Читать интересную книгу Арабеска зеркал - Саша Лонго

«Аркаша, дорогая, ты что молчишь? Уже сезон начался… От тебя ни звука. Близятся новогодние праздники ─ а ты никак не проявляешься. К вам поехал, как мне было известно, новый главный режиссер, а ты молчишь. Как сейчас дела? Что летом? Где была? Как мама? Приехал на несколько дней в Ленинград Снегов Никита, пришел ко мне, вспоминали о тебе ─ „Сорочинскую ярмарку“. Я набрал первый курс, но пока только присматриваюсь: а станут ли они родными, как вы, ─ неизвестно?! Звонил мне как-то Коля Прокофьев, не застал. Что у него? Пусть даст о себе знать. Преподает он? Хорошо бы и тебя привлек к этому. А позже поступили бы в аспирантуру Ленинградского института. В этом году это сделал Боря Смолин заочно…»

─ …Аркаша, ты не слушаешь меня… Я спрашиваю, что пишет Всеволод Сергеевич?

─ Ах, да… Все хорошо! Ты же знаешь, задает много вопросов, как всегда… Ему все интересно обо мне!

─ Чуть не забыл рассказать: к нам же приезжает режиссер из Москвы ставить «Белую акацию» Дунаевского.

Услышанное заставило ее мгновенно взбодриться. Мысль закинулась, словно вздыбленная лошадь: «А может быть, вот он, шанс. И тогда не нужен никакой промежуточный этап с Волгоградом?»

─ Что говорит по этому поводу Сергей Анатольевич?

─ Ты же знаешь, кто у нас прима… Я вот что подумал, Аркаша… Может, Бог с ним, с Волгоградом? Такой шанс нельзя упускать!

Из-за того, что он озвучил ее мысль, казавшуюся ей такой удачной, мудрой и тайной, она испытала досаду. Но зачем об этом знать Левушке:

─ И правда, такой шанс нельзя упускать! Прекрасная музыка! Тончайшей прелести образец лирической оперетты. Что еще нужно, чтобы показаться в Московский театр? Я бы примерила на себя Тоню. Да хоть и Ларису. А еще лучше ─ репетировать их обеих. Это знаешь, как Одетта и Одиллия в «Лебедином».

Аркадия не могла усидеть на месте. Когда на горизонте маячили новые творческие свершения, внутри все ликовало и призывало к действию. Она звенела, как струна, настроенная на победу.

И хоть фокус ее внимания смещался с Левушки в эти моменты, он любил истовые, страстные творческие порывы, в которых ее вожделение прорывалось яростно и завораживающе.

─ Ну, вот и славно, что ты рада! Я беспокоился за тебя последнее время. Прима театра, все главные роли твои, восторженная пресса, толпы поклонников ─ а ты как будто неживая…

Аркадия стремительно подошла к нему, все еще сидящему за столом, и, взяв в руки его лицо, порывисто поцеловала в губы, жарко шепча в них:

─ Ничего, Левушка… Все будет хорошо! Ты просто верь мне.

Глава 6

─ Адочка Павловна, Наум уже пришел. Ждет вас в гостиной. Да вы встали уже? Почему вам не лежится? Я-то думала, вы еще в постели.

─ Да не беспокойся ты так, Варенька! Я бодра, как никогда.

Она открыла пудреницу и пуховкой слегка коснулась щек.

─ Как настроение у Наума? Он один?

─ Да, с кем же ему быть?.. Вы же его благоверную из дома выставили. С этого момента он и заходить стал реже. А если и заходит, всегда один.

Варя укоряюще поджала губы. Аркадия Павловна знала: она осуждает ее непримиримое отношение к браку Наума.

─ А как я могу принимать в своем доме эту дворняжку? Науму дали блестящее образование: МГИМО, международная журналистика. Я всегда гордилась сыном. Блестяще женила мальчика. На ровне, между прочим. Но брак на мою беду развалился через год. Откуда взялась эта лимита? Знаешь, Варя, ты иди. Кто мне рассказывал о чудо-бульоне? Мальчика нужно накормить. Я сейчас буду…

Аркадия Павловна злилась на себя за то, что ей всегда хотелось оправдаться в своем поведении с сыном и невесткой, которую она люто возненавидела с самого первого ее визита в свой дом. Ей хотелось бы, чтобы Варя с ее преданностью была на ее стороне ─ разделяла бы ее тревогу, беспокоилась бы за Наума, обличала бы эту выскочку. Аркадия Павловна отметила вдруг, что никогда не называет в своих страстных внутренних монологах невестку по имени. «Даже имя у нее дурацкое! Маша… И, самое главное, редкое. Ну откуда, скажите на милость, в этой девчонке столько собственного достоинства, ну разве имеет она на это право? Что у нее есть? Может быть, корни, которыми стоит гордиться? Или достаток? Или слава? Откуда эта принцессность и самоуважение? Ну, да, смазливая мордашка, сложена ─ ну, не то чтобы… Неплохо сложена…» В этом месте Аркадия Павловна брезгливо поморщилась своим мыслям. Дело в том, что ночью, под одеялом, она отдавала себе отчет в том, что несет полную чушь, и внутренний монолог в этом месте приобретал иную траекторию: «Господи, Аркаша, неужели ты действительно так думаешь? Неужели и правда считаешь, что степень выраженности чувства собственного достоинства зависит от материальных благ, статуса, успеха, публичности профессии, власти? Разве это качество так уж плохо? Разве человек, обладающий им, не может взять ответственность за свою жизнь и жизнь другого человека? И разве не этого ты всегда хотела для Наума? Вроде бы так… Отчего меня так задевает ее поведение?»

