Читать интересную книгу Правильное общество - Хальварт Шрадер

Многие страны, совершившие такой рывок, потеряли все свои силы – и, заложив колонии, утратили метрополию (например, Лиссабон, бывший одно время центром мира, никогда потом не достигал былого могущества). Россия при таком гигантском расширении сумела сохранить себя и свою целостность вплоть до 1991 г., да и сейчас остается самым большим по территории государством мира (рядом с нами Канада – но она в два раза меньше; кстати, не верьте масштабам на карте мира – они сильно искажены, чтобы показать маленькие страны, – ведь в реальности, например, Германия в 50 раз меньше России).

Но все же территория России такова, что даже при впечатляющем росте населения его плотность остается одной из самых низких в мире. Доля городского населения также всегда была крайне низка (в 1913 г. – не более 14 %), при этом население всегда было полиэтничным (в Российской империи вместе жили около 200 народов), а социальное пространство – многокультурным (православные жили рядом с мусульманами, да и сегодня в России проживает не меньше 16 млн мусульман, столько же, сколько во всем Евросоюзе). Соответственно, распространен был характерный для больших миров-экономик, как называл их Фернан Бродель, закрытый или замкнутый способ хозяйствования. Обмен и развитие внутреннего рынка были ограничены (крестьянин не мог в один день доехать до города, продать свои товары и вернуться обратно), жесткое деление распространялось на центр и периферию (все налоги и подати концентрировались в столицах, для регионов не оставалось достаточно средств), гипертрофированно развивалась государственность – с одной стороны, огромным был масштаб власти, а с другой – ее полное бессилие (представьте, однажды правительственная депеша добиралась из Петербурга на Аляску около 3 лет). Российский человек всегда успешно адаптировался к такой масштабности власти, ее абсолютному характеру и ее бессилию – отсюда местничество и казнокрадство (коррупция в современной терминологии), условное отношение к закону и порядку, терпимость к разного рода государственным требованиям (строгость закона можно сгладить его неисполнением), стремление приспособить для себя государство. Тем не менее российская экономика в XVII столетии вряд ли сильно отставала от европейской, особенно впечатляющим является увеличение сельскохозяйственных земель в России того времени, что компенсировало, в известном смысле, меньшую урожайность по сравнению с Европой.

При такой огромной территории русские всегда предпочитали селиться вместе (размер деревень достигал до тысячи дворов, но при этом они не превращались в города) и жить общиной-миром (за исключением Финляндии и Польши в Российской империи), причем общинность строилась по соседскому, а не родственному признаку – каждый, кто выполнял принятые общиной нормы поведения, становился ее полноправным членом, причем общины, а не индивиды платили налоги и выполняли повинности – в том числе воинскую. Поэтому коллективность в ущерб ценностям индивидуализма, отражаемая в общности сознания и поведения, была неотъемлемой и важной чертой русских, она давала способность жить и противостоять трудностям вместе, подчиняла личное общественному, обеспечивала развитый альтруизм и взаимопомощь.

Ситуация стала меняться в советские годы. Это связано с тем, что в советское время ценности коллективизма были объявлены государственной идеологией, а любое проявление собственного «я» рассматривалось как антиобщественный эгоизм. Вообще термин «индивидуализм» стал подразумевать «буржуазный индивидуализм». Советская власть делала ставку на ускоренную индустриализацию, развитие промышленности в городах, поднятие уровня общего образования – все это вело к постоянному оттоку населения из деревни в город и постоянной трансформации общественного сознания. И в 1953 г. городское население в России превысило сельское. Соответственно менялась и психология российского коллективизма. Ни о какой былой общинности нельзя было говорить в эпоху коммунальных квартир, строительных бараков и рабочих общежитий – люди вынужденно мирились с таким проявлением повседневного коллективизма.

