Читать интересную книгу Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла

хаосе. Какая соблазнительная идея.

— Эй, — перебивает нас чей-то голос. Оборачиваюсь и ловлю на себе суровый взгляд Марко. — Ты работать-то собираешься? Или мне вызвать кого-нибудь тебе на смену?

— Отвали, Марко, — беззлобно отвечаю я. — Еще пять минут. И я сама закрою.

— И в следующую субботу тоже, — говорит он.

— Ладно, — отвечаю я, и Марко с победоносной улыбкой возвращается в другой конец стойки. Ава снова отпивает коктейль.

— Знаю, это кажется притянутым за уши, — говорит она. — Но если я права, это значит, что невинный человек проведет в тюрьме всю жизнь и в любой момент может погибнуть еще одна девушка.

— Вы ее знали? — спрашиваю я. — Сару Кетчум?

— Не особенно.

— Не особенно? Тогда откуда вам известно, где она проводила лето?

Ава поигрывает трубочкой, медленно проводя ее по кругу сквозь толщу быстро тающего льда в бокале.

— Потому что… — Ее глаза блестят зеленью от света неоновых ламп над стойкой. — Потому что в тюрьме за ее убийство сидит мой младший брат.

Глава 4

Просыпаюсь по сигналу будильника в телефоне, хотя не помню, чтобы ставила его. Сегодня воскресенье, так что я имею полное право отсыпаться. Однако слева от меня раздается резкая мелодия, словно шипящая в воздухе, и мне приходится подавить желание швырнуть телефон в стену, чтобы заткнуть его. Вот что значит отсутствие нормального будильника. Нельзя нажать на кнопку сброса, потому что есть только дисплей с подсветкой. Только воображаемая кнопка. Этого недостаточно, чтобы я могла излить гнев по поводу того, что меня разбудили в восемь утра в воскресенье, хотя легла я после трех. После того, как сказала Аве, что не собираюсь рисковать собой ради мужчины, обвиненного в убийстве женщины. После того как она ушла, а я провела остаток ночи, смешивая напитки и попутно разыскивая в Интернете подробности дела. После того, как сама закрыла бар, на что ушло вдвое больше времени, чем если бы Марко мне помог. Но сейчас я вспоминаю, что меня ждут в Сатклифф-Хайтс на ежеквартальном обеде Фонда имени Маргарет Риз — благотворительной организации, ставшей единственным смыслом жизни моей матери после исчезновения Мэгги.

Я стараюсь не думать о том, каким человеком была мать до исчезновения Мэгги. Какой элегантной и доброй она когда-то была. И как неподготовлена она оказалась к тому, что в мире есть не только то, что она в нем видела. Не только порядок и благопристойность. Вернее, порядок есть, но это порядок мясорубки, пожирающей все, что в нее попадает, и извергающей из себя кровавое, перемолотое месиво. Мне повезло — я рано усвоила этот урок. Матери падать было больнее, и нанесенный ей ущерб, возможно, оказался сильнее.

Она выросла в Лейк-Форест, штат Иллинойс, где живут самые родовитые из чикагских богачей. Когда она вышла замуж, они с моим отцом — профессором физики в Северо-западном университете — получили деньги с ее трастового фонда и приобрели наш семейный дом в Сатклифф-Хайтс. По меркам этого района наш дом считался скромным — всего четыре спальни за три с половиной миллиона долларов. На северном берегу озера Мичиган соседи могли похвастаться домами, которые стоили вдвое или даже втрое дороже. Мы с Мэгги в детстве причисляли себя к среднему классу, особенно по сравнению с бабушкой и дедушкой. Как будто кто-то, кроме избранных богатеев Иллинойса, может жить в шаге от пляжа. Третий пляж принадлежал нам, только нам, потому что он был очень маленький, и мы жили как в сказке.

Однако близость Сатклифф-Хайтс к Чикаго имела огромное значение, когда дело дошло до расследования исчезновения Мэгги. Каждому было ясно, что Мэгги могла бы доехать до города всего за пятнадцать минут по линии метро Юнион-Пасифик. За полчаса она могла бы добраться до станции «Огилви» в самом сердце города, а там уж похожие на артерии линии Амтрак доставили бы ее куда угодно. Если она сбежала. Если она сама решила исчезнуть.

Такого мнения придерживались следователи из полиции Сатклифф-Хайтс, опрашивавшие нас в гостиной в ночь исчезновения Мэгги. С самого начала их больше заинтересовало поведение Мэгги — вероятность того, что она просто сбежала из дома, — чем мужчина, которого я видела. Возможно, это вовсе не похищение; возможно, им здесь нечего делать.

По крайней мере в этом средства массовой информации были нашими союзниками. Нет ничего более ужасающего и вместе с тем волнующего, чем богатая белая девушка, похищенная в лесу недалеко от собственного дома, поэтому именно эту историю репортеры и представили. Той ночью, когда полиция опрашивала нас, наш дом уже окружили новостные фургоны, светившие фарами в окна. Оглядываясь назад, я понимаю, что удача тут ни при чем. Знаю, полиция и журналисты отнеслись к пропаже Мэгги серьезно из-за того, кем мы были, откуда мы родом и как она выглядела. И все же трудно не чувствовать, что нам повезло, хоть полицейские и предпочли бы признать ее побег добровольным и забыть об этом. За двадцать лет я видела немало пропавших женщин, чье исчезновение не вызвало никакой реакции в городе.

— У нее есть какие-нибудь друзья в городе? — спросил один из следователей, что-то записывая в тонком блокноте. Мама покачала головой. — Может, кто-то, о ком вы не знаете? Она когда-нибудь ездила в город на поезде одна?

— Ей шестнадцать. Ей запрещено ездить на поезде без нас, — сказала мать, указывая на отца зажатой между двумя пальцами сигаретой.

Никогда не видела, чтобы мама курила в доме. Небывалое поведение — оно напугало меня до такой степени, что я подумала, не настучать ли на сестру. Она не раз красилась достаточно ярко, чтобы выглядеть старше, лет на восемнадцать, натягивала толстовку с эмблемой Северо-западного университета поверх платья для вечеринки, а потом стайка девчонок с блеском на губах — и Мэгги в их числе — ехала на метро в город. Признать, что она нарушила основное правило нашего детства — никогда не покидать Сатклифф-Хайтс, — это казалось мне самым низким предательством. Но перед глазами у меня стоял мужчина в машине. Сестра, которая отпустила мою руку… Велела мне бежать…

— Есть друзья, — сказала я, перебив взрослых. — Она все время ездит в город.

Даже спустя много лет я все еще помню чувство, возникшее у меня, когда эти слова сорвались с губ. Чувство, что я каким-то образом разрушаю образ Мэгги в глазах родителей. А они так злились на нее, и еще сильнее на меня, потому что ее не было, а я осталась, и меня можно было наказать за ее безрассудство. Когда мама кричала на меня