Обдумаем сказанное Р. Пайпсом и подведем некоторые итоги. Во-первых, дуван охватил все области жизнедеятельности общества. Включая государство, власть, — Несколько лет тому назад, опираясь на работу выдающегося отечественного историка А.Е. Преснякова «Образование великорусского государства» (1918 г.), я выдвинул гипотезу о передельном характере русской власти в XIII–XV вв. Правда, с созданием Московского государства передел власти практически прекратился. Но Смута начала XVII столетия вновь открыла возможности для передела. Петербургский период в общем и целом тоже прошел без властного дувана. Лишь на самом верху в эпоху между Петром I и Павлом I шел «междусобойный передел». Однако он не получил общерусского масштаба. — И вот 1917 год приносит тотальный передел власти. Поначалу большевики использовали властно-передельную энергию масс в своих целях. Ленинцы «совершили несколько безуспешных военных набегов на отделившиеся окраинные районы с тем, чтобы вернуть их в состав страны. Но в целом они в ту пору не мешали развитию центробежных сил внутри России, поскольку силы эти способствовали достижению их цели: полному разрушению старого политического и экономического строя. К тому же центробежные тенденции мешали появлению сильного управленческого аппарата, который был бы способен противостоять большевистской партии, еще недостаточно укрепившей свою власть.
Как мы знаем, укрепив свою власть, уже не ленинцы, но — сталинцы покончили с властным дуваном. Через несколько десятилетий пришла Перестройка и опять государство стало предметом передела. Кстати, и сегодня, несмотря на все усилия В.В. Путина и его соратников, этот процесс еще не остановился. Я бы только подчеркнул, что если при первом российском президенте передел имел по преимуществу властно-политический характер, то при втором — властно-административный. Мы идем по этапу административного передела.
Во-вторых, Р. Пайпс замечает — и мы вслед за ним уже сказали об этом, — что властный передел остановился у границ волости. Дальше ему развиваться было некуда. Видимо в этом отношении волость есть действительно нечто неделимое, монада. Или, другими словами, волость есть первичная ячейка русской власти. Неслучайно ведь слово «власть» происходит от «волости». Эту фундаментальность волости хорошо понимал Н.Н. Алексеев: «Известное количество сельских советов объединяются в некоторое высшее целое, именуемое волостью. Эту административную единицу советский строй унаследовал от старой России — и не только петербургской, но и древней, московской … Волость осталась в качестве органа местного крестьянского самоуправления после реформ императора Александра Второго. Большевики связали старую волость с советской системой…» (Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 324).
Итак, волость является пределом властного передела, а в ее рамках протекает земельный передел. Два основных русских передела встречаются у границ волости. Здесь и закрепляются в нерасторжимую связь власть и собственность, рождается властесобственность. Отсюда господствующий тип русского социального сознания — волостной (не «парохиальный» и не «подданнический», если пользоваться терминологией концепции «political culture»).
…«Дуван» — это вспышка передела, это бесконтрольный передел, его акмэ. Подобные периоды случаются в нашей истории. Но она знает и иные — когда передел происходит подспудно, в границах, очерченных господствующим порядком. И, тем не менее, его перманентная природа сохраняется.
Как же победить коррупцию в России? Как победить столетиями складывавшийся передельный властно-социальный порядок? Возможно ли это? — Насколько мне известно, в истории иных народов подобного рода побед не наблюдалось. Или победить собственную историю? — Тогда что же делать? — Наверное: понять, изучить и на этой основе строить, стремясь избежать крайние, наиболее болезненные формы этой данности.
