Попытка поджечь Нижний Храм была заранее обречена на провал — уничтожив тело твари, пламя не смогло бы повредить камень, а ведь именно в нем таилась суть демона — то, что связывало его с нашим миром. Разрушь кристалл — и дверь в Аркос надежно закроется, а все уже сотворенное тварью колдовство потеряет силу… Полынный дым отгонит на время сторожащих залу призрачных змей, позволит приблизиться к алтарю…
Седобородый не пожелал вмешиваться, но в тоже время дал такую необходимую подсказку. Другой вопрос — смогу ли я справиться с предстоящим чародейством в одиночку?
— Спасибо, — из-за пересохшего горла мой голос охрип, а ворон… Или один из безымянных слуг Хозяина Троп вновь перелетел на белеющую ткань платка и принялся за остатки подношения. Наверное, мне следовало бы подняться с земли, но вместо этого я, не двигаясь с места, молча наблюдала за неторопливой и важной птичьей трапезой.
— Кхм… — вежливое покашливание прямо за спиной заставило меня резко обернуться. Возле одной из сосен, держа коня под уздцы, стоял «Карающий». Сейчас на нем не было ни нагрудника, ни темно-красной куртки, но, несмотря на это, я сразу его узнала.
Хотя Рэдлин и просил поминать в молитвах главу заставы Морида, я этого не делала — из-за Мэлдина столкновение с разбойниками как-то быстро утратило краски, а мои мысли занимали совсем другие заботы, и вот теперь наши с Моридом дороги пересеклись самым непостижимым образом. Переведя взгляд на по-прежнему невозмутимо трапезничающего ворона, я подумала, что без Седобородого здесь не обошлось, а «Карающий» заметил:
— Честно говоря, я думал, что ты, жрица, возносишь сейчас молитвы в святилище, а не делишься обедом с птицами.
Ворон, услышав такую речь, оторвался от хлеба, и, смерив воина презрительным взглядом, возмущенно каркнул — мол, нечего равнять меня, вестника Седобородого, с какими-то там птицами, а я, представив, как все это смотрится со стороны, невольно усмехнулась.
— Всему свое время. Какими судьбами, глава Морид?
— Самыми обычными, — «Карающий» уже совладал со своими чувствами, и выглядел таким же мрачно-сосредоточенным, что и на заставе, — Прибыла смена, я со своими ратниками получил законное право на отдых и решил узнать, как поживает одна моя знакомая жрица в Мэлдине.
— Этот храм — не лучшее место для встреч, — решив, что уже и так уже слишком долго сижу на голой земле, я попыталась встать, а «Карающий», перекинув повод коня на одну из ветвей, тут же пришел на подмогу. Ноги изрядно занемели, так что от помощи Морида я отказываться не стала, опершись на поданную руку.
— Я рад, что ты не изменилась, — тихое замечание ратника не только заставило меня удивленно вскинуть брови, но и встревожило — словно где-то внутри задрожала натянутая до предела струна.
— А должна была?
В ответ Морид нахмурился еще больше:
— Всякое бывает… Мы можем поговорить тут — без лишних ушей?
— Ну, один свидетель этого разговора все равно будет, — скрыв овладевшую сердцем тревогу, я попыталась отшутиться, и «Карающий» мрачно усмехнулся в ответ:
— Ворон — птица серьезная, а не какая-нибудь сорока. Лишнего не разболтает.
После чего подвел меня к поваленному стволу и, дождавшись, когда я устроюсь поудобнее, сел рядом. Отвернулся, еще раз взглянув на подбирающего последние крошки вестника Седобородого.
— Наверное, мой вопрос покажется странным, жрица, но все же — не кажутся ли тебе обитательницы Мэлдина слишком себе на уме?
Я удивленно взглянула на Морида, но кривить душою не стала:
— Искренность — не та добродетель которую стоит искать в этом храме.
«Карающий» медленно кивнул:
— Значит, есть надежда, что мои слова не покажутся тебе поклепом на служительниц Милостивой… На заставе я так и не решился на этот разговор — не хотел смахивать на сплетника, но потом долго корил себя за молчание. Потому теперь и приехал в Мэлдин, хотя Матерь Ольжана меня совсем не жалует.
Произнеся все это, Морид замолчал — я видела, как он хмурится, чувствовала исходящее от «Карающего» напряжение, но не торопилась засыпать его вопросами и сбивать с мысли. Наконец, он заговорил.
— Моя сестра отличалась легким и веселым нравом, и была истиной отрадой для всей семьи. Младшим братьям она заменила мать, и потому я не торопился выдать Кирею замуж. Впрочем, если б сестра нашла себе кого по сердцу, мешать я ей тоже бы не стал и приданым бы не обидел. Кирея знала это и принимала, как должное — такая свобода была ей по вкусу. Она заправляла домом, возилась с младшими, посещала храмы… Скорее, по обычаю, чем из-за горячей веры, и, в конце концов намекнула, что будет рада видеть одного из моих товарищей во время семейных обедов, но потом сестра посетила Мэлдин, и все переменилось. Вернувшись из храма, она сказала мне, что приняла решение служить Милостивой в Мэлдине — именно в этом, а не в замужестве, состоит ее предназначение. О приглянувшемся же ей Дори Кирея даже слышать больше не хотела. Конечно же, я спросил ее, чем вызваны такие перемены, и мне ответили, что жрицы Мэлдина, в отличие от других служительниц Малики, раскрыли дремлющий в крови сестры дар.
— А он был? — немедля уточнила я, и «Карающий» пожал плечами.
— Как сказать… Моя бабка по отцу умела синяки да ссадины заговаривать, но этим все ее вороженье и заканчивалось. Кирея же и этого не могла, но зато на игральных костях гадала. В яблочко попадала часто — не без этого, но и до пророчицы ей было, как мне — до князя… Словом, ничего такого, что действительно заинтересовало бы служительниц. В том же Римлоне сестре и вовсе посоветовали не гадать — искра дара, мол, сильнее не разгорится, а вот жизненные силы израсходуются без толку. Кирея из-за этого еще долго переживала…
— Честолюбие, — тихо озвучила я название крючка, на который мэлдинские служительницы поймали сестру «Карающего», но тот отрицательно качнул головой.
— Она никогда не была завистницей.
— Зато могла мечтать о том, что ее дар неожиданно станет сильнее, — я не спешила соглашаться с Моридом, но и он не собирался со мною спорить. Лишь вздохнул:
— Может ты и права, да только зачем понадобился такой крючок? Дара — крохи, приданое — хоть и не бедное, но слишком скромное для того, чтобы заинтересовать процветающий храм, но суть не в этом. Тогда я впервые пожалел о том, что дал сестре столько воли — своего решения она менять не собиралась, а мои слова и вовсе пропускала мимо ушей. Полное служение Малике — и точка! А ведь такой обет уже не отменить… С большим трудом я убедил Кирею не приносить клятву сразу, а выждать пару месяцев. В глубине души я надеялся, что от послушничества и заключения в четырех стенах святилища эта блажь сестры пройдет, но не сошлось. Когда через полтора месяца я прихватив младших, навестил Кирею в Мэлдине, то поначалу не узнал. Она смотрела на меня и братьев, как на чужих людей, и, казалось, даже, была раздражена нашим визитом. Холодные взгляды, словно приклеенная к лицу улыбка… К концу встречи сестра вроде бы оттаяла, но осадок в душе все равно остался, а через две недели я узнал, что она-таки принесла обет полного служения Малике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});