Читать интересную книгу "Секрет дьявола - Лилиан Харрис"

бы вернуться назад и сделать так, чтобы они ранили меня так сильно, чтобы меня сейчас здесь не было.

Мужчина стонет, увеличивая темп, а я мечтаю заползти в яму и умереть.

Что Энцо думает обо мне сейчас? Он никогда не захочет узнать, кто я на самом деле. Он думает, что знает меня, но он ни черта не знает.

Мужчина наконец-то закончил, звук его молнии эхом отдается в пустоте моего сердца.

— Одевайся. Мы опоздаем.

Я быстро вытираю слезы, поднимаюсь с пола и хватаю платье и туфли, которые я оставила.

— Приведи в порядок свое чертово лицо! — рявкает он, обнажая зубы. — Ты выглядишь как гребаное дерьмо. — Он бросается ко мне, хватая меня за волосы. — Ты, тупая сука, ты плакала, зная, что нам нужно встретиться с клиентами? — Он оскалил зубы. — Я должен убить тебя за это.

— Ты окажешь мне услугу. И знаешь, что было бы лучше всего? — Я ухмыляюсь, глядя на его самодовольное лицо.

— Что? — Его взгляд расширяется с раздуванием ноздрей.

— Знать, что Фаро убьет и тебя.

Он бросает на меня ядовитый взгляд, его грудь расширяется, а я смотрю на него не мигая. Он знает, что я права. Фаро уже делал это раньше, когда один из его людей играл с кем-то из нас слишком грубо.

Мы — деньги, а Фаро не любит, когда кто-то возится с его деньгами. Его брат, Агнело, отвечает за женщин, но Фаро — настоящий босс. Что он скажет, то и будет. Он всегда показывается в их частном секс-клубе, куда этот придурок и собирается меня отвести.

Там мы делаем все. Все, за что платят люди.

Выставки. Приваты. Самые больные вещи, которые только можно себе представить.

Некоторые из девушек — постоянные участницы, другие, как я, выполняют двойную работу. Мы приходим, когда в нас нуждаются, когда нас специально просят.

Я спешу в ванную с туфлями и платьем в руках, наконец-то я могу побыть одна. Я быстро надеваю одежду, обуваю туфли на каблуках, а затем смотрю на себя в маленькое овальное зеркало.

Дом не большой. Это дом с двумя спальнями и одной ванной, который я недавно делила с Лайной, моей соседкой, девушкой, которую забрали примерно в то же время, что и меня. Но несколько месяцев назад она исчезла.

Когда я однажды спросила о ней мужчин, которые подвозят меня в клуб, они сказали, что она больше не вернется, что если бы я знала, что для меня хорошо, я бы не задавала никаких вопросов.

Я знаю, когда не надо быть глупой. Я знаю, что она мертва. Она должна быть мертва. Иначе почему бы ей не возвращаться? Они бы не поселили ее где-нибудь еще. Не было бы причин. Мы с ней не говорили ни о чем, о чем не должны были говорить, так зачем ее убивать? Если бы они услышали что-нибудь через одну из камер, мы обе были бы мертвы. Должно быть, что-то случилось, пока она работала.

В клубе полно мужчин с опасными аппетитами. Они могли что-то сделать с Лайной, а затем Фаро мог приказать избавиться от ее тела.

Раздается громкий стук в дверь, и я вздрагиваю от неожиданности.

— Поторопись, мать твою! — кричит мужчина. — Если ты не выйдешь через одну чертову минуту, выглядя так же хорошо, как в тот момент, когда я только вошел, ты будешь отвечать перед боссом.

Мои пальцы подрагивают, когда я достаю косметику в ящике стола. Я отрываю часть туалетной бумаги и смачиваю ее в раковине, вытираю пятна туши под глазами, наношу свежий слой, а затем добавляю немного консилера и подводки на нижние ресницы. Я выгляжу настолько хорошо, насколько могу.

Он снова стучит, на этот раз громче. Я открываю дверь как раз в тот момент, когда он собирается повысить голос. Как только он видит меня, он оценивает меня на предмет недостатков.

— Сойдет. — В его кулаке черный капюшон, который я слишком хорошо знаю, а также черная маска для глаз.

— Надень его. — Он протягивает руку, и я беру маску, натягиваю ее на глаза, и мир становится абсолютно черным. Его руки теперь на моем лице, он накидывает на меня капюшон, чтобы я ничего не видела, когда он хватает меня за руку и тащит из дома.

Вечерняя прохлада жестоко бьет по моему телу. Я дрожу, мои соски покрываются бусинками, когда дверь его машины с щелчком открывается, и он грубо забрасывает меня внутрь.

Кожа холодная под моими бедрами, и это практически превращает мое тело в лед, когда я дрожу, обхватывая себя руками.

Дверь с грохотом закрывается, затем еще одна, и через несколько секунд машина мчится по дороге. Резкие повороты и неровный гравий бросают мое тело из стороны в сторону, черная пустота делает неровную дорогу еще страшнее. Страх смерти переполняет меня.

Я думаю о своем сыне, задаюсь вопросом, где он, с кем он. Единственное, что сказал мне Агнело, это то, что Робби не будут держать в клетке до тех пор, пока я буду слушаться.

Я не могу многого добиться от сына, когда мы видимся в эти короткие минуты, особенно когда мужчины подслушивают. Но однажды, когда мы обнялись, я спросила, есть ли у него дом, и он прошептал, что да.

Мне стало легче, насколько это вообще возможно, но я до сих пор не знаю, что с ним делают. У кого мой сын? Мое сердце сжимается в груди, словно кирпич за кирпичом тяжести оседают на ней. Я никогда не перестану беспокоиться о нем. Я не знаю, как это сделать.

Машина останавливается, и мой желудок замирает от тяжелого ужаса. Я борюсь с комом в горле, когда дверь захлопывается с громким стуком и шаги приближаются. Холодный воздух снова встречает меня, грубая рука тянет меня наружу, и я почти спотыкаюсь, но ловлю себя.

— Пошли, — говорит этот мудак, рывком подталкивая меня.

Когда его ноги двигаются, шаги хрустят по гравию, мои тоже. Я борюсь с дрожью в руках, пока он ведет меня в ад, дверь скрипит, пока холодный воздух не сменяется теплым потоком, а звуки людей, разговаривающих в тишине, доносятся отовсюду, когда мы спускаемся по лестнице.

Руки мужчины снова оказываются на моем лице, когда он снимает капюшон и повязку. Мои глаза привыкают к открывшемуся передо мной зрелищу: приглушенное освещение, мужчины с женщинами рядом с ними.

Когда мы проходим дальше, я вижу детей. Я отворачиваюсь с рыданием, не в силах вынести вид их лиц, боль за их глазами. Это