Читать интересную книгу "Есенин vs Маяковский. Поэтическая дуэль - Мария Андреевна Степанова"

обвит,

на несгорающем костре

немыслимой любви[88].

Владимир Маяковский никогда не был женат. И может показаться, что он отрицательно относился к браку как таковому: «Семей идеальных нет. Все семьи лопаются. Может быть только идеальная любовь. А любовь не установишь никаким “должен”, никаким “нельзя” – только свободным соревнованием со всем миром»[89] (февраль 1923). Однако события последних лет его жизни доказывают, что он очень хотел обрести семью – с Элли Джонс, Татьяной Яковлевой, Вероникой Полонской. Из перечисленных женских имен долгое время практически совершенно неизвестным было имя Элли Джонс – Елизаветы Петровны Зиберт, с которой Маяковский познакомился в Нью-Йорке. Спустя много лет Элли Джонс рассказывала их с Маяковским дочери Патриции, что встреча с поэтом была «самым главным» в ее жизни[90]. По воспоминаниям очевидцев этой встречи, Маяковский и Элли были прекрасной парой. Первое свидание состоялось в зоопарке в Бронксе. «Он сам был совершенным ребенком. <…> В наш первый вечер вдвоем мы пообедали в центре, потом пошли к нему. В квартире было очень много книг. Чемоданы, полные его сборников. Он вел себя абсолютно корректно, и мне было очень… интересно и хорошо. <…> Мы виделись каждый день, и я была на седьмом небе от счастья. В одном стихотворении Маяковский написал: «Иду и звеню», – у него были металлические набойки на ботинках и тяжелая из-за высокого роста походка. Я ступала совершенно бесшумно. Просто парила рядом, как в облаках»[91]. Летом 1926 года у Элли родилась дочь. Маяковский увидел снова свою возлюбленную и Патрицию осенью 1928 года в Ницце. Очевидно, о своем ребенке поэт помнил до конца. На странице одной из поздних его записных книжек есть единственное слово – «Дочка».

Неудачные попытки создания семьи были, возможно, одной из причин трагической гибели поэта.

Глава 3

«Последняя петербургская сказка»

Поэт города и «последний поэт деревни»

Переезд в Санкт-Петербург и для Есенина, и для Маяковского был судьбоносным, во многом – поворотным в судьбе. Для Есенина петербургская жизнь началась в 1915 году, для Маяковского – несколько раньше – в 1912-м. Уже 17 ноября 1912 года Маяковский выступал в «Бродячей собаке», в ноябре 1913 года – на различных литературных собраниях, а в декабре 1913 года состоялось представление трагедии «Владимир Маяковский» в театре «Луна-парк». Но на длительное время Маяковский переезжает в Петербург в 1915 году и живет здесь до 1919 года, выезжая иногда в Москву. И для Сергея Есенина, и для Владимира Маяковского петербургский период творчества был ознаменован знакомством и встречами с видными современниками – Блоком, Городецким, Клюевым, Гумилевым, Ахматовой, Сологубом, Чуковским, Репиным и многими другими.

В первые приезды в Петербург Маяковский был полон жизненных и творческих сил, энтузиазма, юмора, веры в себя, несмотря на далеко не блестящее материальное положение и условия выживания («жил тогда очень скверно» – Надежда Добычина). Вообще, счастливым, по словам друзей, Маяковский был только в тот ранний период творчества, период его молодой дружбы с Бурлюком и расцвета футуризма. Одним из главных мест в Санкт-Петербурге на этом этапе жизни для Маяковского стал дом № 10 по Песочной улице, где кипела деятельность издательства «Журавль», основанного Еленой Гуро и Михаилом Матюшиным. В этом уютном деревянном доме, где процветал дух авангардного искусства, Маяковский бывал часто, иногда совсем по-домашнему. «Однажды мы пошли к Матюшиным. Они жили на Петербургской стороне в большой квартире. Сам Матюшин, кроме всего прочего, играл в капелле. Лежала какая-то бумажка, как оказалось потом, ноты, а Маяковский их нечаянно испачкал. Матюшин его обругал, и… ноты тут же были изорваны Маяковским на мелкие клочки. В один момент! Скандал невероятный. Но тут, к счастью, пришла Елена Гуро – она умела умиротворять: «У тебя есть еще такие же ноты»[92] (Надежда Добычина). Среди близких знакомых Маяковского в это время – В. Каменский, Н. Кульбин, Б. Лившиц, А. Кручёных, М. Матюшин, Е. Гуро, О. Розанова, Велимир Хлебников.

Сергей Есенин, который неизменно ассоциируется у читателя прежде всего с Москвой («Я московский озорной гуляка…», «Я люблю этот город вязевый…»), первоначально был разочарован древней столицей, прежде всего – литературной ситуацией в этом городе, невозможностью самореализации. В одном из писем Григорию Панфилову он признавался: «Москва не есть двигатель литературного прогресса…»[93], сетовал, что здесь нет «ни одного приличного журнала, положительно ни одного»[94]. Близкие друзья часто слышали недовольный голос: «В Москве ничего не добьешься! Удеру в Питер! Пойду к Блоку, покажу ему мои стихи. Мне кажется, он меня поймет». О приезде в Санкт-Петербург Есенин писал: «Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй – Городецкий»[95]. Существуют разные версии первого дня пребывания поэта в городе.

Ранним утром 9 марта 1915 года Сергей Есенин прибывает на Николаевский вокзал и отправляется разыскивать адрес своего любимого (на тот момент) поэта – Александра Блока. Офицерская, 57, квартира 21. Далее версии разнятся. По одной версии, Есенина не приняли сразу из-за раннего часа, неудобного для Блока. По другой версии – Блока не было дома. В любом случае сохранилась записка, оставленная Есениным поэту: «Александр Александрович! Мне необходимо поговорить с Вами. Вы меня не знаете, а может, где встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в четыре. С почтением, Сергей Есенин»[96].

Встреча состоялась. Боготворимый им самим и большинством его современников поэт принимает его у себя на квартире: «Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что я в первый раз видел живого поэта»[97]. Блок принимает молодого поэта доброжелательно. Они много говорили об искусстве, Есенин читал стихи. Впоследствии Блок на записке Есенина оставил такой отзыв: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык»[98]. Очевидно, Есенин читал Блоку свои ранние стихи, те, что потом вошли в сборник «Радуница», отличительной чертой которых были яркие диалектные слова рязанского края («Я странник улогий / В кубетке сырой…» и т. п.), видимо, поэтому Блок и отмечает особый язык молодого поэта. Интересен также и упрек в некотором многословии произведений Сергея Есенина. Много позже Есенин вспоминал, что Блок давал ему советы творческого, поэтического мастерства, чувствуя, что его собеседник еще находится в поиске своего индивидуального стиля: «Лирическое стихотворение не должно быть чересчур длинным… Идеальная мера лирического стихотворения двадцать строк.