Дамберг скользнул холодным, равнодушным взглядом поверх Гришиной головы и прошел мимо: не узнал, конечно.
Гриша шепнул Сергею:
- Того, с сумкой, я знаю: это - Дамберг. Ох, он и жох!
- А я случайно другого знаю - Розенберга Альфредку. Изображает из себя... фу ты, ну ты! А сам младше меня. Он из Риги приехал. Я слышал, как он хвастался за бильярдом у Познанского.
- Ты бываешь у Познанского? - с ужасом спросил Гриша.
"Познанский" - это большая пивная с зелено-желтой вывеской, на которой нарисована кружка с колпаком из белой пены, а рядом - два бильярдных шара и длинный, как копье, кий.
- Заглядываю иногда, - небрежно сказал Лехович, - сыграть партию-другую.
И он заговорил теперь о бильярде, о том, что заходить к Познанскому, конечно, рискованное дело: туда может заглянуть и Стрелецкий - он норовит зайти с черного хода. И кого уж из реалистов поймает, тому не поздоровится. Но у реалистов с хозяином пивной договоренность: прежде чем впустить надзирателя в черную дверь, он выпускает их через парадную. Правда, там неподалеку стоит городовой, но он отворачивается, когда из пивной выходят гимназисты и реалисты: у него тоже имеется своя договоренность с Познанским.
Бильярда Гриша не видал ни разу, видел только шары на вывеске. Он попросил Сергея рассказать, в чем состоит игра, из чего шары сделаны, как по ним бьют кием.
За разговором о бильярде скоро забыли они о только что прошедших мимо немцах: о Дамберге и Альфреде Розенберге, которому суждено было ровно через сорок лет окончить дни свои в Нюрнберге, на виселице.
...С реки потянуло пронзительной прохладой. Волны Двины уже тускнели, противоположный берег слился в одну темную полосу; порыв ветра донес оттуда запах хвои.
Не сговариваясь, Лехович с Гришей спустились с дамбы вниз.
На берегу ивы тянулись черными ветвями к розовому небу. Одно дерево нагнулось над водой, почти касаясь ее своим стволом; на стволе, ловко примостившись, сидел кто-то верхом, как в седле.
Подошли ближе - и Гриша узнал Вячеслава Довгелло.
- Ты что тут делаешь?
Вячеслав соскочил на землю.
- П-погляди, - сказал он.
За рекой стоял на берегу двухэтажный дом. Окна в верхнем этаже блистали багрово, отражая закат.
- А что там глядеть? Дом и дом. Самый обыкновенный.
- Н-нет, не обыкновенный. Там был последний бой лесных братьев с жандармами.
- Откуда ты знаешь про лесных братьев? - воскликнул Гриша - и даже сердце у него зашлось...
Вячеслав молчал.
За него ответил Лехович:
- Ну, не так давно в городе только и разговору было, что про них. Ты сам недавно здесь, потому, может, и не слыхал.
- Нет, я слыхал, - ревниво сказал Гриша, - и я видал их! Своими глазами!
Лехович присвистнул протяжно - видно, не поверил.
И Гриша начал торопливо рассказывать про Кейнина, про лютеранскую церковь в Пеньянах - там тоже был бой, в день "лиго"... После боя лесные братья ушли неизвестно куда. И больше их никто не видал.
- Ага, - сказал Сергей Лехович, - значит, последний, кто их видел, это был Шумов Григорий.
Насмешка была явной. Гриша обиделся.
- А знаешь, почему ты их не любишь? - спросил он Леховича. - Ты не любишь лесных братьев потому, что ты богатенький. А они не за богатых, нет. Они за тех, кто нужду терпит.
- Спасибо. Рассудил, - холодновато ответил Лехович. - А с чего ты взял, что я их не люблю?
- Ты сам сколько раз говорил, что твой отец богатый. А богачи - ну, там разные помещики, купцы, - они лесных братьев боятся.
- Дурень ты!
- Не глупей тебя.
Перекоряясь, мальчики незаметно очутились около железнодорожного моста. Длинный - с версту - товарный состав прогремел по его настилу, и чугунные балки долго гудели басовитой струной...
- Ступай один! - окончательно рассердился Гриша на Сергея Леховича. А я пойду вместе с Вячеславом.
- Ах, и дурень!
- Поумней тебя!
Сергей пожал плечами, подумал, глянул на Гришу. Потом, беспечно посвистывая, помахивая стеком, пошел назад один.
Гриша поглядел ему вслед... Нет, жалеть не стоит; отец-то понимает людей. "С богатым не водись".
Довгелло стоял, глубоко засунув руки в карманы, слегка сгорбившись.
- Холодно тебе, что ли? - сердито спросил Гриша.
- Нет.
- Отчего ж съежился?
- Я не съежился.
Да, с таким, как Довгелло, разговору настоящего не получится. И все-таки не будет Гриша жалеть о Сергее Леховиче, хоть он и третьеклассник и речист за двоих! Пусть он свои разговоры разговаривает со Львом Сапегой или с кем там еще из своей компании.
