Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

У Дзиндзюро теперь была одна излюбленная присказка: «Терпение! Терпение!» Хаято, которому была официально поручена их шпионская миссия, слышалась в этих словах саркастическая нотка, однако можно было понять и разочарование Дзиндзюро, который добровольно согласился пойти на задание, разделив бремя с напарником, а теперь обречен был проводить долгие месяцы в безделье. Все хорошо понимая, Хаято был опечален таким развитием событий.

— Что же у него все-таки на уме?

— У Оиси-то? — переспросил Дзиндзюро с усмешкой. — Не знаю, но по крайней мере я за последнее время убедился в одном — этот человек нам не чета, на голову выше… И Тисаку он переиграл.

Оброненные Пауком слова огорошили Хаято.

— Видите ли, сударь мой, — продолжал Дзиндзюро, — на Тисаке лежит тяжкое бремя — он в ответе за весь свой клан и за своего господина. Оиси сейчас такого бремени не несет. Однако ж не в этом разница между самураем на службе у сюзерена и ронином. Разница в общем настрое, в жизненной установке. Если говорить о ронинах, то Оиси просто прирожденный ронин. Хоть у него были и сюзерен, и клан со своей территорией, а все-таки, без сомнения, он всегда оставался по духу ронином, неприкаянным бродягой. Пусть даже он сам в какой-то момент и стал бы владетельным князем, все равно, думаю, по сути своей он бы остался таким же голым, босым и легким на подъем ронином.

— Тем-то он тебе, наверное, особо и интересен, да? — с долей иронии осведомился Хаято.

Дзиндзюро слегка усмехнулся и ответил:

— Ну, во всяком случае, личность он незаурядная. Что в нем, на мой взгляд, самое опасное — так это то, что его никогда не поймешь. Не различишь, что в нем истинное, а что притворное. Я бы так сказал, что в Оиси соединились все непростые характеры, которые мне довелось повстречать на своем веку. И все эти его безудержные загулы… Да в них ли истинная его сущность? Что-то я сомневаюсь. И получается, что, даже если ты уловишь кое-что, какую-то толику его личности сумеешь понять, это вовсе не значит, что сразу прояснится и все остальное, скрытое где-то в глубине, в самой натуре Кураноскэ Оиси.

— Так замышляет он все-таки месть? Ты как считаешь?

— Полагаю, наверняка замышляет. И добиваться осуществления своих планов он будет со всем пылом и со всем упорством — как если бы добивался женщины, в которую влюбился без памяти. Кто бы ни пытался ему помешать, ничего из этого не выйдет. Чем больше препятствий возникает на пути, тем сильнее и хитрее он становится. То, что сам клан Уэсуги по необходимости покровительствует Кире, еще ничего не определяет. Это видно уже хотя бы из того, что Тисака воспротивился перемещению Киры в усадьбу сына. Конечно, сам Кира в усадьбе Уэсуги был бы под защитой, но, уж если бы ронины достали его и здесь, то пострадало бы доброе имя Уэсуги и пошли бы разговоры о том, кому вообще нужен такой самурайский род, если он себя позорит. Можно не сомневаться, что его милость Тисака тоже все обстоятельства учел.

Дзиндзюро выбил пепел из чубука и снова погрузился в безмолвие, легонько постукивая кончиком пальца по трубке, чтобы примять табак, и с улыбкой поглядывая на Хаято, который тоже озадаченно помалкивал.

— Небось, думаете, сударь мой, что я изрядно пал духом? — заметил наконец Дзиндзюро.

— Пожалуй! — не таясь ответствовал Хаято. — Не похоже на вас…

— Да нет… Я не собираюсь отступать и признавать поражение только потому, что противник слишком силен. Если я вижу, что противник силен, у меня руки так и чешутся с ним потягаться. Но сейчас все равно ничего не придумаешь, от нас требуется только издали вести наружное наблюдение, а это уже порядком поднадоело. Н-да, если все обстоит как ты говоришь, выходит, что люди Янагисавы не спешат вмешиваться. А ведь они-то как раз могли бы многое сделать…

— Насчет этой братии надо бы спросить у Осэн, она все знает. Я поинтересуюсь… Так что все-таки будем делать? — спросил Хаято, тряхнув письмом от Хёбу.

— Посмотрим… — пожал плечами Дзиндзюро. — Я полагаю, вряд ли Оиси отправится на свидание с князем Даигаку, но кто его знает, от него всего можно ожидать. Пока что надо внимательно следить за всеми его передвижениями. Надо задействовать и Кинсукэ, и Осэн. Скорее всего, они тоже уже получили указания.

Не успел Дзиндзюро закончить фразу, как в комнату с улицы, сложив зонтик, впорхнула Осэн, принеся с собой свежий дух жаркого летнего денька.