«Я здесь отвечаю за все»
Но что же происходит в стране сегодня? — Вот мнение известного социолога Ольги Крыштановской. Россия в последние пятнадцать лет, безусловно, продвинулась вперед в смысле свободы, открытости, плюральности Вместе с тем В.В. Путин де-факто восстанавливает советскую систему, которая, хотя и пришла на смену самодержавию, во многом сохранила его «характеристики». «…Несколько лет посвятили тому, чтобы жить "как там" (на Западе. — Ю.П.), не получилось, и теперь приветствуется возврат к самодержавной модели, которую люди помнят в советском обличий. Либеральную дискуссию заменяет мнение начальника» (Независимая газета. 31.08.2004).
Согласно О. Крыштановской, главным фактором русского социального развития является власть. «В социологии есть термин «кумулятивное неравенство», означающий, что один параметр обусловливает все остальные … В России обладание властью давало все остальное — богатство, связи, влияние. Не богатство приводило к власти, а власть вела к богатству». Именно поэтому «сейчас проблема номер один в стране — не льготы и даже не ВВП. Это проблема наследования власти». Запомним эту тему — «наследование власти».
«Путин, по сути дела, — говорит О. Крыштановская, — структурно воссоздал политбюро ЦК КПСС. Наш президент предпочитает работать не с формальными структурами (выделено мной. — Ю.П.), а с "рабочими группами". Так, по субботам он встречается с силовиками из Совбеза. По понедельникам в Кремле проходят совещания с членами правительства, но это не все правительство в полном составе, а только некоторые его члены … Если мы сличим списки заседающих, эту "головку" из 20–25 человек, то увидим, что они сегодня занимают посты, которые были представлены в Политбюро ЦК КПСС» (Новая газета. 30.08.-1.09.2004. Если О. Крыштановская сигнализирует о фактическом воссоздании Политбюро, то журналист Константин Смирнов, анализируя систему хозяйственного руководства страны, указывает на «возвращение Госплана» (Власть. М, 2004. № 34. С. 12)).
Еще одно явление последних лет привлекает внимание О. Крыштановской и свидетельствует, по ее мнению, о возвращении к советским порядкам. Это — резкий рост влияния во властных структурах представителей ФСБ, милиции, армии и т. п. Одним словом, силовиков. «…В обществе неслучайно возникло это понятие: "силовики". Что-то, значит, их объединяет. Кстати, такого термина, объединяющего всех людей в погонах, нет ни в одном языке мира».
По данным социолога, доля силовиков в российской политической элите на середину 2004 года составляет 25 %. Элитой О. Крыштановская называет «правящую группу страны, куда входят члены правительства, руководящие сотрудники администрации президента, Совета безопасности, полпреды, региональные лидеры, депутаты Госдумы и сенаторы Совета Федерации». Самая же большая концентрация силовиков в том самом восстановленном «политбюро» — 58 %. В Думе — 18 % (в предыдущей было 12 %), Совете Федерации — около 20 %, в правительстве — 34 %.
Но это надводная часть айсберга. «А вот в подводной части — немало интересного и неожиданного … Много силовиков занимают посты второго уровня — замминистров, например. Де-факто восстановлена советская система — комиссар при командире. Во многих регионах один из вице-губернаторов — человек "оттуда". Все эти люди — в погонах»". Развивая эту тему, О. Крыштановская подчеркивает: «Цифры показывают, что количество силовиков во власти после административной реформы несколько снизилось: было 25,1 %, стало 24,7. Но это цифры лукавые. Есть группа людей, в биографии которых открыто написано: служил в КГБ. Но есть и такие, кто служил, но в биографии этот факт не зафиксирован. Многие работали, что называется, "под крышей". У КГБ было много "аффилированных" структур, связанных, как правило, с международной деятельностью … Кроме того, были "уполномоченные": сотрудники первых отделов, например. Официально они могли не состоять на службе, но они курировались органами и были с ними в непосредственном контакте. Так вот, если приплюсовать таких "аффилированных" к известным 24,7 % силовиков, то мы получим 77 %».Правда, уточняет социолог, «эта цифра имеет характер предположения, потому что доказать принадлежность человека к организации, служба в которой не зафиксирована в его биографии, невозможно».