Читать интересную книгу Арабеска зеркал - Саша Лонго

─ Ты на сцену выходила в других спектаклях?

─ Только в учебных.

─ А здесь?

─ Нет!

Боже мой, какая же это была гневная отповедь… Случился главный урок, сформировавший убеждение (а я потом сама преподавала), которое я пронесла через всю свою жизнь. Мы ответственны за своих учеников, которых обучаем актерскому мастерству, азам профессии. Мы ─ педагоги, учителя игры, учителя жизни ─ должны думать, как и с чем они выйдут на сцену. А Заславский подумал только о себе. Он хотел выдать блестящую театральную премьеру! Но совершенно не подумал, как меня подготовить к той ситуации. Я не топтала эту сцену, не встречалась со зрителями. Только со школьной скамьи! Учебный театр ─ это совершенно другой коллектив, другая обстановка во время показа, другой зритель! В общем, Кнебель выдала ему при мне, не стесняясь. Заславский, побледнев от ее выволочки, выдавил из себя: «Я не могу выпустить ее на сцену! Я не возьму на себя такую ответственность перед зрителем». Кнебель, торжественно и сразу став тише, произнесла тогда одну-единственную фразу: «Ты понимаешь, если она не выйдет сегодня на сцену, она не выйдет на сцену ни-ког-да! И это будет твоя вина, Боря…» И знаете, когда я услышала эту фразу, у меня сразу изменилось настроение. Я стала гарцевать, как скаковая лошадь! А внутри меня разлилось такое странное спокойствие: как будто я на все сто была уверена, что смогу! И афиши редактируют в третий раз: зачеркивают фамилию исполнительницы второго состава и вписывают мою. Представляете, какой накал драматизма?

В комнате повисла взрывающая мозг пауза… Аркадия следовала своим театральным принципам: «Не бери паузу без нужды, ну а если взяла, держи, сколько сможешь…»

─ Адочка Павловна, ну что ж такое, а? Не томите, рассказывайте…

─ Вечер. Премьера. Это был самый первый момент, когда я почувствовала зрителя. Какой это был восторг! Открывается занавес, я сижу на стуле, на авансцене. Зрительный зал полон! Дополнительные места для зрителей сооружены везде, где только можно ─ в проходах, между рядами. На этом спектакле была и та публика, которая посетила общественный просмотр. Я чувствую, что они не просто молчат… Они ─ мои. МОИ… Понимаете? И я могу делать с ними все, что захочу. И вот тогда в первый раз я почувствовала эту власть над зрительным залом. И мне вдруг стало так спокойно… И это самый важный театральный урок! И самое сладкое чувство на сцене! Сколько времени прошло… А я его до сих пор помню. Вот такая драматическая история моего дебюта… Но я заболтала вас. Варенька, приготовишь нам кофе? Белла, Беллочка, прошу в гостиную, моя милая.

Прежде чем прикоснуться к рычагу кресла, Аркадия Павловна взглянула на себя в зеркало. На нее смотрело немолодое, но ухоженное лицо ─ царственное, породистое. Разрез глаз безнадежно изменен неоднократными пластическими операциями. В них как будто под гнетом времени появилось что-то хищное, кошачье, рысье… Подчеркнутые лайнером и пастельными тенями, они проступали своей изумрудной прозрачностью, рождая ассоциацию с чем-то мистическим, колдовским.

***

Пока Белла ехала в лифте, проигрывая свой сегодняшний визит к Аркадии Фротте, в очередной раз думала, что ей повезло с такой клиенткой. С Аркадией Павловной было упоительно интересно и волнующе напряженно. И хотя она знала каждый квадратный сантиметр ее лица со своими особенностями, выбоинками, рытвинками судьбы, всякий раз волновалась, когда делала макияж. Угодить Аркадии Павловне было очень сложно. Белле потребовался не один месяц ежедневной работы с ней, чтобы привыкнуть и угадывать настроение своей трудной клиентки. Всякий раз, когда Аркадия Павловна придирчиво вглядывалась в зеркало, принимая ее работу, Белла замирала, потому что реакция могла быть самой неожиданной и не всегда напрямую зависела от результата работы. Она нежно относилась к Аркадии, несмотря на ее капризы и, что греха таить, свои обиды на звездную клиентку, никогда всерьез даже не думала передать ее кому-нибудь из коллег. Прощала все ─ за опыт, талант, ореол славы, за уроки бескомпромиссного профессионализма, за уроки жизни, которая та скупо, но все же преподносила своему стилисту… В общении само изящество, блеск остроумия ─ не всегда тонкого, но по-женски мудрого, ─ бездна знаний, кладезь историй. И все это на фоне идеальной благорасположенности к себе и скрытой неудовлетворенности окружающими. «Аркадия, конечно, конь с яйцами! Но какой бы вздорной она ни была, это ─ личность! И она по-своему благодарна мне…»