Князь Даигаку Асано, направляющийся с немногочисленной свитой в дальний удел Аки на попечение родичей, тем временем продолжал печальное путешествие и в начале восьмой луны прибыл в Фусими. Стояла пора, когда воздух еще был напоен летним зноем, но в отблеске солнца на траве уже угадывалась осенняя прохлада. Ощущая в душе дыхание осени, люди из сопровождения князя молча угрюмо шагали по белой от пыли пересохшей дороге.

Малодушный Даигаку являл собою слабое подобие своего старшего брата. Постигшие род Асано невзгоды он толковал как неотвратимую волю рока и покорно принимал свое злосчастие. Никакого протеста не вызвало в нем и суровое послание сёгуна с объявлением о лишении его права на собственный удел и ссылке. Решив, что так тому и следует быть, он безропотно отправился в свое новое место пребывания.

Когда проходили мимо Ямасины, подул ветер и ветви бамбука в придорожной роще пришли в движение, словно морские водоросли в бурю. Спасаясь от пыльного вихря, люди останавливались, отворачивали лица.

— Вон там усадьба Кураноскэ Оиси, — сказал кто-то из вассалов, подойдя к княжескому паланкину и показывая на подножье соседней горы, едва видимое за тучами пыли.

Даигаку в ответ только кивнул.

Когда ветер на некоторое время утих, открылся вид на равнину, подсвеченную проникающими откуда-то из-за туч солнечными лучами, и пологие склоны густо поросших сосняком гор. У подножья на солнечных полянах там и сям были разбросаны окруженные деревьями дома. Припомнив невысокую плотную и ладную фигуру бывшего командора дружины старшего брата, Даигаку подумал о том, что Кураноскэ, вероятно, не преминет нанести ему визит нынче вечером на постоялом дворе в Фусими.

Неужто молва не врет, и Кураноскэ действительно собирается мстить за покойного брата? Даигаку такое предположение казалось странным и даже забавным. Кто угодно, наверное, мог бы решиться на столь отчаянное предприятие, но только не этот человек. К тому же Даигаку вообще считал подобные беззаконные действия недопустимыми. Он не хотел больше никаких чрезвычайных происшествий. С него было довольно того, что уже случилось. Он также прекрасно знал, что все члены семейства Асано, в том числе и старейшина рода, с ним согласны.

Если Оиси явится с визитом, о чем он намеревается говорить? Чего доброго, еще начнет посвящать меня в планы мести… Хорошо бы, чтобы он ни о чем таком не упоминал… Хоть я и не слишком доволен новым назначением, да что ж тут поделаешь? Приходится примириться. В глубине души Даигаку начинал страшиться общения с Кураноскэ.

Когда процессия подошла к постоялому двору в Фусими, там уже ожидало множество бывших вассалов рода Асано. Явились приветствовать Даигаку и самураи из Хиросимы, от старейшины рода и главы основной его ветви. Были, разумеется, и ронины из Киото и Осаки, а также из провинции Бансю. После того как край Ако был отнят у рода Асано, а сам клан был распущен, давно уже так много бывших соратников, да еще с представителем от главной ветви рода, не собирались вместе. Однако мысль о том, что князь Даигаку направляется в изгнание, омрачала сердца собравшихся. Вместе со старыми друзьями ронины тихо радовались встрече и оплакивали горестную судьбу клана. Поочередно выходили вперед престарелые вассалы, низко кланялись, отходили к фусума и чинно рассаживались, собираясь пробыть здесь с князем как можно дольше. Молодые устраивались в соседней комнате, грустно обсуждая печальную участь, постигшую род Асано.

Множество свечей было зажжено в канделябрах. Рассеивая мрак ранней осени, они освещали входящих и выходящих гостей.

— Не вижу среди нас его милости Оиси. Что с ним? — громко вопросил Хатироэмон Синдо, прибывший по поручению своего господина морем из Хиросимы приветствовать князя Даигаку, когда время уже стало клониться к ночи, а оплывший воск со свечей начал густым слоем покрывать подсвечники.

Ему ответили, что командор велел передать свои сожаления: он сильно простужен и прийти не может. Само собой, внимание всех присутствующих обратилось к этой теме.

— Заболел? — пробормотал Хатироэмон.

Хатироэмон Синдо доводился дядей Гэнсиро Синдо и состоял в родстве с семейством Кураноскэ. Особыми талантами он не блистал, но сумел дослужиться до порядочного чина, и старейшина рода ценил своего вассала, давая ему важные поручения.

Конечно, болезнь есть болезнь, и тут ничего не поделаешь, но в глубине души Хатироэмон, как и прочие собравшиеся здесь самураи, испытывал смутное чувство неудовлетворенности. И Гэнсиро Синдо, и Сёгэн Окуно, и Гэнгоэмон Кояма, и многие другие из присутствующих чувствовали себя неловко оттого, что Кураноскэ, которому следовало их возглавить, попросту не явился. Они понимали, что болезнь, на которую сослался их предводитель, — не более чем отговорка.