— То есть, ты блестяще со всем справлялась?
— Не то, чтобы блестяще, — не стала приукрашивать Александра. — Иногда что-то не получалось, разумеется. Но у меня были хорошие учителя! Мне, вообще-то, очень в этом повезло: ни отец, ни Викентий Иннокентьевич не давали меня в обиду, любили до безумия, но в работе старались поблажек не делать, однако никогда и не ругали. Как бы там ни было, у меня пока ещё не умерло ни единого пациента, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
И вновь он ничего не сказал ей, лишь еле заметно кивнул, принимая к сведению её слова.
«Когда он молчит, то становится ещё более невыносимым. Съехидничал бы, что ли? Это как-то привычнее!», подумала Саша, нервно теребя рукав платья. Но Мишель никакого ехидства не демонстрировал, а может, просто не придумал, к чему придраться?
— Ты, что, жила с отцом всё время?
Его вопрос прозвучал как-то странно, Александра даже нахмурилась непроизвольно. Да что же это, у них завязалась обычная беседа? Без этих взаимных «о, как вы мне отвратительны!» и «нет, ты отвратительна мне гораздо больше!»? Обычная, непринуждённая беседа? Вот с этим вот зазнавшимся самовлюблённым снобом?!
Увы, верилось с трудом. Если не сказать — совсем не верилось.
Сашенька настолько затянула с ответом, что Мишель позволил себе короткий взгляд в её сторону, чтобы убедиться, что она его услышала. Это заставило её тотчас же спохватиться, и вспомнить о своих манерах.
— Ах, да. Нет, не всё время, — сбивчиво, путая слова со своими мыслями, ответила она. — Как только он ушёл от матери, я ушла вместе с ним. Мне было тринадцать тогда.
«Стало быть, всё, что говорил о ней Семён — правда», отметил Мишель мысленно.
— Как это она тебя отпустила?
— А я у неё и не спрашивала, — заверила его Александра, самодовольно улыбнувшись. — Достаточно того, что мы разрешили ей оставить Арсения. Я бы забрала и его, вы не подумайте, что я плохая сестра или что-то в этом роде, нет, просто некому было с ним заниматься! Отец целые недели проводил в больнице, я вместе с ним, когда была не в школе, а оставлять Сеню на гувернантку при живой-то матери это как-то нехорошо! Вот и порешили: ей, так уж и быть, остаётся сын, а дочь — отцу. К тому же, мы не держали горничную, папе должен был кто-то готовить. Сам он в этом, хм, не преуспевал. Мужчины вообще на удивление беспомощны в бытовых мелочах! — И снова Сашенька задорно улыбнулась.
Да уж, история далёкая от заурядной. Однако Мишель довольно живо представил её, тринадцатилетнюю, с той же несгибаемой волей, что и сейчас, до такой степени уверенную в собственной правоте, что даже её мать не осмелилась перечить. А, впрочем, Алёне это было не с руки. Мишель прекрасно знал, что говорили об этой женщине, и не мог не понимать, что малолетняя дочь под боком ей была совсем некстати, в те моменты, когда она приводила домой своих любовников. Неудивительно, что Саша пошла за отцом. Мишель на её месте тоже ушёл бы.
— А сейчас вы наверняка думаете о том, что жить без горничной в доме абсолютно невозможно, и что это первый показатель нищеты и несостоятельности! — Сашин голос, немного печальный, вывел его из раздумий. — И это меня тоже всегда поражало в аристократах. Пугающая, до нелепого доходящая немощность! Заправить кровать?! Самому?! Да это же сломаться можно от усилий! Подмести пол? Чтобы вывозить в грязи свою дорогую одежду? О-о, боже, какие вы несчастные люди! А ведь в свою очередь считаете несчастными нас!
— Я, помнится, ни слова тебе об этом не сказал, — напомнил Мишель, справедливости ради. Взгляд его был загадочным, в зелёных глазах плескались чарующие искры. Александра невольно улыбнулась ему.
— Нет, но наверняка подумали об этом! Вот, у вас, например, есть горничная?
— В шестикомнатной квартире? Разумеется, есть. Но только для уборки, и ни для чего больше. Она заходит раз в два дня, приводит комнаты в божеский вид, получает за это свою плату, и благополучно удаляется до следующего раза. Что? Это тоже вызывает твоё порицание? Помилуй, ты же не представляла меня со шваброй и в фартуке, до блеска намывающего паркет?
Саша звонко рассмеялась, попытавшись вообразить себе эту картину, и Мишель засмеялся вместе с ней. Потом, не без гордости, добавил:
— Что касается всего остального, то я, хм, довольно самостоятелен.
— Неужели? — она сделала вид, что не поверила, хотя в глубине души, если честно, ни на секунду в нём не сомневалась. — А готовит вам, должно быть, Ксения Андреевна?
— Ксения? — Мишель вновь рассмеялся. — Сомневаюсь, что она вообще стояла у плиты когда-либо!
— Ах, да! — не сдержалась Александра. — Это же не в духе аристократизма!
— Абсолютно не в духе, — вынужден был согласиться с ней Мишель. — Поэтому мне никто и не готовит, к моему величайшему сожалению. Питаться приходиться в ресторанах, кафе или забегаловках, ну, а на совсем уж крайний случай, приходиться самому…
— Что? — Александра вновь рассмеялась, но ровно до тех пор, пока не поняла, что последняя его фраза была сказана вовсе не в шутку.
— Так и знал, что ты не поверишь, — ответил Мишель, сделав скорбное лицо.
— Разумеется, не поверю. Нет, серьёзно? Чтобы мужчина — умел готовить?! Такое на моей памяти впервые. Да и не просто какой-то там мужчина, а вы! — Это прозвучало до такой степени двусмысленно, что Александра неминуемо смутилась, но улыбка Мишеля постепенно развеяла её смущение.
— Ты опять забываешь, что я был на военной службе, — будто в укор, мягко сказал он. — И кормили меня там отнюдь не деликатесами, из уважения к моему офицерскому званию и княжескому титулу. Иногда, во время вылазок, не кормили вообще. Ни один разведчик в здравом уме не будет брать с собой неповоротливого и необученного ничему, кроме готовки, повара, лишь для того, чтобы хорошо отужинать ночью у костра под звёздами. Романтика сомнительная. Так что готовить пришлось научиться волею судьбы, чтобы попросту не умереть с голоду.
Александра зачарованно слушала, и не могла оторвать от него взгляда. Когда он рассказывал о войне, то становился таким… настоящим. И эта лёгкая грусть, набегавшая на его лицо, когда Мишель вполголоса предавался воспоминаниям, эта грусть даже шла ему, делая его ещё более живым, ещё более прекрасным.
«И всё-таки он не такой плохой, каким хочет себя показать!», поняла Саша, и сердце её снова сжалось. Что за чудеса с ней творились в его присутствии? В самом деле, это начинает казаться неприличным.
— И всё равно, — наконец-то отведя взор, сказала она, — сложно представить вас у плиты… Вас! Аристократа до кончиков ногтей! Нет-нет, и ещё раз нет, моя фантазия отказывается работать в этом направлении.