А другие это сделали. В Париже решительно настроенный против Германии настойчивый посол Великобритании Берти сказал своему коллеге в министерстве иностранных дел: «Пусть Марокко будет открытой раной между Францией и Германией, какой был Египет между нами и Францией». Он же уверял Делькассе, что Британия окажет Франции поддержку, какая будет в ее силах. Также есть доказательства того, что Фишер поделился с Делькассе своим мнением о том, что пришло время что-то предпринять в отношении Германии[1044]. В апреле того года Эдуард VII, совершая путешествие по Средиземному морю на своей яхте, заходил только во французские порты и продлил свое пребывание в североафриканском порту Алжир на несколько дней. По дороге домой в Великобританию он провел неделю в Париже, где дважды встречался с Делькассе[1045]. Летом того же года, когда Эдуард прибыл на континент, чтобы посетить один из его любимых курортов в Австро-Венгрии, он открыто избегал встречи с кайзером. В одной берлинской газете было напечатано, что английский король сказал: «Как мне попасть в Мариенбад, чтобы не встретиться со своим дорогим племянником? Флашинг, Антверпен, Кале, Руан, Мадрид, Лиссабон, Ницца, Монако – везде так опасно! Ха! Я просто поеду через Берлин: тогда я наверняка не встречусь с ним!»[1046] В отместку кайзер не разрешил своему сыну кронпринцу принять приглашение посетить осенью Виндзор[1047].
После визита в Танжер немцы усилили давление. Они отправили в Фес делегацию, чтобы обсудить заем у Германии и побудить султана противиться требованиям французов проводить реформы или дать им больше власти в его стране; члены делегации оказывали нажим на Испанию, чтобы та отказалась от ранее заключенного договора с Францией по разделу Марокко на сферы влияния, и информировали другие державы, включая Соединенные Штаты, что хотят провести международную конференцию на тему будущего Марокко[1048]. Посредством тайных контактов с премьер-министром Франции Морисом Рувье немцы также дали понять, что хотят, чтобы Делькассе был освобожден от своих обязанностей.
Немцы всегда видели в Делькассе своего главного врага во французском правительстве, и к весне 1905 г. их стало беспокоить то, что его позиция станет еще сильнее благодаря предложению стать посредником в конфликте между Россией и Японией. Японский флот 27 мая уничтожил русский флот в районе острова Цусима, и обе стороны искали пути к замирению. Делькассе со своим опытом, обладая тем преимуществом, что являлся гражданином страны, имевшей хорошие отношения с каждой из противоборствующих сторон, стал бы очевидной кандидатурой, и сам он горел желанием принять на себя эту миссию. Рувье наивно дал немцам это понять, и они пришли в ужас от такой перспективы. Если Делькассе справится с задачей, это будет победа и его, и Франции; это еще теснее свяжет Францию с Россией и, вполне возможно, приведет к еще одному тройственному союзу – Франции, России и Великобритании или, быть может, четырехстороннему – с Японией[1049]. Как позднее сказал сам Делькассе, его положение во французском правительстве стало бы непоколебимым, если бы он участвовал в урегулировании русско-японского военного конфликта[1050]. Бюлов написал своему послу в Вашингтоне с просьбой уговорить президента Рузвельта предложить свои услуги в качестве посредника и тем самым опередить инициативу французов или англичан. Марокканский вопрос, по словам Гольштейна, был «бесконечно малой величиной» по сравнению с этой перспективой успеха на международной арене для Франции или Великобритании[1051].
В конце мая правительство Германии отправило несколько все более и более настойчивых сообщений французскому правительству: Делькассе должен уйти, или они не отвечают за последствия[1052]. Рувье был в панике. Весь год он тревожился о возможном неожиданном нападении немцев, которое, по его мнению, привело бы к поражению и революции во Франции, как это было в 1870–1871 гг. В феврале того года он встретился с ведущими депутатами французского парламента, входившими в его финансовый и военный комитеты, и попросил их дать оценку готовности страны к войне. «Нет ничего, – ответили они ему, – ни боеприпасов, ни военной техники, ни запасов продовольствия, ни боевого духа в армии, а в стране – все и того хуже». Рувье разрыдался[1053]. Делькассе не помог своему положению, отказавшись напрямую вести переговоры с немцами или советоваться со своими коллегами. Его политика в Марокко 19 апреля подверглась критике в парламенте: один оратор за другим, «справа» и «слева», побуждали его вести переговоры. Жорес подчеркнул, что Делькассе положил начало этому кризису, потребовав уступок от правительства Марокко задолго до визита кайзера в Танжер: «Вам следовало бы также взять инициативу в свои руки, дав объяснения и начав переговоры». Теперь Делькассе предложил прямые переговоры с немцами, но Бюлов, чуя победу, настоял на международной конференции. Делькассе сопротивлялся и настаивал на том, что Германия блефует и Великобритания готова предоставить Франции свою помощь в случае войны[1054].
