Читать интересную книгу Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей) - Мартина Хааг

Вот здорово! Все просто обалдеют (если, конечно, мне достанется эта роль).

Что надо сделать для того, чтобы получить эту роль:

1. Вызубрить все реплики наизусть. Переписать их от руки. Причем по нескольку раз. Начитать на кассету. Продумать подтекст. Взять хотя бы такую реплику: «Звонил Хольстрем, просил напомнить про вскрытие…» — что я хочу этим сказать? Я рассержена? Опасаюсь, как бы Персбрандт не набил ему морду? Нравится ли мне моя работа? Каковы мои устремления, мечты? Каким было мое детство? Что привело меня в полицию? Была ли я идеалисткой, которая некогда искренне верила в общественные идеалы добра и справедливости, но теперь, спустя всего лишь несколько лет работы в полиции, преисполнилась равнодушия и цинизма? Страдаю ли я язвой? Люблю ли лакричные конфеты? Чем больше я знаю о своем персонаже, тем более глубокой станет моя игра.

2. С этой минуты и до самых проб (в следующий понедельник) я буду думать, есть и ходить как настоящий полицейский.

3. Хм. Чем обедают полицейские? Жуют пончики в машине, запивая черным кофе из пластикового стаканчика? Вот мы сидим в автомобиле, наблюдая часами за каким-нибудь парадным, за окном проливной дождь, а мы все не сводим глаз с двери, откуда вот-вот появятся преступники… Ой-ой-ой, стоп, как я могла на это повестись?! До чего же просто угодить в ловушку американских стереотипов! Нет, я хочу сыграть настоящего шведского полицейского.

Я еду в центр, чтобы понаблюдать за настоящими полицейскими. Как они двигаются. Как общаются с людьми. А на случай, если кто-нибудь из них решит поесть, я запаслась бумагой и ручкой. Черт, надо было взять с собой фотоаппарат, чтобы сразу все заснять! Хожу взад-вперед по улице Биргер Ярлсгатан. Странно. Ни одного полицейского! Сажусь в автобус и еду на Центральный вокзал. Тьфу, да куда они все запропастились? Захожу в полицейский участок у Кларабергсвиадуктен.

Служащая в окошечке, одетая в штатское:

— Чем могу помочь?

Будущая актриса:

— Можно поинтересоваться, что вы едите на обед?

Служащая в штатском:

— Вам нужна помощь?

Будущая актриса:

— Если б вы могли выбирать, что бы вы предпочли на обед?

Служащая в штатском:

— У вас какие-то проблемы?

Будущая актриса:

— Я актриса. Мне предстоит сыграть женщину-полицейского. Вы не могли бы произнести: «Звонил Хольстрем, просил напомнить про вскрытие…»?

Служащая в штатском:

— Прошу прощения, у меня нет времени на игры, если вы закончили, отойдите в сторону, я приму следующего, видите, какая очередь.

Ну что ж. По крайней мере, теперь я знаю, как играть сердитую женщину-полицейского. Ничего, все равно я своего добьюсь — значит, буду выстраивать роль изнутри. Нужно только приобрести пару вещей, которые помогут мне вжиться в роль. Иду в универмаг «ПУБ» на Дроттнингсгатан, чтобы купить какой-нибудь «полицейской» одежды. Покупаю темно-синюю водолазку за 359 крон. В ней-то я и пойду на пробы, и еще волосы в хвостик соберу. И совсем чуть-чуть косметики. И никаких там лишних висюлек. Захожу в видеопрокат и беру полный сборник фильмов про комиссара Бека, чтобы посмотреть, как до меня играли эту роль другие.

23.43. Посмотрела аж четыре фильма с Беком («Человек без лица», «Цена мести», «Глаз за глаз», «Белые ночи»). Голова кругом, а ясности относительно моего персонажа так и не прибавилось. Похоже, я переусердствовала. Надо бы поспать, утро вечера мудренее.