- Ты почему обозвал давеча семиклассника Дзиконского крючком? спросил он Вячеслава.
- Д-да ведь всех полицейских так дразнят. И городового и полицмейстера. Ну, а его - из-за отца.
- И жандармов так кличут?
- И жандармов тоже.
- Ты расскажешь мне про лесных братьев все, что знаешь?
- Пойдем ко мне. Расскажу. Ты так и не зашел. А обещал.
- Знаешь, почему я к тебе не зашел? Я сызнова начал перечитывать "Тараса Бульбу". К тебе идти - значит, надо отнести книгу. А мне жалко...
- Ничего. Держи пока что у себя.
- Знаешь что? - с воодушевлением начал снова Гриша. - Такой книги еще не было на свете! И, наверное, не будет больше никогда!
- А ты много книг прочитал?
- Много, - нерешительно ответил Гриша. - Я про богатырей одних сколько книг знаю. Ну, "Тарас" еще лучше. Сравнить нельзя.
...Попав в маленькую, чистенькую и что-то уж очень тихую квартирку из двух комнат, в которой жили Довгелло, Гриша притих.
У матери Вячеслава были такие тревожные глаза на худом лице, что он сразу почувствовал себя виноватым: зачем явился сюда - видно, не вовремя.
Ядвига Осиповна - так звали эту грустную женщину - молча поставила перед мальчиками чай, сухари и сейчас же ушла в другую комнату.
Гриша понемногу огляделся.
Мебель была подстать квартирке: крошечный комод, накрытый зеленой вязаной скатертью, диванчик короче человеческого роста - по-местному "канапка", - круглый столик с никелевой лампой... И всюду бросались в глаза портреты худого брюнета с усиками: они висели на стеках, стояли на комоде в рамочках, склеенных из ракушек.
- Батька твой? - догадался Гриша.
- Мой папа, - тихо ответил Довгелло.
Тягостная застенчивость вдруг сковала Гришу снова, а он этого не любил: насупился, замолчал. Ядвига Осиповна из другой комнаты, конечно, слышала, как он брякнул: "батька".
- Ты что? - обеспокоился Вячеслав.
- Ничего.
Гриша продолжал молчать, глядя себе под ноги. К чаю не притронулся.
- Т-ты почему спросил про Дзиконского?
- Захотел и спросил.
- В все-таки?
- Он мой враг.
- Сын или отец?
- Ну, понятно, сын. Отца я и не знаю совсем.
- Отец Дзиконского... - начал было Довгелло.
Но Гриша перебил:
- А ну их! Ну их обоих - и отца и сына! Ты обещал рассказать мне про лесных братьев.
- Отец Дзиконского сражался против лесных братьев. А они ему правую руку перешибли. Не самую руку, а вот здесь, - Вячеслав показал на свое плечо, - вот здесь, ключицу. И после того рука у него не действует. Они хотели его совсем убить.
- За то, что он полицмейстер?
- Он тогда еще не был полицмейстером. Он был жандармом. Ну, не простым - офицером. Это уж потом, говорят, в награду его назначили полицмейстером.
- Да что ты все про Дзиконского! Рассказывай про лесных братьев!
- Н-ночью собрались лесные братья тайно в том доме за рекой, что я показал тебе. Хочешь, сходим туда завтра... Перейдем через железнодорожный мост - и в Курляндию. Согласен?
- Согласен.
- П-поглядим хоть на двор... хоть на лестницу, по которой они поднимались на верхний этаж! Они поднялись и заперлись там, ночью. Завесили окна... Это я не выдумываю вовсе, мне один знающий человек рассказывал. ...Завесили окна, начали печатать. Они печатали письма к народу, слышишь? После них нашли целых три одеяла на столе. Стол громадный, и на нем ватные одеяла: братья ставили на одеяла печатную машину, чтобы не слышно было с улицы, как они печатают. Машину после не нашли: братья унесли ее, успели!
- Не такая уж тяжелая, значит?
- Ого! Не поднять! Ну, а сила знаешь какая у лесных братьев?
- Знаю.
- У жандармов револьверы были у каждого. И шашки. А братья оружие свое оставили в лесу. Не знаю почему. Против револьверов с голыми руками что сделаешь?
- Эх! Надо же было так! А как узнали жандармы, что братья пришли туда?
- Говорят, их выдал хозяин дома. Ну вот, напечатали за ночь братья всё, что нужно было, а под утро выглянули в окно. Выглянули - видят: у дверей жандармы. И под окнами по жандарму. Восемь окон - восемь жандармов. Все с револьверами. Офицер с ними. Это и был Дзиконский. Куда деваться? В дверь не выйдешь - жандармы сразу ж схватят. Тогда старший лесной брат...
- Кейнин! - воскликнул Гриша.
- Не знаю, как его звали. Он дал команду к бою. И по этой команде лесные братья прыгнули из окон со второго этажа, каждый на своего жандарма. Ну, вот тогда и перебили плечо у Дзиконского. Два жандарма, что стояли у дверей, хотели стрелять - не успели. Револьверы у них отобрали, вместе с кобурами. Одни шнуры остались.