У меня все поплыло перед глазами. Так вот что придумал этот монстр! Он отыскал-таки мое уязвимое место. Он ввел в это дело Изабеллу!
– У тебя только одна ночь для размышлений, моя дорогая, – почти медоточиво произнес Сен-Жюст, явно упиваясь своей изобретательностью. И моим бессилием.
Он взял звонок со стола и позвонил. Появился тот самый секретарь-инвалид.
– Лежен, уведи арестованную.
– В тюрьму, гражданин представитель народа?
– В подвал.
И он снова сел к столу, деловито взявшись за бумаги.
Задыхаясь, я вышла из этого проклятого кабинета. Мне было дурно. Я знала лишь то, что передо мной предстал чудовищный выбор. И вся ответственность за него свалилась на мои плечи.
3
Оказавшись в своем новом месте заключения, я почти машинально подтащила стул к выступу у стены, села, где повыше, и молча посмотрела перед собой.
Я была не испугана, а ошеломлена. Мне даже не верилось, что все только что происшедшее мне не приснилось. Я словно бы встретила двух Сен-Жюстов. Первый был холодным, спокойным и непреклонным. Но потом этот первый мигом превратился в сопляка, мальчишку, который говорил фальцетом и с достойным насмешки пафосом клялся меня убить и обесчестить. Правда, был еще и третий Сен-Жюст: подлец и шантажист.
Как жаль, что он узнал об Изабелле, подумала я. Это единственное слабое место в моей броне, и он узнал об этом. Изабеллой я не могла пожертвовать, хотя прекрасно понимала, что рано или поздно, нам придется обеим отправиться в Трибунал. Но самой стать причиной ее осуждения, ускорить ее гибель я не могла. И так мне до сих пор снился Розарио.
Стало быть, я должна буду смириться? Меня сразу замутило, едва я подумала об этом. Нет ничего хуже, чем подчиниться мужчине, которого глубоко презираешь и к которому чувствуешь одно отвращение. Он действительно сможет отравить мне последние дни.
Да у него руки, наверное, холодные, как у мертвеца… Чего еще ждать от этой жестокой мумии!
Но иного выхода у меня нет.
Впрочем…
Если хорошо поразмыслить, то я тоже имею шанс подлить немного отравы в его жизнь. Я думала трезво, рассудочно. Сен-Жюст – жалок сам по себе, и его внешние холодность и автоматизм, его суровость, наводящая ужас, – это лишь защита, способ скрыть ощущение своей неполноценности. Я вспомнила его восторженные отзывы о греческих героях семь лет назад. Человек, который уверяет, что «после римлян мир опустел» и не находит себе никакого поприща, кроме кровавого, в современном мире, – неизбежно неполноценен. Вот почему он так ненавидит тех, кто видел его униженным, и так жаждет унизить всех остальных – для того, чтобы сделать их такими же неполноценными.
Его дружок как раз ему под стать. Я не знала Робеспьера, но была уверена, что они – точная копия друг друга. Сами ничего собой не представляя в интеллектуальном смысле, они жаждут заставить всех преклоняться перед их умом и проницательностью. Они развязали террор, чтобы уничтожить всех умных людей, к которым питают патологическую ненависть. Поистине, Франция очень низко пала, если позволила Робеспьеру и Сен-Жюсту управлять собой.
Ну, а я… Я – женщина, меня можно унизить особо изощренно. Можно усилить наслаждение от этого унижения, представив, что именно в его, Сен-Жюста, воле отправить меня на эшафот и что скоро это будет сделано и я окажусь в руках палача. Питаясь этими соображениями, можно нарисовать себе сколько угодно сладострастных и жестоких картин, как это свойственно мужчинам.
Но мне тоже кое-что известно о мужчинах, и я не невинная девица. Видит Бог, я все силы приложу, чтобы для этого монстра минута его торжества обернулась самым большим унижением. Этот идиот, очевидно, полагает, что, овладев мною, утвердит таким образом свою власть надо мной! И он еще узнает, что я думаю о его мужских достоинствах! Если я выкажу страх или растерянность, это усилит его агрессивность. Он любит, когда его боятся. Но я поведу себя совершенно иначе.
Я просидела здесь уже довольно долго и начала ощущать, что мне становится невыносимо холодно. На дворе еще была зима. Съежившись, я подумала, что со стороны Сен-Жюста отправить меня сюда было величайшей подлостью.
Задребезжал замок. Я оглянулась. На пороге возникла фигура Лежена, одноногого секретаря Сен-Жюста. Неужели меня снова вызывают на допрос? Впрочем, этого быть не может: должны же эти революционеры когда-нибудь спать. По моим подсчетам, сейчас было около полуночи.
– Я принес тебе кое-что, – проговорил секретарь, тяжело спускаясь по ступенькам. Его деревянная нога глухо постукивала по камням.
Удивленная, я смотрела на него. Он принес мне походное одеяло, кусок хлеба и фонарь, чтобы отгонять крыс.
– Я знаю, без одеяла здесь можно отдать Богу душу, – пояснил он хмуро.
– Это от вас или от Сен-Жюста? – спросила я.
Инвалид не ответил и снова поднялся к двери. О чем я спрашиваю! Разве мог такой слизняк, как Сен-Жюст, совершить хоть один человеческий поступок!
– Я благодарю вас! – крикнула я инвалиду, понимая, что он позаботился обо мне по собственному желанию.
Вокруг меня снова воцарился мрак. Правда, теперь он слегка разгонялся слабым светом фонаря. Его свечи хватит до утра. Я укуталась в одеяло, съела кусок хлеба и, подобрав под себя ноги, уснула.
Мне можно было спать – я уже все обдумала.
4
Меня разбудил ужасный холод и писк. Еще не совсем проснувшись, я почувствовала, как что-то противно-теплое скользнуло у меня на ноге. Это была крыса.
С возгласом ужаса я вскочила на ноги, перевернув фонарь, в котором догорала свеча. Сердце у меня колотилось. Лихорадочно оглядевшись, я с трудом сообразила, где нахожусь. Мне было немного дурно – то ли от голода, то ли от встречи с крысой.
Заскрежетал замок. Снова появился Лежен, благодаря которому я этой ночью не умерла от холода.
– Ах, так меня снова вызывают, – произнесла я, обнаружив, что голос у меня звучит неожиданно звонко.
– Уже восемь часов утра, – объявил инвалид.
– И что, ваш господин уже явился? – спросила я насмешливо, поднимаясь по ступенькам.
– Гражданин представитель народа мне не господин. Нынче господа за границей. А гражданин Сен-Жюст каждое утро в шесть утра ездит верхом. К восьми он уже занимается своими обязанностями.
– Ездит верхом!.. – повторила я саркастично.
Какой отвратительный человек был этот Сен-Жюст: сухой и манерный, жестокий и напыщенный, мстительный и смешной. Было даже как-то унизительно погибнуть благодаря его проискам. Меня утешала только мысль о том, что я помогаю увлечь этого мерзавца в могилу. Чем больше он и его соратники будут бесноваться и проливать крови, тем шире разверзнется перед ними бездна и тем скорее произойдет падение.