Читать интересную книгу Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Не только в легких обнаружена пыльца, но и кожа ладоней обожжена соком борца. Посмотрите. Вот следы ожогов, получен­ных на пожаре. А вот эти - коричневые вспухшие линии - от стеблей борца. Это ни с чем другим невозможно перепутать. Ни одно растение, хотя ядовитых у нас немало растет, такого автогра­фа не оставляет...

—  Ну и случай, - вздохнул следователь. А за дверью морга, убедившись, что никто не слышит, сказал честно: - Не верю я, что по незнанию, что сам виноват в своей смерти он. Но доко­паться до истины самому тяжеловато будет. Кравцова нужно привлечь. Он разберется.

—  У Кравцова в производстве восемь дел. Самой сложной категории. Перегружен человек. Да и нельзя же валить на него все. Он не может работать один за всех. Пора и вам впрягаться. Хватит надеяться на него! - вспылил прокурор и, сворачивая к милиции, добавил коротко: - Постарайтесь уложиться в ме­сячный срок. Отсчет начнем с сегодняшнего дня. И знайте, я не хуже вас осведомлен, что Лавров в тайге не новичок.

В этот же день следователь допросил Шмеля. Единствен­ный подозреваемый едва ли не смеялся в лицо следователю:

—  Зачем мне его гасить было? Коль в прокуратуре пашешь, надо знать - бугор никого своими руками не дду

замокрит. На то другие всегда сыскались бы. Но и это без понту. Мне охранник соль на хвост не сыпал...

—  Вы с ним повздорили, - напомнил следователь.

—  Я с ним все время гавкался. Всякий день. И что с того? Я и со своими лаюсь еще файней. Так что, за каждый брех мокрить? Заливаешь, гражданин следователь.

—    Одно дело - ваши, другое - охранник. Его убить фарто­вые считали б подвигом.

—  Это если б я в бега линял. Тогда - другое дело. Здесь - вовсе без понту. И трехни мне, ради всего - чем я его разма­зал? Нашел перо иль лапу, может, розочка с моими отпечатка­ми завалялась там?

Следователь промолчал. А потом спросил в раздумье:

—  Во сколько вы легли спать в ту ночь?

—  Как с пожара прихиляли, похавали, я в палатку и враз отрубился. Три дня не спавши. Пожар тушили. Разбудила ох­рана...

—  И не знали о смерти Лаврова?

—  Нет. Как перед мамой родной. Если темню - век свобо­ды не видать.

— Лавров вас незадолго до пожара наказал пробежкой. Всю бригаду. А это для вас потеря авторитета перед всеми. Восста­новить его вы могли, убив охранника, - глянул следователь на фартового.

—  Такое раньше проходило. Теперь, даже захоти я, не обло­милось бы. Свои же зарубили бы. За убийство охранника я по­лучил бы вышку, а кентов - в зону повернули. То даже сявки знают. Кому ж в честь такой авторитет? Скорей меня кенты прикнокали б, чем дали к охраннику подойти. Это раньше буг­ры заправляли, теперь отняли кайф. Как сход решит. Да и за­был я про ту пробежку. Все живы, ничего, оклемались.

—  За что он вас наказал? - поинтересовался следователь.

— Я сдуру хвост на сучьих поднял. Раньше это проходило. А старший охраны кипеж поднял. Ну да кто старое помянет, тому глаз вон.

—  Лавров обещал вас в зону вернуть? - поинтересовался следователь.

—   Нет Такого никогда не ботал старший охранник. Это туфта!

—  Вы письма с воли получаете?

—  Нет! Без понту я кентам. Бросили. Три месяца - ни гре- ва, ни вестей. Наверное, попухли, замели всех мусора, - взве­шивал Шмель каждое слово, зная, что все его ответы будут не раз перепроверены в Трудовом.

— До освобождения вам немного осталось. Куда собираетесь поехать? - поинтересовался следователь.

—  Это мое дело. На воле я сам себе пахан и кент. За нее отчитываться никому не стану! - обрубил бугор зло. И доба­вил: - Никого я не гробил! Не имеете права меня тут морить. Нет у вас улик. Не можете предъявить обвинение! А сегодня - уже три дня! Утром закончились! Мне, что ли, напоминать? Вы­пустить обязаны! Чего резину тянете? И на вас управу сыщем за беззаконие!

— Даже мне грозите! А говорите - Лаврова пальцем не тро­гали! Да с такими замашками трудно верится, - смотрел следо­ватель на фартового вприщур.

Шмель понял: его провоцируют. И замолчал. Перестал от­вечать на вопросы.

Следователь решил все же посоветоваться с Кравцовым. И вечером, когда прокуратура опустела, зашел к нему в кабинет, зная, что тот допоздна не уходит с работы.

Кравцов уже слышал о смерти Лаврова. Знал, кому пору­чено следствие. Увидев молодого коллегу, не удивился. Вы­слушал его.

