Она верила, что во сне все заживает быстрее.
* * *
Дворец вельможи Файрада Счастливчика, выстроенный из саманного кирпича, как и большинство домов, принадлежащих знатным и богатым жителям Лагоша, был облицован розовым мрамором. Обширное, но не высокое здание тянулось почти на весь квартал, а многочисленные открытые галереи с белоснежными колоннами, навесные террасы, широкие балконы с ажурными балюстрадами, стройные башни и башенки придавали приземистой постройке легкость и воздушность. Простенки широких окон украшал резной орнамент и лепка.
Дом со всех сторон окружал тенистый парк. За высокой кованой решеткой, отделявшей границы владений Счастливчика от мостовых города, плотными рядами стояли раскидистые деревья, надежно скрывая от любопытных прохожих жизнь обитателей роскошного поместья. Та часть парка, на которую выходила тыльная сторона здания, была огорожена мощной глухой стеной. То тут, то там виднелись лужайки, по которым протекали быстрые ручейки. Через них были перекинуты мраморные и деревянные резные мостики.
Ручьи впадали в неглубокие озера с прозрачной, как хрусталь, водой. А несколько таких маленьких прудов образовывали каскад. В самом нижнем из них резвилась красноперая форель. Взбираясь против течения вверх по каскаду, рыбки выпрыгивали из потока воды и падали, разбрызгивая вокруг себя радужные капли. По вымощенным разноцветными камешками дорожкам бродили ручная лань и несколько павлинов.
Для отдыха и уединения хозяина и его гостей построили несколько беседок. Их сплошной стеной увивал плющ и виноград, поэтому даже в самый жаркий день там можно было найти прохладу и тень, а в пасмурный — укрыться от дождя. За стенами парка шла шумная напряженная жизнь, а здесь всегда дарила сонливая тишина. Даже ветер не залетал сюда, разбиваясь о высокую глухую стену и ряд пирамидальных тополей. Зато солнце, преодолевая все преграды, умудрялось заглянуть в самые отдаленные уголки парка и в самые укромные комнаты дворца.
Внутренние покои были просторны и обставлены с роскошью, достойной самого высокопоставленного вельможи. Владелец всего этого великолепия лежал на низком мягком диванчике. Рядом на столике на кхитайском фарфоровом блюде лежали засахаренные фрукты, миндаль и знаменитая туранская пастила, но они не привлекали внимания Счастливчика. Взгляд его был устремлен вдаль, рассеян, а мысли блуждали, возвращаясь к событиям далекого прошлого. Он вспоминал свою юность.
Он, сын простого мелкого лавочника, никак не мог смириться с уготованной ему судьбой. Честолюбие терзало его и гнало прочь из отцовской лавки. Но кто может подсказать путь, который приведет его к богатству и власти? Гадалки на базаре хватали за руки и полы одежды, предлагая рассказать о будущей судьбе, но он знал цену подобным предсказаниям. А ведь наверняка существует способ узнать и изменить судьбу. Он верил в это. Просто люди боятся гневить богов, пытаясь постигнуть предначертанное, а он нет. Он, Фай-рад Счастливчик, найдет того, кто укажет ему единственно верный путь, и он не свернет с этого пути, чего бы это ни стоило.
Однажды вечером юноша забрел в караван-сарай, чтобы посидеть среди приезжего люда, послушать разговоры купцов и бродяг. Посреди мощеного дворика тихо журчала тоненькая струйка фонтана. Душный вечер собрал у воды тех, кто еще не отправился спать. Тихая беседа двоих мужчин привлекла внимание подростка. Он пристроился неподалеку, в тени кустарника, стараясь вникнуть в суть разговора.
— Нет, друг, я туда больше не пойду,— говорил один из собеседников, тот, что был постарше.— Там я такого страха я натерпелся, что мне на всю жизнь хватит.
— Да где ж это тебя так напугали? — не в силах удержать любопытство, расспрашивал молодой.— Ушел же ты оттуда. Вот сидишь тут цел и невредим.
— Не ушел,— возразил первый,— а еле-еле ноги унес. Вспомнить жутко.
— Все-таки расскажи,— не отставал молодой.— Вот разойдемся мы на заре в разные стороны и никогда больше не встретимся, а мне твоя история, может, и пригодится, от беды спасет, так я тебя добрым словом и помяну.
— Ну, смотри, сам напросился,— уступил старший. — Караван, с которым я отправлялся, держал путь из Офира через горы в Хоршемиш и дальше, опять же через горы в Шем, в приморский город Асгалун. Нам предстояло долгое и опасное путешествие. Охрану для каравана наняли сильную — не менее трех десятков всадников. На дорогах тогда было неспокойно, а в горах скрывалось немало шаек разбойников. Они подсылали людей в караваны, и те на ночных стоянках, напросившись в караул, дожидались, пока все уснут, и давали условный сигнал своим сообщникам. В такой ситуации мало кому удавалось спастись. Наш караван-баши оказался очень опытным человеком и никому не позволял пристраиваться к нашему каравану в пути. Благополучно добравшись до гор, мы остановились на ночлег, чтобы с рассветом отправиться дальше. Весь предыдущий день мы шли по извилистым тропам круто в гору. Солнце пекло нещадно, и к полудню камни раскалились, как на жаровне. Укрыться было негде, из растительности лишь пыльная пожухлая трава. Поднявшись на небольшое плато, мы решили передохнуть. Я заметил в стороне небольшую расщелину и направился туда, надеясь найти родник. И вдруг из этой расщелины, как из пасти дракона, стали выскакивать вооруженные всадники. Моя лошадь шарахнулась в сторону, я не удержался и вылетел из седла. Когда я очнулся, на плато не было ни каравана, ни разбойников. Я оказался один в горах, совершенно не представляя, куда мне идти. Несколько дней я бродил по горным тропам, питаясь тем, что добывал на охоте, и не встретил ни одного человека. Я уже совсем отчаялся, когда забрел на ночлег в пещеру и увидел там следы жилья. Сначала я обрадовался, но, присмотревшись, решил, что лучше мне уйти. В глубине пещеры виднелся сложенный из неотесанных камней очаг, а над ним висел небольшой котелок. Около огня, видимо для просушки, лежали на плоских валунах пучки разнообразных трав. Напротив же возвышался причудливый деревянный идол — грубое подобие человека то ли с собачьей, то ли с лошадиной головой. Но самое ужасное, что было в пещере,— это ее хозяйка. Она сидела между идолом и очагом, на границе света и тьмы. Когда мои глаза привыкли к полумраку и я разглядел ее, кровь застыла у меня в жилах — передо мной сидел окоченевший труп. Стеклянный мутный взгляд был направлен прямо на меня, синие, ввалившиеся губы и обтянутые желтой пергаментной кожей челюсти, казалось, вот-вот рассыплются в труху. Бледно-серые космы свисали у нее с головы, венчиком обрамляя череп. «Надо бежать отсюда!» — промелькнуло у меня в голове. Я повернулся и вскрикнул от ужаса. Поперек входа лежала огромная белая от старости кобра. Медленно раскачиваясь, она поднимала голову все выше и выше. Клобук ее раздувался, а из пасти высовывался язык, быстрый как молния. За моей спиной раздался смех. Я отскочил в сторону и прижался к стене, чтобы видеть всю пещеру.