Аркадия Павловна вновь посмотрела на себя в зеркало. «Нужно немедленно прекратить этот внутренний диалог. Наум не должен видеть меня в растрепанных чувствах. А не принимаю я Машу потому, что она считает меня не слишком хорошим человеком. И прямодушна до безобразия ─ не может этого скрыть. Чувство это всегда накрывает, когда тебя на мелкой пакости поймали, как шкодливую кошку, стащившую что-то со стола. Жаль только, что со слов Наума формировалось Машино отношение ко мне. Никак иначе. Ну, да Бог с ними!»

***

Наум был расслаблен после хорошего обеда, и Аркадии на мгновенье даже показалось, что между ними сократилась дистанция. Это была ее цель на протяжении последних десяти лет, три из которых они совсем не общались. Их окончательный разрыв произошел после того безобразного скандала лет пять назад, когда Аркадия Павловна вне себя от возмущения выгнала Машу из дома. «Да, ровно пять лет прошло, поскольку этим безобразием я как раз омрачила свой день рождения». И только два года назад Наум возобновил общение с матерью. Возобновил, потому что Аркадия Павловна в приступе материнской тоски, позвонив ему однажды, сказала:

«Наум, я люблю тебя! Я могу одобрять или не одобрять твои поступки, женщин, которых ты приводишь в мой дом. Но я ─ твоя мать, наверное, не очень хорошая. Я заслужила право на твой звонок. Пусть не на твою любовь, на кусочек внимания… Я хочу, чтобы ты был счастлив! Я могу заблуждаться в оценках тех, с кем ты сможешь или нет быть счастливым. Материнская любовь слепа! Но я обещаю тебе, я не скажу и слова о Марии. Ты только не бросай меня… После смерти папы ты ─ единственный мужчина, который остался у меня. Других уже не будет!»

Аркадия Павловна точно помнит, что на этих словах Наум как-то по-детски всхлипнул и сказал в трубку: «Конечно, мам… Я завтра заеду!»

Аркадия Павловна умела держать слово, она ни разу не произнесла имени Марии, выключив семейную жизнь сына из списка обсуждаемых тем. Но сейчас, глядя на сына, она вдруг подумала:

«Господи, как же он похож на меня! Вот только глаза черные, как у Левушки… Лицо породистое, но мужское. Все ругали меня за его воспитание. Да что говорить, я сама себя ругала! Но вырос мужик, за которого правда не стыдно! Не спился, не скурвился, не стал вести образ жизни „золотого мальчика“. А мое ли это воспитание, а может быть, как раз наоборот? Может быть, все это с ним не произошло, потому что ушел в общежитие в восемнадцать?»

─ Мам, мы в Прагу уезжаем. Мне работу предложили.

Впервые за три года она нарушила ею же установленное правило:

─ Маша летит с тобой?

─ Да, мам… И… У меня радостная новость для тебя! Маша беременна.

Аркадия Павловна замерла. Слишком сложные чувства накрыли ее волной. Она ждала внука или внучку. Для нее это был не принципиальный вопрос. Аркадия надеялась, что ее любовь к ребенку позволит Науму простить ее за свое безматеринское неуютное детство. Но за мыслью о терапии материнской любовью маячила какая-то очень мелкая, прагматичная мысль: «В таком преклонном возрасте и для имиджевой составляющей было бы неплохо стать бабушкой». «Тьфу ты, Господи! Опять я о себе любимой…» Она вспомнила влиятельных родителей Леры, первой жены Наума, ─ из политической и медицинской элит Москвы. Ее безапелляционная сватья ─ ведущий психиатр ─ после многолетних усилий молодых и обследований у ведущих специалистов уверяла, что Наум бесплоден, поэтому детей не будет никогда. Аркадия Павловна была категорически против усыновления. Этот вопрос возник было, но поскольку он касался призрачной туманности будущей жизни молодой семьи, которая переживала кризис, они не успели поссориться с сыном по этому поводу. Вскоре Наум расстался с женой. Аркадия Павловна была категорически против развода, но сын, который всегда прислушивался к ее мнению, на сей раз с поразительным упрямством настаивал на своем. И уступить впервые в жизни пришлось Аркадии. Она никак не могла понять, почему Наум оставил красивую, успешную, хорошо образованную, породистую жену и на долгие годы примерил к себе образ бобыля и Дон Жуана. Он знал толк в красивых женщинах, много и страстно увлекался. Среди его подружек были и модели, и начинающие актрисы, и художницы, а также представительницы самых разных земных профессий. Аркадия Павловна даже перестала волноваться, поскольку женщины, которых он приводил в дом, категорически ей не нравились. Она перестала анализировать, почему. Но и бояться его безрассудств, касающихся брака, она тоже перестала. Наум ни разу не собрался ни на ком из них жениться…