ты каждый раз одну и ту же загадку задаешь, — фыркнул я и скрестил на груди.
Вдалеке послышались громкие голоса, веселые крики и звуки гитары. Покрутив головой в поисках охраны, я наткнулся на нескольких невозмутимых ребят, но никто из них даже бровью не повел.
— Нехристи, — Митяй, мгновенно забывший про загадку, сплюнул под ноги зеленую жижу.
— Кто?
— Цыгане. Всем табором у ворот обосновались, черти проклятые. Чародейство свое черное плетут, юродивых и пустоголовых на деньги разводят, — пробурчал он. — Пошел я, а то прилетит еще проклятием каким. Опять полвека куковать на дне буду без возможности выйти к свету и воздухом подышать.
Едва Митяй исчез, мне ничего не оставалось, как пойти на звуки скрипок, гитар, лютен и цимбал. Идти в Большой дворец не хотелось, да и тоска гнала прочь от противоречивых воспоминаний прошлого. Пока я брел до ворот, откуда доносились радостные крики толпы и задорные голоса, невольно вернулся мыслями к Кате.
Какая нелегкая не позволила ей вырваться из Петербурга на сегодняшнее свидание?
Она так выпрашивала эту возможность. Буквально вчера мы разговаривали по телефону, и Катя трижды просила за ней не заезжать. Сослалась на какие-то утренние дела и добавила, что прибудет на такси в Петергоф с небольшим опозданием.
А потом… Сообщение. Неужели что-то случилось?
—… Чаро́вница небесная! Луна, что тропами извилистыми ведет людей сквозь мглу, потребует за помощь ребенка твоего.
Высокий и пронзительный голос в радужным вихре нарядов скользил над разношерстной толпой, укутанной в зимние одежды. Издали они напоминали разноцветные вилки капусты, расставленные у кованых ворот дворца. Люди покачивались от каждого порыва ветра в такт густого звучания скрипок и цветущего тона гитар.
Когда я подошел ближе, то собравшийся народ уже напоминал ораву сектантов, которые собрались на проповедь своего духовного наставника. Они так усердно внимали пению цыганки, что я невольно прислушался и тут же хмыкнул.
Паршивцы! Под видом старой песни исполняли известный многим романс «Лунный сын», написанный давным-давно итальянским композитором. Они, конечно, его неплохо переработали, но суть и музыкальное сопровождение были вполне узнаваемы. Не напевай наша с Алексеем няня-итальянка эту песню по миллиону раз на дню, я бы ее не признал, как и все стоящие здесь люди.
— «Юная принцесса, томясь в прекрасном замке от тягот королевских, попросила у Луны любви красивой. Но только ту, что встречаешь раз в век. Чтобы и принц, и страсть великая согрели охладевшее за годы сердце», — автоматом пропел я, вспоминая строчки, и даже не заметил, как перешел на итальянский.
На взрывную и яркую мелодию, приглушенную местными музыкантами, оригинальная песня тоже ложилась хорошо. Мне оставалось лишний раз подивиться таланту рома. Ничего странного, что в Российской империи их ценили столько веков, открывали для них театры, а кто-то из знати выбирал себе строптивых и магически одаренных цыганок в жены.
Шутка ли, когда твоя супруга предвидела будущее?
Про их гипнотические способности говорить нечего. Проклятия, магия таро, умение чувствовать изнанку мира — подобные умения много лет подталкивали Романовых зазывать цыган на русские земли. Пусть они остались кочевым народом со своими обычаями и законами, но за столетия окончательно осели в империи. Как тот же Баро и его семья.
— Погадать тебе, гаджо [1]? Позолоти ручку, расскажу судьбу твою.
Передо мной, словно из воздуха, материализовалась цыганка. Не старая, но и не молодая. Явно давно связанная узами брака, если судить наряду. Ее темноволосую голову покрывал ярко-синий платок с вышивкой и золотыми монетками по краям. Они забавно звенели, точно колокольчики, когда она в такт музыки топала ногой. Красная юбка с воланами волочилась по серому снегу, собирала собой всю грязь и пыль истоптанных тротуаров.
От пестрых цветов, что украшали тяжелую ткань, зарябило в глазах. Я посмотрел на расстегнутый ворот легкого пальто и позавидовал горячей крови стоящей передо мной дамы. Расхаживать в подобном виде, когда на улице зима и минусовые температуры — очень смелое решение.
— Нет, спасибо, — сдержанно откликнулся, прикидывая, как бы отказаться от «щедрого» предложения.
Настучать бы на них местным стражам порядка или свистнуть охрану дворца, чтобы прогнали подальше этих попрошаек и шарлатанов. А то среди цыган попадались не только честные ребята, но и настоящие мошенники. Нравилось им выманивать из таких, как я, деньги за предсказания или снятие порчи.
Но я-то не дурак. В далекие годы, когда мы с Баро только подружились, он рассказал одну маленькую особенность про свой народ.
Настоящие шувани, способные переходить грани миров и обладающие даром, никогда не предсказывали правду за деньги. Взять ответную благодарность могли, а вот лезть в чужое будущее не спешили.
«Оно слишком туманно и опасно. Мало ли какие вещи там увидишь. Иногда лучше не знать ничего о грядущем».
— Ты погоди отказываться, гаджо, — она моргнула и приблизилась, а я отступил на шаг.
Все-таки замужняя дама. Нередки случаи, когда цыганки, имея супруга, заводили романы на стороне. Но подобное свободомыслие не поддерживалось и не принималось в их таборах. Мне не улыбалось потом разбираться с разъяренным мужем, поэтому я облизнул губы и окинул взглядом толпу.
— Не ищи, гаджо, не найдешь, — цыганка залихватски подмигнула мне, затем коснулась рукава и скользнула ладонью вдоль до кисти.
Тело сразу прошибло странным теплом, а на кончиках смуглых пальцев заиграли искры магии. Вспыхнули угольно-черные радужки, и резкие черты цыганки расплылись, будто перед моими глазами встала пелена. Там, где она коснулась кожи, сильно запекло и закололо.
— Дорога тебя ждет долгая, гаджо. Под стук колес и шепот мертвых познаешь горький пепел собственной печали, что годами пряталась за шорами обид. Душа твоя помчится во тьму за светом, и, познав всю крепость братских уз, вернется в мир живых, — я вздрогнул, когда указательный палец заскользил по кривым линиям на ладони.
Открыв рот, я попытался возразить, когда цыганка взяла вторую руку и принялась внимательно ее разглядывать. Хмурила брови, прикусывала губу, а потом вдруг улыбнулась и звонко рассмеялась. Ударила по ней, после чего посмотрела мне в глаза.
— Познаешь ты и боль потерь, и горечь от предательства друзей. И сам предашь за миг свободы, а потом встанешь плечом к плечу с теми, кто судьбой тебе дарован, — ее голос обволакивал, словно взбитая пуховая перина, и нарастал вместе с гулом сердца. Мягкая улыбка приковала взор, когда цыганка нежно, как-то по-матерински коснулась лица. — Любовь вижу великую: родительскую и девицы. Такую сильную,