Индивидуалистические ценности стали постепенно возрождаться в 1960-е гг., когда жилищная политика была перенаправлена на создание отдельного жилья (пресловутые «хрущевские пятиэтажки»). Раскрытие преступлений сталинского режима способствовало развитию критического мышления в обществе. Однако в то время люди еще продолжали доверять советскому государству и надеяться на него. Особенно резкий переход к индивидуализму в России случился в 1980-е гг., в эпоху рыночных преобразований. Государство в 1990-е полностью перестало выполнять свои обязательства. И люди прекратили надеяться на государство, бросившее их, стали рассчитывать только на себя. Всеобщее крушение коллективных ценностей, слабость закона и разгул криминала – все это привело к тому, что сильная личность могла позволить себе не считаться с другими людьми. Как результат – эгоизм и эгоцентризм людей, которые наконец дорвались до формальной свободы, то есть до произвола отдельной личности. Свобода стала восприниматься как произвол, но она продолжается до тех пор, пока мы не нарушаем свободу других людей. Люди легко могут сосуществовать без взаимопомощи, но как только один человек наносит вред другому, нарушается принцип общей свободы, а этого никто не готов терпеть.

Сравнительные исследования показывают: «…Для среднего россиянина, в сравнении с жителями других стран, характерна более высокая осторожность (или даже страх) и потребность в защите со стороны сильного государства, у него слабее выражены потребности в новизне, творчестве, свободе и самостоятельности, и ему менее свойственны склонность к риску и стремление к веселью и удовольствиям… Речь идет о его сильном стремлении к богатству и власти, а также к личному успеху и социальному признанию. Сильная ориентация на индивидуальное самоутверждение оставляет в сознании этого человека меньше, чем у представителей других стран, места для заботы о равенстве и справедливости в стране и мире, для толерантности, заботы о природе и окружающей среде и даже для беспокойства и заботы о тех, кто его непосредственно окружает». [1]

Эгоистичнее ли россияне, чем другие народы? Насколько сегодня простирается их эгоизм и есть ли место альтруизму? Осуждение эгоизма началось в моральной философии только тогда, когда в XVII–XVIII столетиях появилось понятие «индивид» в западном обществе и его сознании. Тогда же зародилось и противостояние между индивидуализмом и альтруизмом. Раньше человек не мог существовать отдельно от общества, он не отделял свое «я» от сословия или общины. В современном индустриальном обществе каждый проживает свою жизнь сам, гордо говоря: «Это моя жизнь!» – то есть теперь собственная жизнь мыслится и воспринимается только в отношении своего «я». Это яркий пример современного индивидуализма в обществе. Так построены все современные общества, в том числе и в России. Но эгоизм – это не индивидуализм, эгоизм – это когда вы не просто преследуете индивидуальные интересы, но и решаете свои проблемы за счет других или во вред другим. Индивидуализм, переходящий в эгоизм, стал теперь не признаком свободы, а возможностью считать себя лучше других. Парадокс: именно в России люди ожидают от других больше, чем от самих себя. Простой пример: каждый сталкивался с тем, что в театре другие учат нас, как себя вести, а сами при этом не соблюдают общепринятых норм поведения. Затеять ссору на тему того, как себя вести в учреждении культуры, – классическая история для наших дней.

Должны ли существовать какие-нибудь моральные правила, которые регулируют отношения между людьми? Как научить людей относиться друг к другу более терпеливо и уважительно? По оценкам многих социологических опросов, в России в целом многие люди проявляют повышенную агрессию по отношению к другим. Это касается не только отношений людей между собой, агрессия граждан проявляется и по отношению к властям. Наши люди ненавидят власть, и эта ненависть растет с каждым днем все больше. Как сделать людей добрее, терпеливее, порядочнее – вот основной вопрос сегодняшнего дня, который имеет первостепенную важность для политики.

Для этого необходимо понять, что собой представляет коллективизм для русских. В странах, например, Скандинавии присутствует напыщенный коллективизм, который искусственно пронзает все человеческие отношения, при этом форма существенно отличается от внутреннего содержания. В коллективизме европейцев есть некая отчужденность и рациональность, в отличие от коллективизма русских, которых скорее связывает «чувство братства». Русский коллективизм – от души: мы поможем незнакомому человеку на улице, потому что нам станет его жалко. Вспомните, сколько раз наши русские женщины спасали мужчин от разгула, пьянства, безделья и безмерно терпеливо выводили их в нормальную, достойную жизнь! Это все показатели широкой русской души, что чуждо многим европейцам, уж по крайней мере европейские женщины с пьянством мужей вряд ли будут уживаться. Коллективизм понимается в Европе исключительно как возможность сокращать собственные издержки. Европейцы понимают коллективизм не через призму высокой морали и особого отношения к человеку, а опять же как некоторую общую прибыль, экономическую и символическую (социальную). Но для русских коллективизм – скорее общее чувство, чем рационально воспринимаемая конструкция.