Томас Каннингэм
(1776–1834)
Стихи на кончину Бернса
Черна была, угрюма ночь —И ветер лютовал.Свергались молнии сквозь тьму,Хлестали в ребра скал.
В ущелье горном грохоталНемолчный водопад,И буйствовал морской прибойУ каменных громад.
Сидел близ них, угрюм и тих,Взирая на валы,Простой поэт, еще ничьейНе ведавший хвалы.
Он слушал, как полночный штормЯрится и ревет;Как тяжко бухает волна,Врываясь в гулкий грот.
Гремела ночь, ревела ночь,И вспыхивала высь;Но вдруг печальные словаНеслышно раздались:
«— Горюй, Шотландия! ПришелБезблагодатный час.Рыдай, Шотландия! ПевецБессмертный твой угас.
— Он так любил наединеВ глуши бродить лесной,Внимая щебету пичуг,Ликующих весной!
— Любил он хаживать в поля,С отрадой глядя, какСияют летние лучи,Лелея хлебный злак!
— А осенью, когда ссыпатьВ амбар пора зерно,Любил он молвить: сколько благПриродой нам дано!
— Любил воспеть он свист ветровИ туч тяжелый бег,Когда зима несла морозИ насылала снег.
— Скорбите, славные певцы!Ваш дружеский союзПомерк — ушел блестящий бард,Слуга людей и Муз.
— Скорбите все, кто укротитьСтремится произвол!Поэт-боец, поэт-геройУшел — навек ушел.
— Скорбите все, кто беднякамТоропится помочь:Добрейшею была душа —Да отлетела прочь.
— И тщетно станет клеветникСкрипеть своим пером!Певцу — заслуженный венец,А подлецу — сором!
— Живи, чудеснейший поэт, —Живи в своих стихах,Доколе весь юдольный мирВернется в тлен и прах!»
И смолк неслышимый глаголНа диком берегу.А кто глаголал, и кому —Поведать не могу.
Дамфриз, 15 августа 1797
Ричард Голл
(1776–1801)
Сколь чудно, сколь тихо!
Сколь чудно, сколь тихо на раннем рассвете!Сколь робко выходит заря в небеса!И все представляется в розовом цвете,На всяческом злаке блистает роса…А сколь восхитительна юная Анна!Рассвет ее жизни — ужели бледней?Учтива, правдива, прекрасна, желаннаЛюбимая дева! Расстанусь ли с ней?
Плыви себе за море, витязь наживы!Поборник разбоя, вздымай паруса!Летучи все помыслы ваши, и лживы —Но вечны и верны любовь и краса!Торгуйте, лютуйте, искатели злата,Пытайте удачи средь бурных морей…Податься в купцы? Превратиться в пирата?Проститься с любимой? Да сдохну скорей!
Элегия на кончину Пышки Лиззи, трактирщицы
Она мертва! Не лжет молва!..Ох, Смерть-старуху черта с дваПроймут крепчайшие слова!Махнул СкелетСвоей косой из удальства —И Лиззи нет.
О Смерть, несмысленный Костяк!Тобою всяк влеком во мрак:Мудрец, дурак, богач, бедняк —Дворцов и хижинТы гостья лютая, — и всякТобой обижен.
Да будь тобой, скотина, взятКупчина иль аристократ —Бояться ль эдаких утрат,Таких потерь?Но Лиззи взять и ввергнуть в ад?О Смерть! О зверь!
Столичные пропойцы войИ стон подъемлют хоровой:Осиротели мы впервой —О да, о да!О, плачьте, плачьте всей братвой:Пришла беда.
Мы, сдвинув шапки набекрень,Перебродивший пить ячменьХодили к Лиззи, что ни день:Хватало сил!Кому, скажите, выпить лень? —И каждый пил.
Второй такой трактир едва лиНайдешь. На вывеске клевалиДруг дружку, и нещадно дралиДва петуха{*}.Уютный был в укромном залеПритон греха!
Бывало, достигаем цели —И шутит Лиззи: «Вновь! Ужели?Глядите: пудинги поспели,И битый часУже томятся! Еле-елеДождались вас!»
