о порабощении Смиренных», человек, приказавший совершить набеги на Ларок и Хеллсум, архитектор Трудовых лагерей для диссидентов и Чистки Ситхара. Человек, чьи руки пропитаны таким количеством крови, что в ней можно было бы утопить целый океан. От одного звука его имени у меня горят уши и колотится сердце. Грандмастер Мэдисон – величайший враг народа Республики, всего мира…
И его сын прямо здесь. Прямо здесь. Уходит от меня, повернувшись спиной, ни о чем не подозревая, без какой-либо охраны. Я могла бы убить его прямо сейчас. Я могла бы достать свои локусы и послать ледяное копье ему в сердце, отрубить голову кнутом из шипов, послать порыв силы, который швырнул бы его на мачту. Это было бы так легко сделать. Так легко. И так приятно.
Но я не могу. Я должна играть в долгую игру. Должна помнить о миссии. Поэтому я заставляю себя отвернуться, позволить Мариусу Мэдисону уйти, посмотреть на бесконечно темный океан. «Соберись, Алка, – говорю я себе. – Подумай о миссии».
– С тобой все хорошо? – спрашивает Фил.
– Я в порядке, – говорю я в надежде, что она не видит, как крепко я вцепилась в перила. – Просто… поскорее хочу попасть туда.
Фил достает из кармана костюма маленькие часики и проверяет их.
– Ну, ждать тебе осталось недолго. Мы почти на месте.
Я моргаю, потому что не вижу впереди ничего, кроме океана. Мне мало известно о Блэкуотере, но я знаю, что он находится на острове.
– Где?
– Ты и правда ничего не знаешь, да? – Фил ухмыляется, облокотившись на перила рядом со мной. – Смотри внимательно. Тебе понравится.
Порыв ветра разгоняет судно, гигантские водяные колеса вращаются быстрее, пламя в цилиндрах двигателей разгорается и трещит. Массивный рог впереди издает низкий, жалобный вой, а затем… мир словно колеблется и тает. Океан передо мной мерцает, как нефтяное пятно на озере, рябит и искажается. Все вокруг деформируется, воздух, вода, небо, колыхаясь, как картина, нарисованная на боку пузыря. Я понимаю, что это иллюзия по-настоящему огромного масштаба, и у меня достаточно времени, чтобы вздохнуть, прежде чем она исчезнет целиком, сгорая, как гобелен, охваченный пламенем.
И вот он уже передо мной, там, где секунду назад был только пустой океан. Целый остров по меньшей мере в пятнадцать миль длиной, который был скрыт за массивным иллюзорным заклинанием. Я вижу темные пляжи, каменистые утесы и нагромождение зловещих отвесных скал. А в центре, подобно лезвию, вонзенному в землю, покоится пятиэтажное поместье, самое большое из всех, что я когда-либо видела, освещенное сотнями и сотнями разноцветных фонарей. Стены сделаны из прохладного гладкого камня, остроконечные крыши украшены изогнутыми шпилями и нависающими горгульями. Я вижу витражи и элегантные балконы, позолоченные навесы и мраморные колонны. По бокам от них расположены десятки зданий поменьше, целый кампус: общежития, библиотеки и круглая церковь с пятью шпилями.
Это ужасает. Это внушает трепет. И, как бы мне ни было неприятно это признавать, это прекрасно.
Позади меня на корабле студенты издают радостные возгласы и аплодируют. С гулким грохотом из-за поместья вылетает фейерверк и взрывается над нами, ослепляя голубыми цветами и копьями танцующего пламени, и в довершение всего – мерцающим зеленым драконом, кричащим в небе. Рядом со мной улыбается Фил, ее лицо светится, а в глазах стоят слезы. Полагаю, я могу ее понять. Для этих Волшебников попадание в Блэкуотер – это момент, к которому они шли всю жизнь. Но все, о чем я могу думать, – поместье, такое огромное и древнее, скрытое в темноте. Что ждет меня там? Во что я вляпалась?
Фил, должно быть, чувствует мое напряжение, потому что улыбка исчезает с ее лица. Остальные студенты все еще празднуют, хлопают и танцуют, поднимают бокалы и смеются. Мариуса нигде не видно, по крайней мере, сейчас, и никто, кажется, даже не замечает нас двоих в конце палубы, оглядывающихся назад, погруженных в свои мысли.
– Забавно, – тихо говорит Фил. – Сейчас все так счастливы. Но в следующий раз, когда мы все вернемся на это судно, через два года, направляясь обратно на материк… только две трети из нас будут здесь.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, в каждом набранном классе триста студентов, но только двести или около того заканчивают школу.
Я склоняю голову набок.
– Их отчисляют?
– Да, – отвечает Фил, пожимая плечами, – или они умирают.
Глава 4
Прошлое
В тринадцать лет я наконец узнаю свое предназначение.
Компания Ревенантов, в которой я состою, обитает в Хеллсуме. Ну, в полях за его пределами. Шепот нашла для нас заброшенное поместье, кирпичные стены которого сгнили и заросли виноградом. Поля вокруг давно не паханы, вероятно, со времен засухи 723 года. Кто бы здесь ни жил, его давно нет, что делает это место идеальным убежищем для группы мятежников в бегах.
Остальные заняли комнаты в главном особняке, но мне досталось небольшое крыло покоев Смиренных. Здесь тихо и уединенно. Никто меня не побеспокоит, не поднявшись сначала по шаткой лестнице. Я сижу там одна, лениво вырезая свое имя на дереве одним из своих ножей, когда слышу постукивание трости Шепот в коридоре.
– Алка, – говорит она с другой стороны двери, – нам нужно поговорить.
Дверь со скрипом открывается, и в комнату входит Шепот. Это маровианская женщина лет пятидесяти с лишним, у нее седеющие прямые волосы до плеч, а лицо румяное после долгой прогулки ко мне. Ее голубые глаза встречаются с моими, и я опускаю взгляд с мгновенным дискомфортом. Даже когда я злюсь на нее, она не может не вызывать у меня уважения. Во многом это связано с ее внешним видом: высокая, угловатая женщина в потрепанной солдатской форме, со шпагой у бедра, тростью из черного дерева в руке и выражением лица, которое варьируется от сурового до мрачного.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. Никто из повстанцев не осмелился бы так с ней разговаривать, но, опять же, больше никого из повстанцев она не воспитывала как дочь. Больше нет.
– Пришло время нам поговорить. – Она проходит в комнату, чтобы облокотиться на стул. – Тебе пора узнать правду.
– О чем?
– О тебе. Твоей цели. Твоей судьбе. – Она поворачивает стул и садится. – Скажи мне, Алка, что делает Волшебника Волшебником?
Еще один из ее философских вопросов. Сера всегда любила их, споря с ней часами. Я знаю, что ей нужен более глубокий ответ, но я не в настроении.
– Божья метка.
– И все?
«Да», – думаю я, но не говорю. В конце концов, именно Божья метка – то, что отделяет Смиренных от Волшебников. Никто не знает, как они сделаны или что они собой представляют на самом деле; Павел сказал мне, что это держат в секрете даже от большинства Волшебников. Как только Сенат дарует ребенку метку, родители приносят его в Высокий