит. Она не имеет права утратить самоконтроль дважды меньше чем за пять минут.
— Элисон, ты вызываешь у меня не только желание. Ты умна, а характер твоей работы убеждает меня в том, что ты не лишена сострадания. С твоим-то умом ты и сама должна была прийти к такому выводу.
— Честно признаться, не вижу логики, — уверенно заявила она, — как и объективных причин для заключения брака с тобой.
Жаль, что уверенность была только в голосе, тогда как саму Элисон охватило смятение. Слова Максимо взволновали и возбудили ее так же, как и поцелуй. Сердце бешено заколотилось в груди, стоило ей представить себя женой такого мужчины, как Максимо.
— Мы не сможем разделить опекунство, поскольку ты живешь в Штатах, а я здесь, — продолжал он. — Кроме того, рождение ребенка вне брака наложит ряд ограничений, одно из которых заключается в значительном сокращении размеров состояния, которое он унаследует. Ты защищаешь детей от несправедливости и не допустишь, чтобы наш ребенок испытал это на себе.