Небожительница…

Примадонна…

Актриса…

Глава 3

Аркадия Павловна не могла даже предположить, что ее так взволнует воспоминание о сценическом дебюте. «Да, драматическая история!» Она помнила, как после блестящей премьеры, несмотря на восторженные рецензии и поздравительные открытки от родных, педагогов и друзей, преимущественно мужского пола (подруги у нее были лишь в ранней юности и в седой старости), Аркадия долго болела этим странным случаем. Эта история была про бессилие, которое она ненавидела в себе… Оно всегда тягостно наваливалось в тот момент, когда настолько поздно, что ничего нельзя предпринять. Как будто рисунок роли, раз и навсегда изломанный ее ошибкой, фальшивой интонацией, невозможно переиграть дальше, как бы точно ты ни выстраивал ее на протяжении оставшегося спектакля. Этот удар тогда чуть не свалил ее с ног ─ не знавшую поражений ни в жизни, ни на сцене, ни в любви. Слишком резкий скачок температуры! От кажущегося провала, когда противный холодок разливается где-то в центре живота, неприятно, лягушачьи охлаждая потеющие ладони, когда руки-ноги не поспевают за словами, слова за мыслями, а мысли замерзают ─ до полного триумфа на премьере, единения со зрительным залом и бесконечной власти над ним. А что бы было, если бы она не познала вкус профессиональной горечи? Тогда не было бы так вкусно жить! Все познается в сравнении, это Аркадия Павловна знала наверняка. Она ощутила тогда запах кулис, пережила тщету ранних надежд, крушение юношеского апломба, наждачное касание театрального производства о нежную душу. Но познала также упоительный полет вдохновения, роскошь полной внутренней раскрепощенности, пьянящее чувство успеха. А успех действительно был шумный! Она вновь открыла свой секретер и достала папку с газетными вырезками… Пожелтевшие страницы, уже пахнувшие пылью, запечатлели самые яркие моменты ее карьеры:

«Советская культура»: «Способность чутко слышать биение пульса времени, ярко воплощать его в художественных формах всегда была присуща ведущей актрисе Московского театра музыкальной комедии ─ Аркадии Фротте. Валерий Горский».

«Вечерняя Москва»: «…главные черты дарования Аркадии Фротте ─ умение рисовать своих героинь разными красками и использовать весь арсенал выразительных средств ─ слово, музыку, вокал, хореопластику, внешний образ. Примечательна еще одна черта, формирующая творческое кредо этой актрисы, ─ поиск своих ролей, своего репертуара. Павел Сафонов».

Аркадия Павловна захотела найти рецензии на тот драматичный дебют, который случился в Нижнем Новгороде. Некоторое время она перебирала пожелтевшие газетные страницы. Странно, когда-то она раздражалась на Левушку, который тщательно отслеживал и собирал их. Вот, кажется, то, что она искала.

«Горьковская правда»: «Это была неслыханная дерзость! Роль Ларисы Огудаловой достается девочке, которая только что окончила Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. Тот самый вуз, где конкурс ─ сто человек на место… Легко, раскованно она ощущает себя в пространстве сцены. Похоже, мы имеем дело с универсальной актрисой, которой в равной степени легко удаются и драма, и оперетта. Владимир Савранский».

«Ах, Савранский… Савранский… Теоретик от театра. Все вы понимали тогда, что актера „синтетического“ ─ играющего, поющего, танцующего ─ гораздо легче найти в музыкальном, чем в драматическом театре. Думаю, и ты разделял ошибочное мнение, что в оперетте работать легче, да и ответственности меньше. А мне кажется, что такой снобизм в отношении оперетты неуместен! Представлял ли ты когда-нибудь, насколько сложна, неоднозначна роль режиссера, балетмейстера, актера при создании современного по эстетике спектакля музыкальной комедии?.. Да что это со мной? Неужели защищаю жанр, имеющий многомиллионную армию поклонников? Оперетта, господин Савранский, ─ гораздо умнее, глубже, человечнее, чем кажется на первый взгляд. Она доверчиво-наивна, может показаться недостаточно серьезной, но при этом оперетта наделена безошибочным чутьем современности. Она про такие же общечеловеческие ценности, как опера, балет, драматический театр. Только другими выразительными средствами. Не так-то просты бидермайеровский уют „Летучей мыши“ Иоганна Штрауса, безумство флирта „Веселой вдовы“ Франца Легара. Оперетта ─ это истинная парижанка ─ элегантная, сдержанная, изысканная. А с фривольностью перебарщивали чудаки, которым в детстве не сделали прививку от дурного вкуса! Да еще снобы вроде вас ─ господин Савранский. Чувство меры ─ вот что характеризует настоящую француженку и ее стиль. Стоит чуть-чуть шагнуть в сторону, сделать лишнее движение, декольте поглубже, форсированный звук ─ и прекрасное, легкое, как пузырьки шампанского, искусство превращается в низкопробный товар, которому грош цена в базарный день! Знаете ли вы, господин Савранский, как трудно держаться в пределах „золотой середины“?»