предусматривалось.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Эдисон.— Что вы намерены делать?
Льюин раздумывал еще минуту. Он вспомнил, что в понедельник вечером в бридж не играют. К тому же его стала мучить совесть. А что, если эта женщина действительно серьезно больна, а он думает о бридже и взвешивает, ехать или не ехать в Тарсус. И он решил поехать вместе с Элинор, для которой, возможно, поездка в этот почти необитаемый город будет развлечением. Все лето они собирались съездить в пустыню, но так ни разу и не собрались. А вот теперь нашелся хороший предлог. Как будет здорово выехать после обеда и вернуться вечером, когда пустыня прекрасна и жара спадает. А потом, черт возьми, ведь в его небольшом «дарте» есть кондиционер!
— Слушайте,— сказал Льюин,— ко мне после обеда придут пациенты. Когда я с ними закончу, я приеду. По всей вероятности, я буду у вас около пяти часов.
— В пять часов — прекрасно,— сказал Эдисон.— Ну, большое спасибо, доктор!
— Не за что.— Льюин повесил трубку, затянулся сигарой и покачал головой.
После того как он пообещал, он почувствовал себя неловко. Вот именно такой «героизм» этих чертовых врачей и показывают в многосерийных фильмах по телевидению. Кого, черт возьми, он хотел здесь провести? Ну, а если она по-настоящему больна? Чем он сможет помочь ей, когда приедет? Многие врачи перестали посещать больных на дому — дома толком ничего нельзя сделать, разве что пощупать пульс и измерить температуру. Но он пообещал приехать, и выбора уже не было. У старика даже нет телефона, и он звонил из автомата. Так что возможности перерешить и сообщить об этом старику не было.
Льюин снова поднял трубку и позвонил к себе домой. В ожидании ответа он делал силовые упражнения, стараясь подальше толкнуть дверь на пружинах. Для своих тридцати двух лет Льюин находился в отличной форме. Он очень следил за собой, считая это просто необходимым. База была прекрасно оснащена спортивным инвентарем, и, в отличие от большинства других врачей маленькой больницы на территории испытательного полигона в Дагуэе, Льюин им пользовался. Отчасти это было убеждение медика, что человек должен заботиться о своем теле, отчасти — тщеславие. Он был одним из лучших спортсменов колледжа, прекрасно играл в футбол и даже выступал за бейсбольную сборную Корнеллского университета. Кроме того, к спорту у него был еще и профессиональный подход. Для него, акушера-гинеколога, утрата мужской привлекательности и приятной внешности означала бы и утрату клиентуры.
— Элинор? Привет! Не хочешь ли прокатиться со мной в горы после обеда, когда я здесь закончу? Я думаю, ты сможешь найти няню посидеть с детьми?
— Конечно,— сказала она,— с удовольствием. Целый день дети просто ходили на голове.
— Надеюсь, что это будет интересно. Ты со мной не посещала больных с тех пор, как родился Джимми.
— Больных? — спросила она.
— Да, я все объясню после обеда, когда заеду за тобой. В половине пятого тебя устраивает?
— Прекрасно,—сказала она.— Я уверена, что смогу уговорить дочку Кэмбелов. Дети ее любят.
— Чудесно. До встречи.
Льюин знал, что не был самым блестящим врачом в мире. Ему не светили никакие Нобелевские премии. Он даже учился с трудом. Подобно многим другим плетущимся в хвосте студентам-медикам, он выбрал специальность акушера-гинеколога, поскольку она была несложной. Все время делаешь одно и то же. Однако он стал ощущать огромное удовлетворение, помогая женщинам рожать и наблюдая рождение ребенка. В этом было чувство созидания, не сравнимое ни с чем в медицине. Правда, график его работы был крайне неудобным. Женщины умудрялись рожать в любое время дня и ночи. И еще того хуже, когда роды начинались в три утра, а заканчивались после обеда. Но Льюин прикинул, что, когда он состарится и такая нагрузка станет ему в тягость, он переключится на гинекологию, а акушерство оставит врачам помоложе. Он знал, что не был семи пядей во лбу, что у него отсутствует та мгновенная интуиция, которая отличает талантливых врачей от заурядных. Но он давно решил компенсировать отсутствие этих данных терпением и прилежанием. Так бывало в медицине сплошь и рядом. Сколько раз в жизни приходится пациенту обращаться к светилам? И теперь, пообещав навестить сноху этого старого пьяницы, который ему позвонил, он не раскаивался. Ничуть. Это прекрасный поступок, и он не будет его стыдиться.
Льюин нажал кнопку вызова сестры, попросил ее подготовить следующую пациентку, а сам вернулся к себе в кабинет поговорить с миссис О'Нил.
17 ЧАСОВ 12 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
Льюин выехал из ворот Дагуэя и пересек долину Скалл Велли. Затем он начал подниматься по извилистой дороге, ведущей в горы Онакви, все выше и выше к Кловеру, пока не достиг развилки дорог, где был поворот на Тарсус. Подъем стал еще круче, но потом дорога выровнялась и пошла в обход скалы в сторону Дагуэя.
Неожиданно показался город Тарсус. Он гнездился в ущелье между двумя высокими горами, а за ним поднималась третья. Это был крохотный, похожий на деревушку, полупокинутый город, который понемножечку вымирал. Когда там нашли серебро, это был процветающий, шумный и многообещающий город старателей, но его процветанию пришел конец, как только иссякла серебряная жила. Однако немного серебра еще оставалось. Теперь его хватало лишь на то, чтобы занять несколько старателей-одиночек. В городе появились заброшенные здания, церковь с заколоченными ставнями, дома, глядевшие грустными глазницами разбитых окон. Повсюду брошенные автомобили, старые стиральные машины, груды ржавого хлама возле некогда обитаемых автомобильных прицепов на подпорках и ветхих полуразрушенных домов.
Дорога снова пошла на подъем, стала сужаться и вскоре пересекла горный ручей, вытекавший из ущелья. Здесь по обеим сторонам дороги стояли довольно добротные дома. Перед некоторыми виднелись даже ухоженные газоны. На одном из них у большого дома четыре лошади щипали траву. Единственным общественным зданием, какое заметил Льюин, была заправочная станция, возможно, объединенная с магазином. Во всяком случае, около нее стояли две бензоколонки марки «Шеврон».
— Я пойду и узнаю, где они живут,— сказал Льюин.— Этот тип забыл объяснить мне, как найти их дом. Подожди меня в машине. Здесь прохладно.
Элинор улыбнулась и кивнула головой. Льюин припарковался у одной из бензоколонок, выбрался из машины и вошел в деревянное ветхое здание. Тут никого не оказалось ни за прилавком, ни у почтового окошка, ни у стойки бара, куда он прошел. Однако дверь дома не была заперта, и там горел свет.