Мама варила кофе.
— Да, я тоже думала, но вчера поздно легли. И потом, надеялась, Эд вернётся к завтраку. Видимо нет.
— А где он? — я вдруг осознала, что на столе только две тарелки, а возле кастрюльки с кофе на столе две чашки.
— Не знаю. Куда-то ушёл. Думаю, ещё ночью.
Я уткнула взгляд в тарелку. Мама нервничала. Я почему-то вспомнила просмотр их воспоминаний. Особенно то, где после ссоры Эд исчез и не вернулся.
Я без аппетита поглядела в тарелку и наколола на вилку желтоватый комок омлета и отправила в рот. Не хотелось думать, что придётся идти на экзамен без Эдмунда. Да, с мамой, но… это не то.
Мама принесла кофе и села есть. Несмотря на бессонную ночь, она выглядела отлично — свежо и с лёгким неярким макияжем. Только при очень внимательном рассмотрении можно было понять, насколько плотный слой косметики под глазами маскирует тёмные круги.
— В худшем случае, он придёт сразу в академию, — предположила я. — Верно?
Её руки слегка подрагивали:
— Ну… в худшем случае, мы увидим его уже после экзамена. Но, думаю, он не станет исчезать… надолго. Хотя бы потому, что должен проконтролировать, как ты сдашь экзамены. Это его обязательство, а Эд… с некоторыми допущениями всё же может считаться ответственным.
Разорвать помолвку ему это не помешало. Но лучше я об этом промолчу.
…
101. Луна.
…
Часы на стене в коридоре отмеряли минуты до начала письменной части экзамена. Подростки окружавшие меня судорожно листали конспекты и учебники, что-то бормотали, ныли и жаловались друг другу, откуда-то даже донеслось полное отчаянья и лишённое смысла «Да как это всё знать, если не знать!».
Я смотрела на часы, теребя угол тетради. То ли вокруг было холодно, то ли мне только казалось так, но сухие и похолодевшие кончики пальцев скользили по затасканной бумаге, не испытывая трения. Буквы не складывались в слова. Перед глазами плясали стрелки часов и какие-то пёстрые точки без очертаний. Интересно, я упаду в обморок до того как увижу задания или после?
Я покосилась на маму. Она перебирала спицами, постоянно оглядываясь на дверь. Петли путались, ряды на шапке получались неровные, мама постоянно распускала их и вязала по новой, сбивалась в подсчёте петель и снова распускала.
Со стороны двери раздался глухой стук и голос, от которого меня пробила дрожь:
— Чёрт, прости, парень, я не хотел, — ударив кого-то из студентов дверью, в зал зашёл Эдмунд.
Быстрым шагом добрался к нам и тяжело плюхнулся рядом на скамью.
— Жарко, — Эдмунд тяжело дышал и утирал со лба пот. На нём почему-то был длинный плащ. Волосы, всегда объёмные из-за структуры, сейчас и вовсе торчали в разные стороны и выглядели пыльными. — Я слишком стар для всего этого…
Мы с мамой молчали. Не знаю, как ей, а мне, определённо, было что сказать: почему он в плаще? Почему настолько грязный и взъерошенный? Где пропадал? Не уйдёт ли? И более всего я хотела бы услышать, что всё хорошо. Ведь всё плохо! Ужасно! Отвратительно! И мама даже не пытается спорить со мной и уверить в обратном! Мне нужен хоть кто-то, кто был бы уверен в происходящем и в том, что всё было, есть и будет хорошо…
Мой потрёпанный учитель, похожий на сильно пьющего бездомного, достал что-то из кармана и вручил мне. Завёрнутая в вощёную бумажку шоколадка.
— На. Когда ешь, меньше нервничаешь.
— Всё плохо? — я вцепилась в шоколадку, как в спасительную соломинку.
— Ну почему? У тебя есть все шансы сдать экзамен, — потирая переносицу, сообщил Эдмунд. — Главное не нервничай.
— Легко сказать… А если я перенервничаю и не получу зачёт?
— Пересдашь.
— Да, но это всё равно будет провал.
— Луна… Жизнь коротка, мы не вечны, старость и конец света грядут. Однажды ты умрёшь и тебя закопают вместе со всеми победами и поражениями. И какой-то экзамен не будет иметь достаточного значения, чтоб о нём упомянули в траурной речи. Так что можешь лажать как в последний раз.
Я в ужасе и растерянности смотрела на абсолютно спокойное лицо учителя. Он шутит, правда? Или я его достала тупыми вопросами? Или просто он не знает, что сказать, и говорит то, что приходит в голову? Что, что я сейчас должна сделать?! Успокоиться, посмеяться, замолчать?
Секретарь вышел из кабинета и громко объявил, что студентам пора проследовать в кабинеты.
— Ну, всё, иди и побеждай, — рукавом Эдмунд вытер пот со лба.
Я оглянулась на двери аудиторий, куда медленно заползали студенты. Поглядела на мать. Она смотрелась растерянной, но пыталась скрыть это и улыбаться мне. Получалось вымученно. Эдмунд поднял кулак с оттопыренным большим пальцем в одобрительный жест. Улыбка и у него не получилась убедительной.
Оставив конспекты, неуверенно побрела к двери. Шоколадка в руках начала крошиться от давления пальцев и подтаивать. Проносить в аудиторию шоколад правила экзамена позволяли, хоть я и не особо понимала почему.
…
102. Автор.
…
— Где ты был? — когда зал почти опустел, рядом с Эдмундом раздался едва слышный голос.
Эд повернул голову. Пацифика смотрела на него широко раскрытыми глазами. Обеспокоенно и неуверенно. Между ними оставалось сантиметров сорок свободного места, где чуть ранее сидела Луна.
— Я ходил к врачу. Видишь?
Продемонстрировав руки, Эд в очередной раз отметил, как хорошо целитель справился с ожогами — следов почти не осталось. Так же и на лице. Одно плохо — прядь на лбу, бровь и ресницы ему никто восстанавливать не стал. Придётся пару месяцев походить несимметричным, ну да это не страшно.
По прошествии времени ему стало легче думать о сгоревших расчётах. Может, просто после бессонной нервной ночи у него не осталось сил на другие эмоции? Может, сказывалось вино? Это объяснило бы и скачущие перед глазами цветные пятна. Может, он просто сошёл с ума от горя? Кто знает почему, но Эду с каждым часом всё сильнее хотелось радоваться жизни. Наверное, даже больше, чем всегда.
Пожалуй, сегодня он ничего переписывать не станет. Просто будет валяться в горячей ванне с холодным пивом. Плевать, что это вредно. Просто горячая ванна и холодное пиво. Даже книга не нужна. К чёрту любую нагрузку на мозг.
— Почему ты в таком виде?
— Я упал пару раз пока шёл. Один раз в канаву. Мне, понимаешь, было немного нехорошо.
— Почему ты не попросил проводить тебя? И почему ты, чёрт возьми, в плаще?! Начало июня. Ты же сваришься.
Эд расстегнул плащ. Рубашку покрывали бордовые пятна вина. Со стороны могло показаться, что ему вспороли живот.
Пацифика в момент приобрела