— Подозрительно это всё, — поделился с ней Мишель. — Столько времени его не трогали, явно же не просто так? Из-за Леонида Воробьёва, правильно? Он поспособствовал, по просьбе своего брата, твоего драгоценного Викентия Иннокентьевича?
— Я… я не знаю, — искренне ответила Александра. Никогда прежде она не задумывалась о том, что отца, по-хорошему, должны были мобилизовать ещё в августе четырнадцатого года, когда война только началась. Многие тогда ушли на фронт из их городка, и продолжали уходить в течение всего следующего года, а она с ужасом ждала того дня, когда придут за её дорогим папочкой — ждала и молилась, чтобы он никогда не настал. Бог внимал её молитвам целых полгода, но потом…
В самом деле, а почему так долго?
— Я не знаю, — повторила она, озвучив свои мысли.
— Зато я знаю, — ответил Мишель. — Их должны были забрать сразу же. Мобилизация началась в августе, а доктора, особенно военнообязанные, практически никогда не остаются в тылу. Я даже могу назвать тебе имя человека, выправившего для них белый билет. Владислав Дружинин. Большой чин в императорском разведывательном ведомстве, бывший начальник Леонида Воробьёва, хороший друг моей матери, и, по совместительству, мой крёстный.
Саша задумалась — нет, эту фамилию она слышала впервые.
— Когда призвали твоего отца?
— В феврале.
— В феврале Дружинина не было в России, — кивнул Мишель. — Уезжал за границу с очередным заданием государственной важности. В его отсутствие они всё это и провернули. Прости, я оговорился. Он, разумеется, я имел в виду отца.
— А мне показалось, что не только его.
— Может, и нет, — не стал спорить Мишель.
— Не-ет, вы это не всерьёз! Викентий Иннокентьевич не мог быть таким подонком! Он с детских лет воспитывал меня, как родную дочь, он… он не мог, — только и сказала она, упрямо качая головой, отказываясь верить.
— Да я и не утверждаю, что он помогал моему отцу, — поспешил успокоить её Мишель, но от этих слов Александра, почему-то, ещё твёрже убедилась в том, что без Воробьёва и там не обошлось. Без него, похоже, ни одно гордеевское тёмное дело не обходится! — В конце концов, Иван Кириллович, может, и вовсе не при чём. Мобилизация вещь серьёзная. С каждым может приключиться.
— Вы это нарочно говорите? — Вздохнув, спросила она.
— Мне кажется странным это совпадение, вот и всё, — просто сказал ей Мишель, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче. — Твоя мать ведь просила у него развода, не так ли? Он длительное время не давал ей его, и ясно было, что не даст. Особого выбора у них с моим отцом, похоже, и не было.
— И за это я его ещё больше ненавижу! — Сказала Александра, на досуге пообещав себе узнать побольше о призыве отца, и, если надо, обратиться к Леониду Иннокентьевичу с этой просьбой. Они не были слишком близки, но Саша почему-то не сомневалась — он не откажет. Им-то теперь какая разница, отца этим всё равно не вернёшь, а у неё, быть может, появится надежда на то, что его смерть — всего лишь очередная фикция от Гордеева, необходимая ему для того, чтобы жениться на её матери. А если бы у неё была надежда… если бы она у неё только была!
«Я бы стала в десятки раз счастливее», сказала она себе. И покачала головой.
— Не понимаю, почему вы его оправдываете. Он же подонок!
— Я не утверждал обратного.
— Но вы утверждали, что он не убивал вашу мать!
— Потому что я действительно так думаю.
— И давно ли? До или после того, как спустили его с лестницы?
— Напрасно иронизируешь, — покачал головой Мишель. — Подумай сама, ты же достаточно хорошо успела с ним познакомиться. Он удивительно хитрый и изворотливый человек. Стал бы он, по-твоему, бегать за моей матерью по всему особняку, паля из револьвера налево и направо? Дворецкий нашёл несколько пуль, в стенах и дверных панелях. Она убегала от своего убийцы, понимаешь? А теперь скажи, стал бы отец действовать столь открыто и безумно? С учётом того, что он при любом раскладе был бы первым, на кого подумают, когда найдут её… тело.
Последнее слово он произнёс осевшим голосом, и отвернулся к окну, надеясь, что она не увидит, как ему плохо. Но Саша, конечно, всё заметила. И с трудом перебарывала теперь безудержное желание пересесть к нему на сиденье, обнять его ласково, и попытаться утешить. А Мишель, в очередной раз нахмурившись, вдруг сказал ей:
— Мы приехали.
Разговор был окончен, а Саша, потерявшая счёт времени, с недоумением посмотрела за окно.
Поезд, действительно остановился.
Глава 18. Рихтер
— Жорик. Гордеевский. — Полчаса спустя докладывал Игнат, стянув кепку с кучерявой головы. Глаза его всё так же лукаво блестели. — Каторжная морда, десять лет по сибирским просторам бегал, а филёрить грамотно так и не научился, тьфу на него!
— Георгий? Ты уверен? — На всякий случай уточнил Мишель.
— Как в том, что стою перед вами. Уж не сомневались бы во мне, ваше благородие, не обижали бы честного человека!
— И в мыслях не было. — Ну очень убедительно сказал Мишель. — Я это к тому, что Георгий — личный телохранитель моего батюшки, и тот практически никогда не отпускает его от себя, во избежании непредвиденных последствий.
— Значит, высоко он её ценит, раз такого человека к ней приставил. — Сделал вывод Игнат.
— Это-то меня и настораживает. — Всё так же задумчиво произнёс Мишель.
— Прикажете вернуться? И… это… того?
— Чего — того? — Мишель улыбнулся. — Нет, не надо. Боюсь, ты с ним не справишься в одиночку. Он довольно силён, уж поверь моему опыту.
— Опять обижаете, ваше благородие. Я же не убивать его, руки марать о его ничтожество, ещё чего! А по маковке хорошенько съездить — в самый раз, чтоб неповадно было за чужими девушками следить.
«Вот именно. — Напомнил себе Мишель. — За чужими девушками».
— Да ни к чему. — Всё-таки сказал он. — Я сам с ним разберусь.
— Ну, это уж как знаете. — Развёл руками Игнат. И снова посмотрел на своего хозяина лукаво. — Ещё поручения будут?
— Нет. Отдыхай. До завтрашнего вечера свободен.
— Благодарю покорно. — Он поклонился низко-низко, в пол, по-старомодному, и, снова чему-то лукаво улыбнувшись, развернулся и вышел, оставив Мишеля наедине с его размышлениями. Он закрыл дверь на замок, собрал со стола все бумаги — и дело об убийстве Юлии Николаевны, и отчёты, что захватила с собой Ксения — и вместе со всем этим добром опустился в мягкое голубое кресло, где ещё совсем недавно сидела Александра. Кажется, оно до сих пор хранило её запах — еле уловимый, но всё же достаточный для того, чтобы вновь заставить мысли Мишеля работать не в том направлении, в котором нужно.