Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Тоже что-то вроде «информационной войны», — сказал танцовщик, задумчиво рассматривая черный том с иллюстрациями Доре. — Это уже удар против самой Каллиопы, литературы в целом.

— Ну, литература — это особая ткань, даже если она плохая, она все равно отразит не только чаяния ее возможных потребителей, но и приметы времени, которыми живет ее автор, — заметила Эрато. — Пусть на уровне расхожих шаблонов, каких-то бытовых рассуждений, убогих мнений… но он что-то такое вытащит, как только попытается творить словом. Ты понимаешь, что кроме этой книжки в магазине оказался целый стеллаж про них! Они хотели сделать покупаемую книжку — и все, как один, решили писать про такое! Твердо зная, что эту книжку непременно купят. Там, конечно, полная чушь, но сам факт характерен, как ты понимаешь. И там еще было множество репринтных изданий старинных книг.

— Все же здесь есть одна проблема, — немного застенчиво ответил премьер. — Ну, не чувствую я себя каким-то «музом»! Неловко это все как-то…

— Конечно, вы чувствуете себя музами на сцене, вдохновляя целый зал. Но что происходит, когда вы сходите с нее?

— Нас просят писать друг на друга доносы, нас травят, как бешеных собак, за каждый выход требуют платить процент с гонорара, — с закипающим гневом сказал премьер. — А каково выходить на сцену с нашей «скорой помощью»?

— С… с кем? — переспросила Эрато.

— У нас есть «скорая помощь» — это девушки из кордебалета, которые соглашаются пойти на свидание к олигарху, высокопоставленному чиновнику… ну, сама понимаешь, — уклончиво пояснил Николай. — У нас же все девушки — писанные красавицы, как правило, все молоденькие… Но далеко не все одинаково талантливые. «Скорая помощь» — это девушки, решившиеся на подобную «карьеру» абсолютно трезво и расчетливо. Их потом ставят в первый ряд или дают какую-то роль в благодарность. Поверь, это самый настоящий «ужас-ужас-ужас».

— Помнишь, как тебя лишили ставки преподавателя? — напомнила Эрато. — Я сама тогда вела репортаж, сказав, что «дело» премьера балета началось с ремонта Большого театра, когда ты вдруг напугал общественность тем, что сказал правду о том, что он там увидел, все, что касается ремонта, затраченных средств и, главное, результатов этой работы. Конечно, это не могло остаться без последствий и в итоге тебя Николай отстранили от должности преподавателя.

— Педагога-репетитора — поправил ее премьер. — Но, признаться, все началось, когда я отказался подписывать бумагу, будто Ляля Владимирская растолстела, а я ее поднять не могу. И как только отказался эту гадость про нее писать, так уж что бы ни делал, как бы ни старался… Все уже не имело смысла. Скажу без обид, но Владимирской ты, конечно, гадость сделала, оставив у нее такую опасную вещь. Очередную гадость. А у нее и мама… гм… такая же… наивная, а еще у нее, повторю, дочка маленькая. Сама же говоришь, что за часами охотятся мифические чудовища. Ляля у нас никогда умом не блистала, хотя я не понимаю тех, кто с такой чудесной красивой девушки требовал интеллект Сократа. Но она никогда никому не делала гадостей, всегда была доброй, нежной, готовой помочь! Хотя у нее было время, когда она «звездила» в театре, я прямо ей об этом говорил. Был такой период. Но сейчас прятать в ее доме такую вещь… это за гранью добра и зла, извини.

— Да можешь не извиняться, — мрачно пробормотала Эрато. — Я и сама понимаю. Перегнула тут палку, конечно. Но решила еще немного пожить и попытаться хоть что-то исправить. Давай все же вернемся к этому расторжению контракта. Мне просто надо понять, что хотя бы ждать в дальнейшем! Ты хотел на полставки, насколько я понимаю, всего лишь 6 тысяч рублей в месяц. Это же не деньги для тебя! Ты же оставался ведущим солистом, премьером театра. Ну, а что касается должности репетитора, поясни мне, почему это было для тебя важно?

— Понимаешь, в балете у нас обязательно должен быть педагог — это специфика профессии, — привычно пояснил ей Николай. — Есть разные специфики, есть педагоги, которые ведут уроки, класс. Ну, так скажем, как разминку. Есть педагоги, которые работают исключительно с солистами, с премьерами, с ведущими солистами. Есть педагоги, которые ведут репетиции с гротесковыми персонажами, с мимическими, с характерными. А есть педагоги, которые работают с кордебалетом. Это абсолютно разная специфика, но тут вот в данной ситуации я был тем педагогом на протяжении семи лет… Это не то, что все вот это, там меня взяли на испытательный срок, а я не выдержал испытание. Я вел класс все эти годы, включая последние, работал еще и с солистами, с молодыми артистами, которых готовил в разные роли.