—  Бесспорно одно: Шмель не убивал Лаврова. И никто из фартовых руки к этому делу не приложил. Шмеля я знаю по прежним его делам. Он убивал. На его руках много крови. Но эта смерть если и насильственная, то сделана тонко. Не вора­ми. Шмель ничего не смыслит в растениях, никогда не прибе­гал к помощи ядов. Грубый по натуре, он грубо работает. Его оружие - кулак, гусиная лапа, нож иль финка. На интеллигент­ное убийство не способен. Правда, свою жертву он обязательно спрятал бы. Чтобы время оттянуть. Об этом никогда не забыва­ют блатные.

—    Но как установить истину? - оглядываясь, спросил сле­дователь растерянно.

—  Допросите еще политического, который вместе с Лавро­вым в одной палатке жил. Хотя и эта версия о его причастности малореальна. И все ж... А Шмеля выпускайте. Он не убивал. Отправляйте в Трудовое незамедлительно. Вы уже превысили предельный срок задержания, а оснований для санкции на арест у вас нет. И к вам с возрастом придет расплата за ошибки в работе. Исправить, их будет невозможно. Старайтесь же их из­бегать. Работайте чисто.

Следователь не стал дожидаться утра. С ночным, последним поездом отправил Шмеля в Трудовое, извинившись за недора­зумение

Фартовый ничего не ответил. Смотрел в окно, нетерпеливо ожидая отправления. Вместе с ним в одном вагоне ехал в Тру­довое новый старший охраны. Коренастый, кряжистый, он был старше Лаврова. И едва состав тронулся, сел напротив Шмеля, уставился на фартового немигающими глазами.

Бугор отвернулся к окну. На вопросы охранника отвечал односложно, вяло. А потом вовсе уснул. Проснулся от того, что кто-то гаркнул в самое ухо:

—  Вставай! Трудовое!

Шмель вышел из поезда, пошатываясь со сна. В глазах ря­било. В последние дни ему никак не удавалось выспаться. То пожар помешал, то в камеру загремел. А в ней кто отдыхает? Нервы до предела натянулись. А что, если приклеят ему убий­ство? Не виноват? Кому это докажешь? Сколько раз не был виноват. А сроки тянул! Да и он ли один? Если разобраться по совести - половину зон и лагерей по северам невинными заби­ты. Кто их выпустит, кто о них вспомнит? Вот затолкать туда - не промедлят.

Видно, правду говорят зэки, что у каждой тюремной двери своя хитрость: туда - двери широкие, оттуда - узкие.

Шмель, покачиваясь, пошел к милиции.

«Будь она проклята! Но только тут дадут транспорт добрать­ся до места. Иначе век бы сюда не прихилял добровольно. - Бугор оглянулся на охранника. Тот еле успевал за ним с пуза­тым чемоданом. - И на хрена мужику такой майдан? Не баба! А тряпья вон сколько! Зачем оно в тайге? Кой с него понт? Одна морока. Вон у Лаврова ни черта не было. Все барахло в саквояже помещалось. А этот как баруха загрузился», - поду­мал Шмель.

Вскоре вместе с новым охранником он поехал в тайгу на зеленой старенькой полуторке.

Возвращение Шмеля было встречено общим ликованием. Фартовые затарахтели, что заждались его. Даже Трофимыч па­пиросами угостил. Сам. Подсел рядом. Молча, по-мужски со­чувствовал пережитому. Ни о чем не спросил. Глазами себя вы­дал - искренне радовался возвращению,

Глядя на них, новички удивлялись. Пока не коснулась беда, эти двое постоянно меж собой не ладили. Ругались, спорили. Едва нависла угроза над Шмелем, им стало не хватать друг друга. И все прошлое забыто, словно не было его.

Мужчины... Их роднит не возраст и положение, не звания и способности. Их роднит беда. Общая, одна'на всех.

Прошедшие сквозь жизненные передряги, пережившие боль, несправедливость люди умеют понимать друг друга без слов.

—  Мои тут не гоношились? Не поднимали хвосты? - тихо спросил Шмель Трофимыча.

—  Все в ажуре, - ответил тот еле слышно и спросил: - Ты как дышишь? Обошлось иль была ломка?

—  Пронесло. Думал, влупят ни за хрен чужой грех, не отмажусь. Но пофартило.

Митрич принес Шмелю полную миску гречневой каши. Масла не пожалел.

—  Ешь, родимый. Забудь, что стряслось. И душой вертайся к нашему шалашу. Не то жисть станет несносной вовсе.

Шмель ел торопливо. А Митрич урвал ему от новичков даже кружку какао. Он держал ее, ожидая, когда бугор уплетет гречку.

Шмель чувствовал себя именинником. Такого внимания он давно не ощущал даже среди кентов.

—  Страдалец ты наш. Бедолага. Едва судьбину сызнова не окалечили твою. Она и так-то у всех горбатая, - приговаривал дед Митрич жалостливо.

В этот день, перезнакомившись с охраной и условниками, старший охранник предупредил, что завтра весь лагерь переби­рается на новое место, где начнет заготовку леса.