И мы садились близ огня,Грошами скудными звеня…Была — поддержит пусть меняВсяк бедокур! —Копченых Лиззина стряпняВкуснее кур!
Никто не потчевал сытней,Чем Лиззи, нашенских парней!И лук в овсянке был у ней,И уйма перцу!Обилье пряностей — ей-ей,Всегда по сердцу!
Мы наедались до отвала,Да все подчас казалось мало —И сколько ложек вновь стучало,И длился ужин!В таком трактире зазывалаНавряд ли нужен!
Уместна ль к ужину вода?С водой у нас была вражда!Зато дружили без вредаМы с папским{*} виски:Стакан-другой — и вновь айдаЖевать сосиски!
А уж востер был язычокУ Лиззи!{*} Всяк буян — молчок!Сдерзишь — подцепит на крючок,И снять не смогут!И слушать будешь, дурачок,Всеобщий гогот!
Пустел бочонок или мех,Гремели говор, пенье, смех —И новых жаждало утехМладое племя!И мчало время без помех —Златое время…
Вставала, наконец, Луна,Звала весь мир в объятья сна(И упырей звала онаИз-под земли) —И мы, набравшись допьяна,Домой брели.
Глаголет колокола медь:«Прости-прощай, питье и снедь!»Покойницу не отогреть…Нам жизнь — обуза,И безутешно будет впредьПустое пузо!
Молчу. Бессильны все слова.Расти, могильная трава!Покойся, Лиззи. Ты мертва.Зарыли гроб.Но я поцеловал сперваБеднягу в лоб…
Прощайте, славные года!Худая нынче нам еда —Кутьи вкусите, господа,Из общей миски…И распрощайтесь навсегдаС дешевым виски!{*}
Послание к Роберту Бернсу
О Робин, взысканный сполнаСудьбой и Музой! Пей до дна!О, помоги тебе женаШутить и петь —И вдохнови тебя онаТеперь и впредь!
Да, Роберт Фергюссон умолк…(В кредит он жил, и пил он в долг —Но ведал в стихотворстве толк,И был мастак!)Уж лучше б умер целый полкХудых писак!
Да, юного поэта жаль!В Шотландию пришла печаль.Но Муза наша навсегда льСомкнет уста?Цела шотландская скрижаль,И не пуста!
Я верю: в рай ушел, не в адОрфея избранный собрат:Грешил — да не был виноват!И наизустьЕго твердят и стар и млад.Грешил? И пусть!
И в день убогих похорон,Внимая общий вопль и стон,Вручил кудесник АполлонТебе свой дар!И слышат Бернсов лирный звонИ млад и стар!
И Муза, девица-краса,Тебе являла чудеса;Она вела тебя в леса,И там ты могУслышать жизни голоса,О полубог!
Подхватывают холм и долЗвенящим эхом твой глагол;Навеки славу ты обрел.О наш поэт,Ты — царь поэтов! Твой престол —Весь белый свет.
Не брат, как вижу, Бернсу черт!Поэта чтят и смерд и лорд:Он безупречный взял аккорд,И трель чиста!Любой шотландец нынче горд —И неспроста.
Как я люблю в июльский знойЧитать, простершись под сосной!А томик твой всегда со мной —Истрепан, худ…Как восхищает глубинойТвой звучный труд!
Здесь нет поэзии преград!Часы бегут, года летят…Звучат стихи на грустный лад —И хоть заплачь!А сменишь лад — я буду радПуститься вскачь!
И прохиндеев, и шутовТы плеткой отхлестать готов:А уж у плетки — семь хвостов!О, что за плеть!Ты всех мерзавцев и скотовСумел огреть!
Пусть неумелая хвалаИ недостойна, и мала —Но славить славные делаПевцу — к лицу!Иль Муза втуне отдалаСвой дар певцу?
Теперь, всесильный стихоплет,Прощай! Неудержимый ходЧасов опять меня зовет —Увы и ах!И буди здрав за годом год —Врагам на страх!
На кончину Бернса