02.47. Просыпаюсь посреди ночи. Снились какие-то кошмары про Петера Хабера[33]. Якобы он гонялся за мной по длинному коридору и хотел меня застрелить, но, когда вытащил пистолет, оказалось, что это водопроводный кран. Он приставил его к моему виску, что-то там покрутил, и на пол полилась вода. А по всему коридору висели маски Деда Мороза, которые начинали жевать, стоило мне пройти мимо. Приснится же такое, блин!

04.14. Встаю и пью воду. Все еще побаиваюсь Хабера.

06.17. Просыпаюсь в холодном поту. На этот раз Петер Хабер протаранил катером мою квартиру, так что я еле успела спрятаться в кухне, вжавшись в плиту и не смея вдохнуть, чтобы он меня, не дай Бог, не заметил, пока рыскал по дому с краном наизготовку.

06.48. Не могу заснуть. Встаю. Видимо, смотреть столько детективов подряд вредно для организма. Десять раз подряд переписываю свои реплики в блокнот. Пытаюсь проговорить их вслух. Звучит все это довольно нелепо. Наверное, оттого, что за окном такая рань и мне приходится разговаривать сама с собой.

В 9.00 я должна быть на пробах. Я решаю пройтись пешком до Дома кино, расположенного в районе Гердет, чтобы хоть как-то сосредоточиться. На водолазку я в конце концов забиваю. Она так туго облегает горло, что не вздохнуть. Надеваю свои любимые джинсы и красный свитер. Черт, не думала, что это так далеко, время-то уже поджимает. Дойдя почти до самого Дома кино, я обнаруживаю, что где-то в районе Валлхаллавеген посеяла помпон от шапки. Вместе со шнурком. Последние несколько метров я бегу. В итоге опаздываю на четыре минуты.

Меня тут же вызывают, я даже не успеваю собраться с мыслями. Захожу в огромный зал, который оказывается студией, где сидит парень лет тридцати пяти, ассистент по кастингу. Он просит адресовать реплики ему. Он будет мне подыгрывать, одновременно снимая все происходящее на камеру. Добавляет, что я могу начинать, как только буду готова. Я совершенно не чувствую себя готовой. Ни на грамм. В башке моей творится что-то странное, мне кажется, что коридор Дома кино как две капли воды похож на тот, что мне сегодня снился, в голову лезет какой-то бред про Петера Хабера, и я начисто забыла весь текст.

— Ничего-ничего, — успокаивает меня ассистент, украдкой поглядывая на часы, — сейчас перемотаем кассету назад и начнем сначала. Не волнуйтесь, Белла. Вдохните глубже.

Я наскоро проговариваю про себя реплики. В голове полная каша. Да ведь они у меня от зубов отскакивали, когда я выходила из дома! Господи, ну почему все так сложно?! Я же сделала все, чтобы получить эту роль! Попыталась досконально изучить тему, как следует подготовиться — а когда наконец пришло время показать себя, все коту под хвост. И так всегда! Сколько бы я ни билась, сколько бы ни брала частных уроков, ни таскалась по театральным школам, ни рассылала резюме по театрам, ни обзванивала режиссеров, сколько бы ни унижалась, чтобы заполучить хоть какую-нибудь стоящую роль, как только мне выпадает малейший шанс — все летит к чертям. Уж слишком велики ставки. Меня переклинивает, и все тут. Нет, ну до чего же несправедливо! Неожиданно для себя слышу собственный голос:

— Включите камеру, черт с ними, с репликами, я вам сейчас кое-что другое сыграю.

Затем встаю, скрестив руки на груди, и говорю прямо в камеру:

— Слышь, ты, Мартин Бек, а не пошел бы ты со своим гребаным краном, я тебя не боюсь, меня на понт не возьмешь, хоть ты уже сто лет живешь как ищейка, ешь как ищейка и ссышь как ищейка. Думаешь, раз я тут новичок, можешь за мной гоняться на своем навороченном катере и всячески гнобить только потому, что ты обедаешь с настоящими полицейскими, которые всё тебе рассказывают, поскольку ты знаменитость, — и вообще, позвони уже этому мудаку Хольстрему, если он, конечно, еще на вскрытии.

