Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

Ему ответили, что командор велел передать свои сожаления: он сильно простужен и прийти не может. Само собой, внимание всех присутствующих обратилось к этой теме.

— Заболел? — пробормотал Хатироэмон.

Хатироэмон Синдо доводился дядей Гэнсиро Синдо и состоял в родстве с семейством Кураноскэ. Особыми талантами он не блистал, но сумел дослужиться до порядочного чина, и старейшина рода ценил своего вассала, давая ему важные поручения.

Конечно, болезнь есть болезнь, и тут ничего не поделаешь, но в глубине души Хатироэмон, как и прочие собравшиеся здесь самураи, испытывал смутное чувство неудовлетворенности. И Гэнсиро Синдо, и Сёгэн Окуно, и Гэнгоэмон Кояма, и многие другие из присутствующих чувствовали себя неловко оттого, что Кураноскэ, которому следовало их возглавить, попросту не явился. Они понимали, что болезнь, на которую сослался их предводитель, — не более чем отговорка.

— Однако ж наш командор… — проворчал Гэнсиро, обращаясь к сидевшему рядом Сёгэну.

— Эх, да что это он, в самом деле?! — удрученно мотнул головой Сёгэн.

Небось, сказался больным, а сам, как всегда, попивает сакэ где-нибудь в веселом доме… И не только Кураноскэ — не явились также и Онодэра, и Хара. В основном именно тех, кто должен был бы первыми прийти поклониться князю Даигаку, и не было сегодня вечером. Может быть, они собираются навестить князя завтра утром? Или у них есть какой-то секретный план? Сёгэн вспомнил о том, что в последнее время Кураноскэ почему-то по отношению к нему ведет себя отчужденно. Конечно, у обоих обстоятельства жизни изменились, но, вероятно, не только по этой причине между ними как-то само собой наметилось охлаждение. Сёгэн смутно догадывался об истинной причине, но не решался сам себе признаться. Словно пациент, который знает, что операция необходима, но, предчувствуя ужасную боль от прикосновения скальпеля, все медлит, он, нерешительный по натуре, как мог оттягивал роковой миг, стараясь не прикасаться к больному месту и не бередить рану. Где-то в глубине души он стал побаиваться Кураноскэ. В особенности пугала его та новая, беспутная жизнь, которую избрал себе на пагубу Кураноскэ, отрешившись от интересов клана. В том-то и заключалась основная причина, почему Сёгэн не слишком жаждал встретиться с командором лицом к лицу. Среди соратников Сёгэн получал раньше самое высокое жалованье после Кураноскэ и занимал высокий пост. Он чувствовал, что сейчас надо, как и прежде, объединить усилия и настойчиво продвигаться к общей цели. Однако каждый раз при встрече с Кураноскэ ему хотелось поскорее свернуть беседу и откланяться.

Сёгэн оставался верен клятве о мести, но что-то увлекало его в противоположном направлении. Что же? Однажды он вдруг задумался на эту тему, листая книгу по астрологии. Существуют ли в действительности звезды, которые влияют на судьбы людей? Возможно, отношения между людьми и впрямь определяются сочетанием тех или иных «сильных и слабых» звезд, мерцающих на небосклоне одни ярче, другие тусклее. Он подумал о себе и о Кураноскэ. Видимо, звезда Кураноскэ сильнее, а его, Сёгэна — слабее. Потому-то, наверное, при встрече с Кураноскэ он и ощущает какое-то давление превосходящей силы… В тот раз Сёгэн посмеялся над своими суевериями, однако с тех пор каждый раз, когда ему доводилось думать о своих отношениях с Кураноскэ, неизменно вспоминался образ «сильной» и «слабой» звезд, отчего на душе сразу становилось мрачно. Возможно, тем и объяснялось наступившее между ними охлаждение.

«Я все время недотягиваю!» — пытался как-то истолковать свои эмоции Сёгэн.

Он верил в свои способности и был предан делу. Не меньше других он жаждал праведной мести. Но при этом, оказываясь лицом к лицу с Кураноскэ, Сёгэн почему-то сникал, тушевался, соображал туго и не знал, куда себя девать. Один вид Кураноскэ, сидящего молча с беспечным выражением лица, действовал на него до странности гнетуще, так что Сёгэн сразу чувствовал себя маленьким и беспомощным. Ощущение было такое, будто его сейчас проглотят живьем… Было что-то загадочное, мистическое в том могучем пламени, что таилось под бесстрастной внешностью Кураноскэ. Оттого-то Сёгэн Окуно, сам того не желая, незаметно и постепенно отстранился от командора. Однако при этом ему было невдомек, что тем самым он, вполне естественно, отдаляется от той цели, к которой столь страстно стремился. Вот и на сей раз, хотя Сёгэн и не знал истинной причины, по которой Кураноскэ не явился приветствовать князя Даигаку, ему было страшно неловко перед товарищами по оружию. Вспомнив вновь об отчуждении, наступившем в их отношениях с Кураноскэ, он почувствовал, как горькая тоска неимоверной тяжестью ложится на сердце.

