медовое сладкое зелье; пока дышишь, пьянеешь; что-то будет, когда придется опохмеляться…»). Потом герой начинает испытывать приступы удушья по ночам, а в конце произведения гибнет от нехватки воздуха – задушенный, задавленный голубями под предводительством Сухорукова[64].
Почему же, если Катя – Заря и София, Катина любовь не спасает Дарьяльского?
В. Станевич[65] обратила внимание на следующее место в романе: «Катя! Есть на свете только одна Катя; объездите свет, вы её не встретите больше: вы пройдете поля и пространства широкой родины нашей, и далее: в странах заморских будете вы в плену чернооких красавиц, но то не Кати; вы пойдете на запад от Гуголева – прямо, всё прямо; и вы вернетесь в Гуголево с востока, из степей азиатских: только тогда увидите вы Катю» (145–146). Получается, чтобы увидеть Катю такой, какова она есть, надо обойти весь мир, точнее, соединить в себе Восток и Запад. На наш взгляд, этот комментарий нуждается в уточнении. Белый предлагает пойти на Запад от Гуголева и вернуться с Востока, а не наоборот, то есть сначала усвоить западную привычку думать, научиться анализировать свои и чужие поступки и т. п. и лишь потом, сохраняя в себе эту способность, попытаться подойти к восточной мистике, попробовать рассказать о несказанном.
Но если истинный лик Кати открывается по прошествии определенного пути, то, значит, встрече во внешнем мире должно предшествовать обретение Софии внутри себя, в собственной душе. «У Белого София предстает субстанцией… находящей выражение во “внутреннем” “Я” индивидуума… Призывание софийного лика из дали трансцендентного есть, по мысли Белого, событие, не выходящее за пределы “Я”… призыв “явись!” по существу означает: “явись из глубины, открывшейся во мне!”»[66] Преображение может идти лишь изнутри наружу, а не наоборот.
«Все вещественное вычисляется числом четыре»
Человек представляет собой синтез четырех стихий. На это, кроме прочего, указывает одна из записей в бумагах Шмидта: «Все вещественное вычисляется числом четыре». Действительно, и чтобы зародилось «вещественное», и чтобы оно преобразилось, нужен синтез – гармония стихий. Значит, и Кудеярову, чтобы «воплощение духа в плоть человеков свершилось», нужен синтез. Сам столяр обеспечивает огонь – энергию, Матрёна – это вода, чувства, дух пронизывает тела всех голубей, а как субстанция – воздух – вызывается молитвами столяра. Значит, Дарьяльский нужен ему как созидатель плоти – земли. «Ентова плоть духовна», – говорит о нём столяр. Но в Дарьяльском нет земли, есть только пепел: «мерзость разложения не перегорела ещё в добрую землю», потому хоть и образуется дитя во время деланий, но ненадолго: тело расплывается, истаивает паром и духу не во что воплотиться.
Интересно, что в деланьях, помимо столяра, Дарьяльского и Матрёны, участвует четвертый – космач, роль которого не совсем ясна. Однако «голубиное дитятко», «как душ вяжущее единство», рождается «из четырех мертвых тел». Получается, что четверичная европейская система заменяется тут восточной пятеричной. Тем же можно объяснить и обстоятельство, что, рассказывая о деланиях в столяровской избе, Белый говорит то о 4, то о 5 квадратных саженях, на которых всё это происходит.
«Дарьяльскому во время пения начинает казаться, будто бы сошествие Святого Духа происходит на этих четырех квадратных саженях…» (296).
«…Молчание разливалось на пространстве пяти квадратных саженей; и комнаты налились благодатью, что полная чаша: Духа сошествие здесь совершилось на пяти квадратных саженях; на четырех человечьих телах-столбах купол держался небесный, упавший на землю, и те четыре столба были сама белогрудая духиня Матрёна Семеновна, да колченогий столяр, да Петр, да ещё космач» (336).
В отличие от европейской четверичной в восточной пятеричной системе нет элемента (стихии) «воздух», но есть элементы «дерево» и «металл». Вне зависимости от того, какое значение придается каждому элементу на востоке, в романе подмена системы имеет целью показать, что дух, нисходящий на голубей во время радений, не святой: распадаясь на две другие субстанции: дерево (столяр) и металл (медник), т. е. двоясь, он обнаруживает свою злую сущность.[67]
* * *
Итак, «вещественность» числа 4 означает необходимость соединения 4 стихий для рождения, т. е. воплощения в вещественное. Но и выход из вещественного, т. е. смерть, также обозначается 4 элементами.
Через несколько лет, в романе «Котик Летаев», Белый, описывая процесс вхождения сознания в тело, скажет: «Странно было мне это стояние посредине; или вернее: мое висенье ни в чем; и кругом – они, образы: человека, быка, льва и… птицы. Думаю, что они – мое тело; черная мировая дыра – мое темя; «я» в него опускаюсь…». Упомянутые четыре образа[68] соотносимы с 4 стихиями и все вместе также являются символом человеческого тела. Появление этих образов (тетраморфов) в тексте, одновременное или последовательное, означает, таким образом, что созданы условия для вхождения души в тело (рождение) или для выхода из него (смерть). Так, в последней главе «Серебряного голубя» не только появление Сухорукова, но и поочередное упоминание всех тетраморфов служит знаком близкой гибели Дарьяльского.
Разумеется, вид тетраморфов изменен: бык превращается в корову[69], «Львом» названы папиросы, которые курит Дарьяльский[70], птица – голубь, вылитый из серебра, в комнате купчихи Еропегиной и голубь, вышитый на полотне, которым Аннушка-Голубятня накрывает тело Дарьяльского. Человеком же, или ангелом, очевидно, может быть названа Катя[71], о которой думает Дарьяльский в последние часы своей жизни: ей он пишет письмо, ещё надеясь на встречу, и как возмездие за страдания, которые причинил ей, воспринимает неизбежную уже смерть:
«– Господи, что же это такое, что же это такое? – Закрыл пальцами лицо, отвернулся и заплакал, как покинутое дитя.
– За что?
Но голос нелукавый кротко ему ответил:
– А Катя?» (410).
Предстоящий выход в иной мир: Аннушка-Голубятня «на пороге стояла … с приподнятым фонарем, а другою рукой она перед ним настежь распахивала дверь, и, казалось, что эта рука, лежавшая на двери, властно показывала ему его новую дорогу» – также описан аналогично тому, как изображен переход между мирами (в обратную, правда, сторону) в «Котике Летаеве».
Мог ли Дарьяльский спастись, или Где на самом деле путь к преображению?
Верный путь подсказывал Дарьяльскому теософ Шмидт. Именно ему А. Белый доверил объяснение сути происходящего с Дарьяльским читателям, Кате и самому Петру. Шмидт говорит, что поведение Петра – следствие провокации, «стечения нарочно подстроенных обстоятельств», и его объяснения основаны на знаниях, полученных из оккультной литературы. Белый подробно описывает бумаги с рисунками и расчетами, книги на полках в избе Шмидта. И в названиях книг, и