Его коллеги не согласились с ним, и в первую неделю июня Рувье уступил требованиям немцев освободить Делькассе от его обязанностей. На заседании кабинета министров 6 июня Рувье при единогласной поддержке сказал Делькассе, что тот свободен от занимаемой должности. В отместку – что вполне извинительно – Делькассе вручил премьер-министру папку с телеграммами, расшифрованными на набережной д'Орсе, которые раскрывали тайные дела Рувье с немцами[1055]. Когда новость об увольнении Делькассе распространилась, по парламенту Франции и парижским гостиным разлетелись слухи о войне, и многие мужчины пошли покупать толстые шерстяные носки и крепкие ботинки, готовясь к мобилизации[1056]. В Лондоне все были в ужасе и шоке. Лансдаун размышлял, сохранится ли «сердечное согласие»; французы, как он сказал Берти, по-видимому, обратились в бегство[1057]. В Берлине, напротив, царило ликование. «Делькассе был инструментом, выбранным нашими врагами, чтобы уничтожить нас», – воскликнул Бюлов, которому кайзер даровал титул князя в день увольнения Делькассе, хотя сам Бюлов всегда отрицал, что между этими событиями существует связь[1058]. «Наш самый умный и опасный враг, – сказал Гольштейн, – пал», а «наш друг» Рузвельт в тот момент был посредником в урегулировании военного конфликта между русскими и японцами, так что ни Франция, ни Великобритания не смогли заработать себе международный авторитет на этом деле[1059].
Празднуя победу над французами, немцы переусердствовали. Рувье, который решил сам стать министром иностранных дел, предложил начать прямые переговоры и пообещал, что Германия получит компенсацию в форме каких-нибудь колоний. Бюлов, подначиваемый из-за кулис Гольштейном, продолжал настаивать на проведении международной конференции, чтобы показать Франции, что в вопросе о Марокко она находится в одиночестве среди стран без поддержки и России, и Великобритании. «Если бы, – сказал позднее кайзер, – мне рассказали об этом, я бы сам занялся этим, и эта дурацкая конференция никогда бы не состоялась»[1060]. И хотя французы с неохотой согласились на проведение конференции в начале июля, нажим немцев заставил Рувье пойти на попятную; чуть позднее в том же году он сказал доверенному коллеге: «Если в Берлине думают, что могут запугать меня, то ошибаются»[1061]. Общественное мнение во Франции также склонялось к большей жесткости в отношениях с Германией и высокой оценке «сердечного согласия». Будущий посол Франции в России в 1914 г. Морис Палеолог, работавший тогда в министерстве иностранных дел, писал в конце июля: «Все вошло в свое русло: больше нет страха, трусости, склонения перед волей немцев; идея войны – принята»[1062].
Новое настроение во Франции убедило англичан и Лансдауна дать понять послу Франции в Лондоне Полу Камбону, что англичане поддержат французов в вопросе о Марокко «средствами, какие Франция сочтет наилучшими»[1063]. Пока Франция и Германия ссорились на протяжении оставшегося лета из-за повестки дня конференции, англичане начали демонстрировать миру свою дружбу с Францией. Корабли британского военно-морского флота зашли во французский порт Брест, расположенный на побережье Атлантики, во время недельного празднования Дня взятия Бастилии в июле. Месяцем позже французские корабли были радушно встречены в Портсмуте, а в Вестминстер-холле британского парламента был устроен пышный банкет[1064]. Возможно также, что тем летом английские и французские военные моряки начали тайные переговоры о стратегическом сотрудничестве[1065].