— Ты устал, Снорри, — сказал Фундин. — Присядь, отдохни.
— Я не устал, — свинцовые губы обронили слова, связывая мне руки, но на удар меня хватило. И на второй тоже. Альвар прошептал:
— Скоро ты убьёшь нас ещё раз.
А потом рассыпался в пыль.
А я стоял и плакал о том, чтобы здесь не объявились мои отец и мать. Ибо на них у меня рука не поднимется. Пока что не поднимется.
Боги услышали: этого не случилось.
А Дэор видел своих знакомых, я слышал его изумленный шёпот:
— Бьёрн? Менрик? Готлаф ярл? Эрвинд… Эрвинд, падаль!.. Эльнге? Фионнэ!?
Дэор кромсал тени ножом из зуба какого-то зверя, не веря своим глазам. Суровый витязь хотел вырвать их и выбросить прочь, отрезать себе уши, чтобы голоса не искушали его, но лишь колол и резал воспоминания, перебирая левой рукой оберег на шее — три сушеных волчьих ягоды. Перед ним застыла прекрасная дева с большими печальными глазами.
— Фионнэ… нет, нет…
Глупец! — хотел крикнуть я ему, — нельзя говорить с духами! Но он сцепил зубы, и стал похож на волка-оборотня, свирепого варга, и когда любимая наклонилась поцеловать его — он всадил ей нож в сердце.
— Так вот что ты выбрал сегодня, — грустно улыбнулась, растаивая, дева-альв.
…Вот мы стояли и тяжело дышали, и не смотрели друг другу в глаза. Мы видели нечто запретное. Но бой не кончился, нет! Ибо теперь нас окружили двойники наших боевых побратимов. И я не знал, смогу ли зарубить Борина, что шагал на меня со своим чёрным мечем. И Дэор не знал, сможет ли убить Дарина, который так и не простил ему оскорбительный нид. И ещё мы не знали, где тут наши братья, а где — двойники.
— Снорри, спина к спине, — Дэор спрятал свое оружие и взял секиру Эльри, он был бледен, а руки его дрожали. — Отбиваемся и не подпускаем близко. Сможешь?
— Ты главное разговоров с ними не заводи о выпивке и бабах.
— Тут говорить не о чём, — ухмыльнулся Дэор. — Эль дерьмо, девки шлюхи.
— Слышу речь мужа
И вновь звучала колдовская песнь, больше похожая теперь на молитву.
Это была молитва к мраку,
Молитва к отравленному ложу,
К подземному миру, к огню глубин,
К мятежникам, связанным во тьме,
К повелителям тумана
И хранителям сокровищ,
Молитва ненависти и гнева,
Молитва об уничтожении,
Молитва алых доспехов и знамён,
Молитва чёрной треснувшей чаши
И Корд'аэн не выдержал, и упал, полумёртвый, и дыхание его стало штилем. Его взор погас, подернулся пёплом пожара, того пожара, что устроил он сам. И его песнь оборвалась. И рухнула в бездну, точно ослабшая птица.
И снова взвилась, расправила крылья, хоть и звучала теперь на другом языке.
Ибо то пел Борин сын Торина.
Древо камня, искусник великий
Духа темницу сковал чешуёю,
Идол безликий покрыт шкурой тролля,
Зимнего тролля инистой шубой,
Да бородою зелёного мха.
Много хотел непокорный похитить,
Алчный, до неба нёбом достигнул,
Но обманула его дева-солнце,
В камень губитель тогда обратился,
Мух кормит плотью мёртвой убийца
Корд'аэн поднял глаза. Свет возвращался в них. И было удивление, и радость.
— Я поступил верно, волшебник? — Борин наконец разжал кулаки.
— Прекрасно, скальд. Ты лучший из песнопевцев.
