ее лице, как он снова заговорил:
— У тебя будет целая команда телохранителей.
— Это какое-то безумие!
— Всего лишь необходимая мера, поэтому я советую тебе прекратить вести себя как дива и смириться.
— Я отказываюсь.
Камель перевел свой взгляд с ее горящих глаз на вздымающуюся от частого дыхания грудь.
— Ты можешь быть сколько угодно не согласна, и это ничего не изменит. Я знаю, что тебе нелегко привыкнуть к переменам.
— Я нахожусь во дворце! Как к этому вообще можно привыкнуть?
— Я был в поместье Брент-Холл, и это далеко не скромное жилище посла, — возразил Камель, неожиданно вспомнив портрет, который висел над камином в гостиной комнате этого поместья. Было ли когда-то то выражение мечтательной чистой невинности в глазах Ханны Латимер, как на этом ее портрете, или художник просто пытался угодить заказчику, который платил?
— Ты бывал у меня дома?
Камель склонил голову в сторону.
— Я посещал некоторые мероприятия вместо моего дяди. Полагаю, ты уже скоро привыкнешь к своему новому статусу. В конце концов, ты всю свою жизнь вела себя как избалованная принцесса. Теперь же у тебя есть этот титул и, конечно же, я.
— Я стараюсь об этом забыть.
— Это не лучшая идея. — Камель кивнул, затем поднял ручку со стола. — Это необходимость. Ты не покинешь стены дворца без охраны.
— Я ведь сейчас во дворце. Телохранитель ожидал меня за дверями моей спальни. Какая здесь вообще опасность может мне грозить?
— Ох, значит, ты беспокоишься о своей уединенности.
— Да, конечно же. Это ведь очевидно. — Мысль о том, чтобы провести свою жизнь как птица в золотой клетке, приводила ее в ужас. Ханна уже смирилась с тем, что потеряла свою свободу, но ведь должны же быть хоть какие-то рамки. Тогда о чем же ты думала прошлой ночью, Ханна?
— Когда мы будем наедине, уверяю тебя, нам никто не помешает.
Внезапно Ханна покраснела от жуткого смущения.
— Ты так легко краснеешь.
Она подняла на него свой возмущенный взгляд.
— Я не привыкла к такой жаре. — К накаленному воздуху пустыни она может привыкнуть, а вот к тому, чтобы находиться с мужчиной, который заставлял ее чувствовать… чувствовать… страстное влечение! — Так значит, это пример того, как изменится моя жизнь? Я оставила одну тюрьму, чтобы оказаться в другой.
— Но здесь условия гораздо лучше, — равнодушно заметил Камель.
Насмешка, с которой были приподняты уголки его губ, только еще сильнее испортила ее настроение. И лучше бы она не смотрела на его губы. Ханна сдерживалась, чтобы не поднести ладонь к своим чувствительным губам. Он ни разу не упомянул их вчерашний поцелуй. Может, он уже забыл?
— Это не шутка. — Чем возмущеннее она себя ощущала, тем спокойнее он с ней разговаривал. — И уж тем более не причина кричать и топать ножкой.
Камель посмотрел на ту ее часть тела, о которой говорил. У нее были очень даже неплохие лодыжки. Он не смог удержаться, чтобы не пройтись взглядом вверх по гладкой коже ее стройных ног… Подол голубого шелкового платья, которое было на ней надето, доходил ей чуть выше колена. Весь ее образ был прекрасным и… слишком идеальным.
— Я не топала ногой, — заметила Ханна, и ей тут же захотелось именно это и сделать.
— Нет, но у тебя есть привычка из всего устраивать трагедию, ангел.
— Если наше положение нельзя назвать трагичным, тогда что можно?
— Я понимаю, что тебе нелегко, но теперь нам обоим придется жить, отвечая за последствия твоих поступков.
Ханна вскинула руками и даже не обратила внимания, не почувствовала никакого дискомфорта, когда одна из ее жемчужных сережек расстегнулась и полетела на пол. Она тяжело вздохнула, затем спросила:
— Как долго ты собираешься напоминать мне о том, что это все случилось по моей вине?
— Это зависит от того, как долго ты будешь продолжать меня раздражать.
Камель снова встал из-за стола и подошел к окну, около которого лежала ее сережка.
— Кажется, тебя раздражает один только факт, что я дышу, — сказала она.
— Вовсе нет, если ты делаешь это не громко.
На мгновение он закрыл глаза, представляя себе, как участится ее дыхание, когда он будет двигаться внутри ее.
Ханна начала сбивчиво дышать, когда он стал подходить к ней ближе, затем ее дыхание и вовсе остановилось.
— Ты когда-нибудь слышал о личном пространстве? — спросила она, приподняв голову, чтобы посмотреть в его темные глаза, и тут же ее охватило желание отступить. Ее телом завладела паника, когда он начал склоняться к ней ближе. — Что ты делаешь?
Или лучше спросить, что она делает? Ханна старалась изо всех сил не смотреть на его чувственные губы и не вспоминать тот поцелуй, но ничего не могла с собой поделать.
— Ты это потеряла.
Ее рука автоматически схватилась за ухо.
— Нет, она слетела с другого. — Он коснулся мочки ее уха, какое-то время держа ее между своим большим и указательным пальцем, затем опустил руку. — Прекрасно.
Ханна склонила голову и тут же почувствовала резкую боль. Как скоро подействуют таблетки, которые она приняла?
Она немного покачнулась, затем сделала шаг назад. Теперь стоять на своем было не так уж важно. Придется оставить поле боя, отступить, чтобы выиграть другую битву.
— Спасибо, — негромко произнесла она и протянула Камелю свою руку, сфокусировав свой взгляд у него на плече.
Он, не обратив внимания на ее протянутую руку, склонился к ней ближе.
Она чувствовала тепло его тела…
Эти мысли только еще сильнее разожгли огонь страсти в ее теле, она стыдилась этой своей реакции и одновременно ничего не могла с ней поделать. Камель немного приподнял ее подбородок, чтобы заставить ее посмотреть на него.
Ханна прикусила губу.
«Только послушай себя, Ханна, — насмехался над ней внутренний голос. — Гордость — это все, что у тебя осталось? Если ты и дальше будешь продолжать так думать, то очень скоро превратишься в капризную дуру, какой тебя считает твой муж».
Муж.
Я замужем.
Наверное, как говорится, третий раз счастливый. Ханна знала, что многие женщины желали бы оказаться на ее месте. В школе тоже были девочки, которые ей завидовали. Группа популярных школьниц решила сделать жизнь новой ученицы настоящим кошмаром, и это еще до того, как они поняли, что она глупая. Она тоже себя такой считала, но в один прекрасный день, когда ей было четырнадцать лет, ей поставили диагноз дислексия.
Многие годы Ханна гадала почему, что она такого сказала или сделала, и однажды у нее появилась возможность узнать ответ. Она оказалась в одном купе поезда со своей одноклассницей-мучительницей, когда они уже обе были взрослые.