— На минутку! — сказал Хатироэмон Синдо, сделав глазами знак Гэнсиро, и направляясь к выходу.

— Вот, случай представился — надо, племянничек, поговорить с родным дядей-то, — добродушно заметил Хатироэмон, и по тону его можно было понять, что речь, наверное, пойдет о чем-то весьма важном.

Вместе они прошли по коридору и остановились перед какой-то дальней темной комнатой, в которой, похоже, никого не было.

— Здесь, пожалуй, и устроимся, — сказал Гэнсиро, отодвигая створку сёдзи, как вдруг из мрака вынырнула человеческая фигура — так неожиданно, что обоим показалось, будто перед ними мелькнула черная тень.

— Прощенья просим! — послышался низкий уверенный голос, и кто-то обогнал их, задев рукавом.

Невольно отшатнувшись, они провожали взглядом удаляющуюся по коридору фигуру, похожую со спины на дородного мещанина. Не иначе, дежурный управитель постоялого двора прикорнул на досуге… Между тем Паук Дзиндзюро, надев гэта, уже преспокойно скрылся в саду под покровом ночной мглы.

— Может, попросим принести огня? — предложил Гэнсиро, поскольку вокруг царила тьма.

Хатироэмону при внезапном появлении Дзиндзюро, вынырнувшего, словно черт из преисподней, стало отчего-то не по себе, и, вглядываясь в глубину темной комнаты, он охотно согласился.

Пока оба самурая из окна всматривались в сад, где шелестели во мраке листья бамбука, слуга принес фонарь, и отблески огня заиграли на сёдзи.

— Оно, конечно, потому так вышло… — тихо промолвил Хатироэмон. — Меня ведь в этот раз отобрали и послали сюда из Хиросимы как раз потому, что и тебе довожусь дядей, и с Оиси состою в родстве. На то и был расчет.

Гэнсиро кивнул.

— Сам, наверное, понимаешь, что господин мой в Хиросиме тревожится за всех вас тут, душа у него за вас болит, — продолжал Хатироэмон.

Гэнсиро слушал, ничего не отвечая.

Глядя на племянника в упор, Хатироэмон спросил:

— А все же что там у вас творится?

Понимая, что дядюшка догадывается о существовании плана мести, Гэнсиро медлил с ответом. Посвящать посторонних в дело было строжайше запрещено.

— Да я, право, затрудняюсь сказать…

— Полно, чего тут скрывать! Я ж не чужой тебе, не посторонний. Если вы серьезное дело затеваете, так я душой с вами. Хотел с Оиси встретиться, его порасспросить, да он, вишь, по болезни не явился… Не могу ж я так ни с чем вернуться — вот решил хоть у тебя выяснить. Ну что, можешь ты мне правду молвить или как?

Смутившись, Гэнсиро ответил:

— Извини, дядя, но я, право, не знаю, что и сказать…

Хатироэмон недовольно помолчал, уставившись на фонарь, который горел ровным пламенем посреди комнаты во мраке осенней ночи, всасывая фитильком масло, и наконец буркнул:

— Ну, ты в мое-то положение войди! Мне-то что делать? Я, конечно, все могу понять, но мы ж с тобой не чужие — как-никак оба-два из семейства Синдо. Вот я, об этом памятуя, и вызвался сюда отправиться, все разузнать… Негоже мне так-то, не солоно хлебавши возвращаться. Ты скажи, когда вы порешили ударить, а? Да не опасайся ты, я ж никому постороннему ни словечка! Только самому господину моему передам — и все. Говорю же тебе, он за вас всей душой болеет!

В голосе Хатироэмона, который со стариковским упорством гнул свое, слышалось дружеское сочувствие, но Гэнсиро, думая о тех, кто находился по соседству — Гэнгоэмоне Кояме, Сёгэне Окуно и других — не осмеливался разгласить секрет, от которого зависела жизнь соратников. С волнением ожидавший ответа Хатироэмон видел, как затрудняется с ответом племянник и, когда тот попросил немного подождать, изобразил на лице полное понимание и готовность ждать, сколько потребуется.

Паук Дзиндзюро видел через окно из сада, как молодой самурай поднялся и вышел из комнаты.

Гэнсиро поведал Сёгэну Окуно о своей беседе с дядей, и оба стали советоваться, как быть дальше. Сёгэн был озабочен, но с мрачными выводами не торопился. В общем-то, по тому, как держался Хатироэмон, можно сказать, что никакого особого подвоха он не имел в виду. Как-никак все же из главной ветви того же рода человек! — с некоторым колебанием заключил он. При этом его не покидали мысли о князе Даигаку, сидевшем в соседней комнате — ведь тут были прежде всего замешаны соображения права наследования: кто будет официальным главой дома Асано… И Сёгэн, и Гэнсиро всю ночь провели в тревогах, волнуясь в основном в связи с судьбой князя Даигаку, поскольку среди собравшихся царили сугубо примиренческие настроения.