Читать интересную книгу Горицвет - Яна Долевская

«Точно все сговорились, — думала она, пережевывая внутри себя известие об отъезде Матвеича. — Все кто нужен, без кого я не могу, — все куда-то разъехались. Несносно…» Она с трудом вслушивалась в то, что говорил Федыкин, почему должен был уехать Матвеич: какие-то дымы над торфяными болотами, пожар в Дмитровской волости… все это какое-то недоразумение и чепуха по сравнению с тем, что не дает ей спокойно жить. Ее так томило нетерпеливое желание поскорей вырваться из усадьбы и отправиться в лес, что она задала Федыкину всего пару вопросов и, несказанно удивив его краткостью встречи, попрощалась. Она не стала обедать, то есть завтракать, а сразу, как только коляска Федыкина скрылась из виду, велела оседлать Алкида. Ей нужно было увидеться со своей землей и встретиться, по крайней мере, с одним из живых существ, без которых ее пребывание на свете становилось невозможным.

Выехав из Никольского уже заполдень, весь остаток дня Жекки безрезультатно проскиталась по окрестным полям и лесам. Первым делом она добралась до лесной усадьбы Поликарпа Матвеича. Ей почему-то очень хотелось увидеть хотя бы и опустевший дом старого друга. Солнце обливало мягким золотом бревенчатый сруб и сверкало в одной маленькой половинке окна, не прикрытого ставней — так Матвеич обычно подавал сигнал о том, что его нет дома.

Под окном на широкой дубовой лавке сидел в полудреме, подобрав под себя все четыре лапы, обрюзгший от лени, енотовидный Кот. Жекки взяла его на руки. В кои-то веки Кот не стал вырываться. Он был тяжелый, теплый и сонный, и, откликаясь на ее поглаживания, заворковал, как будто признал давнюю знакомую. Жекки не забыла привезти для него немного съестного: вследствие невероятной лени кот не любил охотиться и предпочитал терпеть несильный голод, чем подвергать себя кропотливому труду. На душе будто бы полегчало, словно с благодарным урчанием кота Жекки передавалось что-то доброе, надежное, отличавшее его хозяина. Но нетерпеливое томление все же не проходило. Оставив для кота привезенные припасы, Жекки снова уселась в седло.

Она изъездила все близлежащие лесные дебри, где, как она знала, мог поджидать ее Серый. С просеки, от которой шла тропа к дому Поликарпа, Жекки свернула в глухую чащу. Там спешилась и, продравшись сквозь заросли, вышла вместе с Алкидом к знакомой кромке полей. С высоты глинистого обрыва, прорезанного корнями тех самых сосен, что тут же вздымали к небу раскидистые вершины, она всмотрелась в желтую, а кое-где еще слегка зеленоватую даль полей.

Сердце ее сжалось. Это было то самое, что снилось, что томило, что жило в ней самой, а теперь снова предстало в подлинной яви. Слабый ветер едва-едва шевелил ее волосы, как всегда выбившиеся из-под прикрывшей их легкой шали, и, повисая где-то между опахалами сосновых веток, доносил густой пряный запах смолы, сухих трав и осеннего неба. Жекки всматривалась вдаль и дышала. Казалось, вместе с этими запахами, вместе с зрительным ощущением этой желтеющей дали под выжженным небесным сводом в нее проникала какая-то сладостная, знакомая полнота, для которой не было названия и которая между тем была столь же реальной, как окружающий простор, как успокоенное биение сердца, как затихшее на время, но не проходящее до конца томление.

Серого здесь тоже не было. Жекки вспомнился день перед отъездом в город, когда она в последний раз его видела. Такой же ясный, тихий, быть может, чуть более прохладный. Она ездила по полям, навещала Поликарпа, и Серый не отставал от нее ни на шаг, и всюду следовал за ней, как бывало с ним почти всегда, стоило ей пявиться в лесу или в поле. Он всегда сам находил ее, сам обнаруживал свое присутствие и сам первым делал шаг ей навстречу. И если сейчас, за несколько часов бесплодных поисков, он так и не появился, Жекки не оставалось ничего другого, как ни с чем вернуться домой, потому что, скорее всего, Серого просто-напросто не было в ближайших окрестностях, или попросту не было. То есть, он еще не стал Серым, и все еще занимался сомнительными делами в образе не слишком приятного человека.

Жекки снова стало тоскливо. Она взяла Алкида под узцы и медленно поплелась, сама не зная куда. Воспоминания недавнего прошлого, когда они с Серым так глупо и весело возились с охапками опавших листьев, вновь вызвали приутихшее было тягостное поднуживание.

Она не заметила, как опять оказалась на лесной просеке, а потом на той самой поляне, окруженной соснами, где в прошлый раз привязала Алкида. То же самое она сделала и теперь. Но Алкид, поняв, что его собираются оставить, почему-то громко заржал и яростно замотал головой. Жекки с трудом его успокоила. «Что с ним такое? — недоумевала она. — Может быть, Серый все-таки где-то поблизости? Но Алкид не особенно боится Серого. Тогда что же случилось?»

Жекки обычно всегда чутко прислушивалась к поведению животных. Ей думалось, что она не плохо их понимает. У нее всегда было какое-то обостренное чувство всех живых существ. Особенно тех, с которыми у нее устанавливалась молчаливая, взаимно ощутимая связь. И уж конечно, своего любимого коня она знала очень хорошо. Его, ничем не спровоцированное, волнение довольно сильно настораживало. Но, поразмыслив, Жекки отнесла его на счет мимолетного каприза. Алкид был очень самолюбивым конем и ему, в общем-то, никогда не нравилось, когда его обделяли вниманием.

Жекки привязала повод к расщепленному сучку сосны, Алкид разгоряченно водил шеей и нервно подергивал круглыми боками. «Ну-ну, — сказала она ему, — я скоро». И перебравшись через неглубокую ложбину, вышла на то самое место. Там она огляделась и, присев на корточки, стала подбирать в пригоршни опавшую листву. «Серый, Серенький,» — шептала она, поняв, что впервые позвала его. Но волк не появлялся. «Куда же ты пропал? Серый!» — уже громко, не стесняясь просящего голоса, повторила она. В какой-то момент ей показалось, что за ближайшими кустами послышался необычный шорох. Она привстала, вгляделась, но ничего не увидев, опять опустилась на пеструю груду листьев.

Солнце светило уже совсем тускло, становилось зябко и неуютно. И все-таки уходить не хотелось. Жекки повалилась навзничь на мягко опавшую под ней лиственную кучу и, вслушиваясь в дремотную бездонную тишину, пробовала услышать тот ровный, глухой, единственно нужный ей звук. Необходимость встречи с волком была в эту минуту столь сильна в ней, что она едва сдерживала подступившие к горлу рыданья. Но лес кругом был все тем же безмолвным и глубоким, и из его глубин не доносилось ничего, что могло бы ее утешить.

Чувствуя себя совершенно обессиленной от этой бесконечной внутренней подмывающей тоски, откинув голову на листья, как на подушку, Жекки стала смотреть в голубеющую над ней пустоту. Она не заметила, как заснула. Очнулась она как будто от конского ржания, звучавшего совсем рядом. Она открыла глаза и увидела, что проступающий между деревьев свет стал розов, а уходящая над головой даль потемнела до мутной синевы, проникнутой предзакатным розовым заревом. Значит, наступил вечер. Мелко покалывающая ознобом прохлада защекотала по спине. Жекки поднялась, отряхиваясь и удивляясь, как она умудрилась так долго проспать и так измять платье.