– Да.
– Хорошо, мы одеваемся.
Аликс метнула тяжелый взгляд, заметный даже в темноте, зашептала яростно:
– Что им опять понадобилось?! Бэби спит.
Душная, тяжкая июльская ночь пыльным пологом висела за окном. Темно, ни зги не видно, только светятся фары рычащего во дворе автомобиля.
– Одевайтесь, Аликс. Поднимайте девочек. Скоро узнаем.
Сам Николай уже застегнул китель. Девочки шуршали платьем, доносилось «застегни, пожалуйста», «спасибо». Оделись, наконец. Аликс, насупленная, оглядела семейство, порывисто оправила воротник Бэби.
– Идемте?
За дверью уже ждали. Доктор, горничная, повар, камердинер встретили Николая вопросительными взглядами. Он молча развел руками.
Стуча каблуками, подошел Юровский.
– Следуйте за мной, граждане, – отчеканил комендант и зашагал к лестнице.
Колено у Бэби до сих пор не разгибалось, и Николай взял сына на руки. Припомнился рычавший за окном автомобиль. Куда-то повезут?.. Однако, спустившись на первый этаж, комендант направился не к выходу, а в глубь дома. Опустив Бэби на пол, Николай оправил китель, и вдруг во дворе взревел мотор, затем за окном полыхнуло заревом и затрещали выстрелы.
Всё смешалось. Револьверный лай и винтовочная пальба заглушили заполошные пронзительные крики царицы и княжон. Со звоном разлетелось стекло, раскололась входная дверь, и мгновение спустя в доме стало людно, и люди, ощерившись, расстреливали друг друга. Николай, телом закрывая сына, пятился от этого смертоубийства прочь, споткнулся и, не удержав равновесия, рухнул навзничь.
– Входите, голубушка, – произнес встретивший Матильду сухонький старичок, одетый в старомодный черный шлафрок и курительную шапочку.
Хозяин сам принял у Кшесинской пальто, пристроил на вешалку и, ничуть не выказывая удивления, двинулся по тускло освещенному коридору.
В комнате, до потолка заставленной книгами, старичок указал балерине на кресло и неуловимым движением скользнул за стол, оказавшись напротив Матильды. Худенький, с пергаментно-тонкой кожей, не сморщенной, но натянутой до прозрачности, с выражением спокойного внимания он разглядывал гостью. Пауза затянулась до неловкости. Старичок пожевал бледными губами.
– Вы не знаете с чего начать, голубушка? – Матильда кивнула. – Позвольте вам помочь. Вы явились ко мне в надежде на определенную услугу.
– К вам многие приходят за этим?
– Скажем так, мои способности востребованны, Матильда Феликсовна.
– Но откуда…
– Голубушка, кто же не знает звезду и гордость Мариинского театра? – улыбнулся старичок. – Однако давайте не отвлекаться. Я действительно оказываю специфические услуги. И беру за них плату. Соответствующую сложности работы. Весомую для просителя.
– Да, разумеется. Сколько скажете, – Матильда щелкнула ридикюлем, взглянула вопросительно.
– Нет-нет, голубушка, дело обстоит иначе, – выставил перед ней ладони старичок. – Деньги и прочие материальные ценности меня не интересуют.
– Но как же?..
– Расскажите для начала, Матильда Феликсовна, чего вы хотите.
– Спасите его! – подалась вперед Матильда, вцепляясь в стол. – Спасите, не дайте ему погибнуть!
Маля Кшесинская пропала в семнадцать лет. Шел девяностый год, был выпускной спектакль – тот самый, ради которого переписывала свою участь Зоенька Филатова. По традиции экзамен в Императорском Театральном училище проходил неизменно при полном участии венценосной семьи: после спектакля лучших учениц представляли государю. Пепиньерки станцевали и упорхнули за кулисы, где превратились из невесомых фей в усталых девиц. Лучшие – жилистая Скорсюк и крошечная Рохлякова – спешно пудрились, готовились к выходу. Маля считалась в театральном училище подающей большие надежды, но до лучших недотягивала и на представление государю рассчитывать не могла. Однако после выхода отличниц раздался зычный императорский бас, и за кулисы влетела наставница.
– Матильда! Немедленно приведи себя в порядок! Государь Александр Александрович ждет!
Оказывается, император при виде лучших учениц громко поинтересовался: «А где же Кшесинская?» Отчего пришла Александру на ум ее фамилия – вспомнил ли он знаменитого танцора Феликса Кшесинского, отца Матильды, или что иное толкнуло императора задать сакраментальный вопрос, – осталось неизвестным.
По окончании парадной части удостоенных вниманием государя выпускниц пригласили на торжественный ужин. Император велел усадить Кшесинскую рядом с наследником Николаем Александровичем и наказал не флиртовать слишком. Тогда Маля и пропала. Они с наследником поздоровались, зарделись, отвели взгляды, и стало вдруг не до флирта, обоим.
Прошло два года до тех пор, когда им довелось говорить снова – уже в доме Кшесинских, куда Николай Александрович явился с визитом. Потом пролетели еще два месяца, и Матильда перебралась в собственный дом на Английском проспекте, где Ники стал гостем частым и желанным.
«Фаворитка» – слово величественное и гадкое одновременно. Маля понимала, что статус этот никогда не сменится на более официальный. Но что статус, когда рядом был Ники, близкий, как собственная душа, и родной, как собственное тело. «Второй и вторая» – прозвала их союз Матильда: Ники предстояло править под именем Николая Второго, а она в театральной среде пока еще звалась «второй Кшесинской» – после отца.
Их общая жизнь, устроенная почти по-семейному, тихо и ладно шла два года, пока его высочеству не пришло время жениться – разумеется, на особе королевской крови. Ники остановил выбор на Алисе Гессенской, особе разумной и дружелюбной.
Смурной и муторной стала для Матильды весна девяносто четвертого года. Официально, для света, Николай с фавориткой расстался, но выбирался тайком – нечасто. Днями она репетировала, вечерами танцевала, а ночами выла от тоски и бессилия.
Понемногу всё вошло в берега: Маля свыклась и с «гессенской мухой», и с ненавистью, лившейся из императорской ложи, когда венценосное семейство бывало на премьерах, и с полной секретностью, которую «второй и вторая» отныне соблюдали. Их сын получил отчество Сергеевич – по имени великого князя Сергея Михайловича, изображавшего покровителя Матильды. Так, с двойным дном, прошло двадцать три года, а потом грянул бунт, прозванный революцией.
Теперь Матильда тряслась крупной дрожью перед сухоньким старичком и повторяла:
– Спасите его! Умоляю, спасите!
– Вы сейчас говорите о… – Старичок взглянул на потолок.
– Да. Я говорю о его императорском величестве.
Хозяин откинулся на спинку кресла, соединив кончики пальцев, и глянул огорченно.
– Ох, Матильда Феликсовна… Сознаете ли вы, о чем просите?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});