Анна долго переживала, а потом решила, что все это из-за неуверенности в себе, и ее святой долг — помочь Дереку поверить в себя. Надо сказать, это у нее так и не получилось.
Наверное, отношения дали трещину, когда она перестала показывать ему новые главы своего романа. Точнее, это была не причина, а симптом. Просто появилась та часть жизни, которую Анна намеренно оберегала от своего мужчины. Она бы предпочла этого не делать, но он после «итальянского инцидента» стал критиковать ее все жестче, а слышать упреки в «несовершенстве стиля» и «непродуманности сюжета» от близкого человека гораздо труднее, чем от редактора. Анне казалось, что она и в самом деле слишком много понимания требует от Дерека. И то, что он пренебрегает такой важной частью ее жизни, как книга, не отменяет того, что он заботлив и верен ей.
Просто удивительно, сколько всего готова стерпеть любовь.
На пороге, не оглядываясь, Дерек сказал ей:
— Ты все равно бездарна. И я говорю это не потому, что ты вогнала мне нож в спину. Просто рано или поздно кто-то должен тебе это сказать. И я рад, что это я.
Анне как-то не пришло в голову с ним спорить.
Любовь к Дереку умерла в ней не сразу — это была агония, когда Анна не знала, жива ли в ней еще душа или нет.
Ясно было одно — в ней умер роман, и это угнетало больше всего. Анне казалось, что она так и будет носить его в себе, мертвого, и уже никогда ничего не напишет.
Ей больше не хотелось жить в Лондоне, и она уехала в Эшингтон, из которого когда-то бежала ее мать. Английская провинция встретила ее маленькими домиками, каменными мостовыми и уютными улочками — и неподвижностью жизни, похожей на спокойствие озерной воды. Дом, полученный от бабушки, Анна привела в порядок и решила, что отныне будет заниматься только тем, что у нее получается на самом деле, неопровержимо хорошо — она будет варить кофе. Потому что от чашки вкусного кофе человеку гораздо больше пользы, чем от книги сомнительных достоинств.
Неизвестно, как человечество вообще, а вот жители Эшингтона от этого материалистского решения только выиграли.
Вера в это помогала Анне каждое утро подниматься с постели и не сожалеть о прошлом в минуты одиночества и молчания.
«Тебе нужно писать книги». Ха. Спасибо, хватит.
— Адриан, извини за нескромность, а где ты был в столь поздний час? — Тетя Маргарет сидела с книгой в кресле у камина — роскошь уюта, которую она по-настоящему ценила. Она читала в очках и поэтому походила сейчас на строгую учительницу начальной школы, которая дождалась удобного момента для серьезного разговора с учеником. — Гулял, — небрежно отозвался Адриан.
— Значит, твоя нога уже в порядке?
— Почти.
— А почему ты в таком случае ходишь по дому сильно хромая и зачем брал машину?
— А Виктор, выходит, приставлен следить за мной и докладывать о каждом моем шаге?
— Не преуменьшай моих собственных интеллектуальных возможностей. Я просто сопоставила твое отсутствие в доме и шум мотора.
— Тетя, мне кажется, ты иногда забываешь, что я уже взрослый человек, — вздохнул Адриан. — В такие моменты я ощущаю свою полную беспомощность.
— Эйд, мне очень важно, что с тобой происходит. Я волнуюсь.
— Волноваться не о чем, потому что я в полном порядке.
— Ты пел.
— Что?!
— Сегодня утром ты пел. Я слышала.
— Звучит как обвинение.
— Нет, это полувопрос.
— Тетя, поверь мне, со мной все великолепно! Я наслаждаюсь тихой жизнью в красивом месте, неужели не имею права?! — Когда Адриан начинал выходить из себя, у него белели крылья носа.
Тетя Маргарет вздохнула.
— Та женщина?
— Что — та женщина?
— Ты к ней ездил?
— Тетя, это бестактный вопрос.
В обычной жизни тетя Маргарет больше всего боялась показаться бестактной и грубой. Сейчас отвлекающий маневр не прошел.
— Мне кажется, родственное отношение извиняет такого рода бестактности. Я тебя вырастила. Естественно, что я буду заботиться о тебе всегда.
— То есть это на самом деле забота обо мне? А вовсе не о чистоте семейных связей?
— Ты, наверное, хочешь меня обидеть. — Тетя Маргарет самую чуточку поджала губы и опустила глаза. — Напрасно. Я желаю тебе только добра. Но я и в самом деле не хочу, чтобы мой племянник, который мне роднее сына, кружил головы женщинам, которым с ним совершенно не на что рассчитывать.
— А откуда ты знаешь? — притворно изумился Адриан. Он ненавидел, когда тетя Маргарет надевала надменно-равнодушную маску. Он твердо знал, что внутри она другая. Так зачем весь этот спектакль? Положение обязывает?
— Не дерзи.
— Даже и не думаю. Я собираюсь спать. Спокойной ночи, тетя. Может быть, мы поговорим завтра. Если оба будем готовы. — Он торопливо коснулся губами увядшей уже щеки, пахнущей дорогой пудрой, — ритуал, над которым не имели власти даже ссоры и молчаливые обиды, — и, стараясь не хромать, поднялся по лестнице на второй этаж.
Подъем дался ему нелегко, и не только из-за ноги: он всегда чувствовал себя неуютно под напряженными взглядами своих предков, взирающих на него из-за золоченых рам. Неужели так принято — изображать на фамильных портретах исключительно людей с серьезными, гордыми, суровыми лицами? Даже женщины смотрели холодно и будто укоризненно. Хоть бы одно светлое, чистое лицо! Как будто все поколения его предков рисовали художники одной династии, и их «фирменным стилем» был пессимистический взгляд на человеческую природу…
В спальне Адриан не спеша разделся и принял ванну. Неудобно и, откровенно говоря, больно принимать водные процедуры, имея травму, но он знал, что иначе не заснет.
Пел утром… Подумаешь. А подслушивать нехорошо.
Адриан улыбнулся.
Она невероятная. Самая невероятная женщина из всех, которых он встречал. В ней есть что-то такое… Пожалуй, шарм, который бывает только у очень умных и талантливых женщин. И вот тут Адриан терялся в догадках. Он никогда не слышал про то, чтобы основным талантом человека могла считаться способность варить хороший кофе. Она говорит, как обладательница магистерского диплома. Она смотрит на мир, как настоящий художник, который — если он настоящий — непременно философ, потому что он, может, даже неосознанно осмысляет мир и преломляет его на полотне или в камне.
Но что такая женщина делает за стойкой кафе?
Адриан засыпал в своей ненужно большой постели и вспоминал, с какой грацией двигается Анна, как проворны и плавны ее руки и как красиво изгибается длинная шея. Последнее, что он увидел, прежде чем окончательно провалиться в сон, это как Анна превращалась в большую черную кошку и скачками удалялась по лунной дорожке. Кажется, она оглядывалась через кошачье плечо, приглашая его за собой…