— А говоришь, будто ты — не муз, — усмехнулась Эрато. — Это они целенаправленно в тебе Мельпомену пытаются притушить, чтобы ты ее в себе не почувствовал. Жалко им было 6 тысяч, что ли? Нет, тут тебе специально ударили в самое сокровенное! А у тебя ученики успехи делали?

— Ну, да, конечно, — пожал плечами Николай. — Многие мои ученики награды получали. У меня вообще первый опыт был очень удачный в том плане, что мальчик, которого я взял просто из кордебалета, сразу же выиграл конкурс в Перми. Там ему дали и первую премию, золотую медаль, и еще несколько премий разных «симпатий». И потом он стал обладателем премии «Душа танца», и обладателем «Молодежного триумфа»… ну, очень ярко сразу же появился.

— Как я понимаю, работа в качестве преподавателя, хореографа, учителя — это одна из возможностей как-то свою жизнь устроить после того, как вы заканчиваете танцевать? — спросила Эрато. — Просто видела, что у тебя во флаконе песка было лет до семидесяти, я даже позавидовала.

— Ну, когда я пришел в театр, то попал в класс к моей любимой музе, великой балерине нашей страны, — с теплой улыбкой сказал Николай. — Вот у кого было золотого песка до девяноста лет с хвостиком! Первое, что она мне сказала: «Колька, надо думать о пенсии!» Ее заявление полностью совпадало с желанием моей мамы. Она, взяв мой красный диплом, просто отнесла его в институт, тогда отличников брали без экзаменов, мне не надо было поступать. В тот год класс набирал педагог, у которого я выпускался в училище. Вот все втроем они меня и заставили учиться. А потом так сложились обстоятельства, что когда мама скончалась, то все ее подруги кричали, как мамочка мечтала, чтобы я стал педагогом… ну, чтобы я выучился, чтобы имел высшее образование… Мне постоянно напоминали, что я просто обязан в память о маме это образование получить. Хотя не раз хотел бросить, было очень тяжело. Особенно, после смерти мамы, которая сделала все, чтобы я осуществил свою мечту. Она всем пожертвовала ради этого. Поэтому я и говорю, что танцую на костях своей матери.

— Коля! Видишь, они все просчитали! — взволнованно сказала Эрато. — Неужели ты думаешь, что жалкие шесть тысяч что-то значили? Они хотели ударить тебя, как можно больнее!

— Так ведь и ударили! Я год доказывал всем, что не просто имею диплом, у меня есть способности к этому. Меня же муштровали не только в институте, но и в театре, меня учили по-настоящему. А мой педагог сколько работала со мной! Она долго преподавала! И когда ей уже было 93 года, она потихонечку… Ну, она часто не приходила. Она заявила всем, что если не будет приходить, то ее класс буду вести я. И когда она перестала приходить вообще… В свой день рождения, в 95 лет она провела последний раз урок, пришла в театр на свой юбилей и больше в театр не зашла. Вот с того дня я вел класс постоянно. Ну, так как мы все были, артисты, солисты, в основном, кто к ней ходил, и потихоньку-потихонечку возник вопрос, а почему я это делаю, имею ли я на это право? После чего мне пришлось сказать: «Ну, тогда оформите меня». А сами предложить не догадались, конечно. Оформили на полставки, а уже потом в дальнейшем уже появились и люди, с которыми я стал репетировать. При этом все, что я делал последние годы, это было по просьбе директора. Ну, допустим, появилась у меня недавно ученица Геля Воронова. Она тоже выиграла конкурс в Перми. Наша прославленная балерина увидела ее на конкурсе и решила взять себе. Девочка была из провинции, но, к сожалению, наша прима скончалась, как ты знаешь. И вот по просьбе того же директора я с этой девушкой уже третий год занимаюсь. Все устраивало всех. А потом начался какой-то кошмар… Я понял, что кому-то меня надо растоптать, наказать, унизить… Не знаю, как это назвать.

— Вот отсюда давай подробнее! — среагировала на что-то Эрато. — Значит, появилась какая-то девушка, ты начал заниматься, а потом возник кошмар?

— Ужас-ужас-ужас! — подтвердил Николай. — Вначале мне прямо у трапа самолета передали отказ одного моего ученика. Потом из дирекции стали звонить, говорить, будто все отказываются со мной работать…

— Как это было с Владимирской, а ты не подписал, — напомнила Эрато. — Коля, а эта девушка Геля, она подписала?