Воздух наполнился гудением. Сотни мух набросились на нас. Гнусы не кружились. Они просто отщипывали крохотный кусочек и растворялись во тьме. Нас мухи даже не задевали, нет. Они точно знали, где пожива. Через пару минут от двойников не осталось и следа.
Только павшие орминги на камнях…
Большая кошка и лиса расцепились. Финнгалк отошёл от побоища и поднялся в воздух. Женщина-рысь летела прочь, ибо у неё был дом, а дома ждали котята. Лиса, что была частью души Корд'аэна, взбежала ему по руке и прыгнула за шиворот. Тогда друид поднялся и трижды оглушительно хлопнул в ладони. Из Замка донеслись ответные хлопки. Дверги и Асклинг стояли на ногах, живые, хотя и не совсем целые. Эльри решительно отобрал у охотника свою секиру. Дэор тоже был будто бы в порядке.
И только Рольф Ингварсон по-прежнему лежал рядом с павшими.
Асклинг склонился над замершим псом.
— Тут ничего не поделать, — сказал Корд'аэн. Асклинг лишь молча кивнул.
А Корд'аэн обратил свой насмешливый, кипящий грозами взор на двух чародеев. Струи ливня шумели в густой листве, яркой и сочной. Гремел гром. Двое влюбленных плясали под дождём. Гордые, дерзкие, свободные. Они целовались под омелой, насмехаясь над ней.
И Дейрах кан Кеарах не выдержал этого взора.
Жезл раскололся в его руке, сама рука превратилась в кровавую плеть, в мясо на косточке. Он стиснул зубы, он не хотел становиться на колени перед победителем. Друид сказал:
— Мне повезло, что мы не встретились чуть раньше.
— Что изменилось? — прошипел Дейрах.
— А ты заметь, кого я привёл, а кого — ты. Я привёл друзей и готов был принести их в жертву. А ты привел тех, кого в жертву принести не жалко. Уходи, пока я не голоден.
Дейрах отвернулся, разбежался и бросился со скалы, не глядя ни на врага, ни на Аллиэ. Он оставил её умирать. Или побеждать. Из пропасти взлетел коршун и направился прочь, сливаясь с темнеющим небом.
— Прости, Аллиэ, — Корд'аэн поднял изуродованный посох, направил на женщину. — Прости…
— Мне нечего тебе прощать, лисёнок, — она медленно вырвала клок волос из головы и подкинула в воздух. Огненный смерч вспыхнул над ней. Точно такой же я видел в трактире, три года назад, когда Корд'аэн и Унтах кан Орвен беседовали о сущности бытия.
Она шла вперёд.
И огонь шёл за ней.
* * *
— О, мы это уже где-то видели, а, герр сейдман? — усмехнулся Эльри. Совсем как тогда.
— Ну что вы, — шутливо отвечал друид. — Тогда было совсем не то. Тогда еле тлел огонь ваших сограждан. Теперь полыхает ваше пламя.
— Значит, это конец? — удивительно спокойно спросил Дарин.
— Стойте и не двигайтесь, — Корд'аэн перехватил посох поудобнее и пошёл вперёд. — Не смейте мне мешать, даже ты, Борин Торинсон!
И глаза Корд'аэна стали глазами суровой зимы.
Он воздел десницу. Внезапно налетел холодный ветер, и в его насмешливом смехе я услышал голос нашего чародея. И этот голос мне не понравился. Он был пропитан хладом и презрением. Сквозь слова заклятия и рёв урагана донесся шёпот Дэора:
— Как он похож на Эльн…
Я так и не узнал, на кого же похож Корд'аэн. Туман обволок нас ледяным коконом, снежным вихрем. Над нами возник громадный котёл, прозрачный как стекло. На гладкой поверхности серебрились причудливые фигуры, писаные инеем. Пламенный перст сорвался и ударил в купол. Отскочил, взвился в небо, рухнул на землю, ввинчиваясь в волшебный лёд, рассыпая искры и снежинки. Иней посыпался на голову Корда, сделав его седым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});