После этого я выхожу из студии. Иду по улице против ветра и реву. Рву в клочья три листа формата А4, на которых записаны реплики, и швыряю по ветру. Я плачу и не могу остановиться. Черт-черт-черт!

15

Закрываю входную дверь. Ложусь на пол в коридоре. О’кей. Намек понят. Хватит витать в облаках. Пора уже смириться с тем, во что меня так упорно тыкает носом жизнь. Актрисой мне не быть. Пора расстаться с наивными детскими мечтами и признать факты. Хорошо. Замечательно. Просто зашибись. Я сдаюсь. Завязываю с театральной карьерой. Все. Я больше не могу. Полный облом с пробами стал последней каплей.

С этой минуты я буду заниматься чем-нибудь другим, от чего не бывает так больно. Ничто так не подрывает веру в себя, как работа актера. Как будто нарочно продлеваешь школьную муку на уроках физкультуры, когда ты стоишь в шеренге, а два бугая с перхотью на плечах идут вдоль рядов, отбирая игроков в свою команду, и ты им натужно улыбаешься, думая: ну пожалуйста, выбери меня! Выбери меня! И все равно оказываешься в компании трех-четырех никому не нужных неудачников. Можешь взять их себе, говорит один другому. Да нет, спасибо, бери себе, отвечает другой. Выбрать работу, на которой тебя до сих пор разглядывают, одобряют и оценивают, — просто сумасшествие. Но больше я это терпеть не намерена.

С этим этапом моей жизни покончено.

Больше никогда не буду унижаться!

Я достаю большой черный мусорный мешок и швыряю туда папки с театральными пособиями, старые пьесы с ролями, которые хотела бы когда-нибудь сыграть, если найдется подходящий режиссер: «Кто боится Вирджинии Вульф» (сначала мне нравилась роль девушки, сказавшейся беременной, а в последнее время — роль напившейся Марты), «За закрытыми дверями» (любая роль, за исключением мужика и коридорного); выбрасываю свои упражнения по технике речи со всякими там прилле-пралле-пролле и инструкциями, согласно которым нужно принять какое-нибудь дико неудобное положение, чтобы заполнить все полости тела воздухом, и с надутыми до предела щеками произнести: «Ура!» (например, встаешь на колени, задрав задницу и прижавшись щекой к полу, и кричишь — УРА!). Я запихиваю в мешок папку с монологами, которые читала на вступительных в театральное, — сцена на балконе из «Ромео и Джульетты» (я, кстати, прошла-таки на второй тур), монолог Анны Франк, когда она стоит на табуретке и смотрит в окно (провалилась, успев произнести лишь три слова: «Смотри, Петер, смотри», — только я хотела продолжить «я вижу небо», как кто-то из членов комиссии перебил меня: «Спасибо, достаточно», и мне пришлось покинуть сцену). Выбрасываю каталог работников кино, где напротив имени каждого режиссера я тщательно записала, кто что ответил на мой телефонный звонок. Пихаю в мешок уродливое зеленое платье, в котором выступала в выпускном спектакле школы Калле Флюгаре (я играла старшую сестру в «Доме Бернанды Альбы») — все на помойку, все! Старые видеокассеты со всякой корпоративной хренью, в которой я снималась (например, как продавцы хлебного отдела магазина «Консум» должны обращаться с покупателями, где я играла с Ярлом Борссеном, он там выступал в роли заведующего, а я — новой сотрудницы в белом бумажном колпаке). Выбрасываю целую стопку своих фотографий, которые прилагала к рассылке, — я сижу на небольшой белой лестнице и гляжу прямо в камеру; и хотя мне всегда казалось, что я на ней смотрюсь довольно мило, сейчас становится ясно, что вид у меня жалкий и несчастный.