Читать интересную книгу "Есенин vs Маяковский. Поэтическая дуэль - Мария Андреевна Степанова"

Ахматовой монолитны и выдержат давление любого голоса, не дав трещины»[109]. О теплом человеческом отношении Маяковского к Ахматовой свидетельствует письмо Марины Цветаевой сентября 1921 года, отправленное Ахматовой из-за настойчивых слухов о ее самоубийстве: «Единственным – с моего ведома – Вашим другом (друг – действие!) среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу «Кафе поэтов». Убитый горем – у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму о Вас…»[110]

О своем знакомстве с Маяковским Ахматова вспоминала по-разному. Есть версия, что они познакомились в 1912 году в петербургском Луна-парке. Маяковский уговаривал Ахматову прийти на премьеру трагедии «Владимир Маяковский», но она отказывалась. В «Листках из дневника» Ахматова пишет, что в 10‑е годы в «Бродячей собаке» Маяковского ей представил Мандельштам. Впоследствии Ахматова всегда отвечала отказом на предложения написать воспоминания о Маяковском, утверждая, что «очень мало знала его – и только издали». Но есть ее отдельные реплики. Так, в разговоре с Ольгой Берггольц и Борисом Прониным она вспоминала о бурном выступлении Маяковского в «Бродячей собаке» в 1915 году, когда он читал антивоенное стихотворение «Вам»: «Они орали, а Маяковский стоял на эстраде совершенно спокойно и не шевелясь, курил огромную сигару… Да. Вот таким я и запомнила его, очень красивым, очень молодым, большеглазым таким среди воющих мещан…»

После смерти поэта Ахматова так вспоминала о страшном событии: «Помню день, когда получено было известие о смерти Маяковского. Я вышла на улицу. Иду по Жуковской. И первое, что я увидела, – рабочие ломают “головы кобыльей вылеп” над воротами того самого дома, куда он ходил, где он жил. Помните, у него в поэме “Человек”:

Фонари вот так же врезаны были

В середину улицы.

Дома похожи.

Вот так же,

из ниши,

головы кобыльей

вылеп.

– Прохожий!

Это улица Жуковского?

На меня это произвело тогда потрясающее впечатление»[111]. В 1940 году, к 10‑летию со дня смерти Маяковского, Ахматова написала стихотворение «Маяковский в 1913 году»:

Я тебя в твоей не знала славе,

Помню только бурный твой рассвет,

Но, быть может, я сегодня вправе

Вспомнить день тех отдаленных лет.

Как в стихах твоих крепчали звуки,

Новые роились голоса…

Не ленились молодые руки,

Грозные ты возводил леса.

Все, чего касался ты, казалось

Не таким, как было до тех пор,

То, что разрушал ты, – разрушалось,

В каждом слове бился приговор.

Одинок и часто недоволен,

С нетерпеньем торопил судьбу,

Знал, что скоро выйдешь весел, волен

На свою великую борьбу.

И уже отзывный гул прилива

Слышался, когда ты нам читал,

Дождь косил свои глаза гневливо,

С городом ты в буйный спор вступал.

И еще не слышанное имя

Молнией влетело в душный зал,

Чтобы ныне, всей страной хранимо,

Зазвучать, как боевой сигнал[112].

Чувства Ахматовой лишены обиды, творческих или личных претензий, в стихотворении отсутствуют какой-либо эстетический спор или противостояние. Ахматова вспоминает своего великого современника на заре его молодости и восхождения к славе, когда он и был «очень молодым и очень красивым», полным сил и надежд, желанием строить и разрушать – традицию, прежние законы искусства, мировые устои, политический строй, то есть именно таким, каким он был в 10‑е годы в Санкт-Петербурге.

Встреча Сергея Есенина и Владимира Маяковского произошла в одном из литературных салонов Петербурга, предположительно, в квартире Федора Сологуба (Разъезжая, д. 31, кв. 4). О встрече с Есениным сам Маяковский писал в статье «Как делать стихи». «В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.

Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:

– Это что же, для рекламы?

Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:

– Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной, посконной…

Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны.

Но малый он был как будто смешной и милый.

Уходя, я сказал ему на всякий случай:

– Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!

Есенин возражал с убежденной горячностью. Его увлек в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться»[113]. С этого знаменательного дня началось соперничество двух поэтов.

Однажды, гуляя с имажинистом Иваном Грузиновым по Тверской, Есенин заговорил о Маяковском, критиковал его весьма резко. Тогда спутник спросил: «Неужели ты не заметил ни одной хорошей строчки у Маяковского? Ведь даже у Тредьяковского находят прекрасные строки?» На что Есенин отвечал: «Мне нравятся строки о глазах газет: “Ах, закройте, закройте глаза газет!”». Иван Грузинов пишет так об этом случае: «И он вспоминает отрывки из двух стихотворений Маяковского о войне: Мама и убитый немцами вечер и Война объявлена. Читает несколько строк с особой, свойственной ему нежностью и грустью…»[114]. Возможно, эти стихи были близки Сергею Есенину потому, что он знал о войне не понаслышке, а видя ее последствия. На военные события Есенин откликнулся сразу, в 1914 году. Первый отклик поэта на военные события – поэма «Галки». Об этом сохранились воспоминания Г. Д. Деева-Хомяковского, который писал: «В августе социал-демократическая группа выпустила литературное воззвание против войны. Есенин написал небольшую поэму «Галки», в которой ярко отобразил поражение наших войск, бегущих из Пруссии, и плач жен по убитым»[115]. Поэма не была допущена к изданию цензурой, и текст поэмы, к сожалению, утерян. В творчестве Есенина мы не найдем стихотворений, в которых война была бы осмыслена в романтическом ключе. Однако поэт очень живо откликался на события, которые коренным образом затрагивали жизнь соотечественников. В начале войны им были написаны стихи «Бельгия» и «Польша». Первое – под впечатлением от событий,