– Ты сам зайдешь или мне спускаться? – не обращая внимания на Васькины рвущиеся легкие, продолжала соседка не от мира сего. – Что ты как не родной?
– С-семен дома? – наконец-то смог выдавить из себя Василий.
– Конечно. Куда же ему деваться с подводной лодки?!
– Какой лодки?!
– Да перестань ты корчить из себя разведчика в тылу врага! Заходи! – видение исчезло с глаз долой.
Рында моргнул, помотал головой и глубоко затянулся сигаретой. Если галлюцинация со степенью упитанности выше средней приглашает в гости, то это что-нибудь да значит. С другой стороны, жена соседа никогда не была предметом его сексуальных фантазий, следовательно, Фрейд здесь ни при чем и все происходящее происходит на самом деле. И это означает ни что иное, как то, что для путешествия по соседним мирам нужна не машина, а именно четко представляемая схема передвижения...
Логика была разноцветной как перья одной знакомой дневной птицы. Он еще раз затянулся, выбросил окурок и снял носки. Трубный голос неопохмеленной Марии звучал в ушах как сигнал бросаться на пулеметы, становиться на баррикады и лезть к черту в пасть. Нечто похожее с ним уже случалось...
По старому русскому обычаю Рында принял душ и переоделся во все чистое. После чего, находясь на грани «deja vu», мысленно попрощался с попугаем, взял из холодильника пару пива и пошел в гости.
***
Утро выдалось пасмурным, но проснулся отец Агафоний не от этого, а оттого, что в дверь громко стучали. Рывком вскочив, он тут же запутался в штанах, грохнулся на пол и порезал ладонь осколками стекла. Застонав церковно-матерно сквозь зубы, поп поднялся и тут увидел такое, от чего кровь не только застыла в жилах, но и свернулась на порезе.
Разметавшиеся на подушке и слипшиеся от крови волосы, невинные остекленевшие глаза, окоченевшие в смертной истоме соски... – на кровати лежала женщина и из живота у нее торчала бутылка.
– Господи и мать твоя Пресвятая Богородица! – отец Агафоний попятился, наступил на очередной осколок, но не обратил на такую мелочь никакого внимания. Он перекрестился и с перепугу начал шептать молитву от запора. – Боже мой, спаси и пронеси!
В голове творился совершеннейший сумбур, а в дверь продолжали настойчиво барабанить. Самым жутким и по-своему несправедливым, пожалуй, было то, что у него не было ни малейшего понятия, откуда могла взяться женщина в его кровати. И уж тем более – что он с ней делал и чем та заслужила такую страшную смерть. Несмотря на то, что поп утверждал, будто провалы в памяти есть не что иное, как защитная реакция организма, дабы не мучила совесть при воспоминания о непотребствах, совершенных в нетрезвом состоянии, сейчас ему было кристально ясно, что положение у него, впрочем, и самочувствие тоже, как у обложенного медведя. От безысходности и отчаяния он набросил на покойницу покрывало и заорал хрипло:
– Иду, иду!
Подтянув штаны, поп двинулся к двери и тут узрел в зеркале страшный лик маньяка. Перекошенный рот, подозрительные пятна и потеки по всей ряхе и рясе – краше только в гроб кладут! Да и то после расстрела…
Тут из подсознания выкарабкался лейтенант Горелов, ужаснулся увиденному и посоветовал:
– Быстро каяться и бегом ко мне в отделение! Явка с повинной облегчит твою участь! – В дверь снова начали стучать и он добавил с нехорошей усмешкой. – Поздно! За тобой уже пришли! Открывай, не то хуже будет!
Дрожащими руками отец Агафоний плеснул в лицо воды, утерся подолом рясы и откинул крюк на двери. Та заскрипела, пройдясь дрочевым напильником по напряженным нервам, и явила в проеме отнюдь не наряд милиции, но старую полную женщину в трауре.
Лучше бы это были милиционеры! Душа попа сжалась в слизистый комок, который тут же застрял в горле. Он закашлялся, зажмурился и уже слышал укоризненный вопрос Матери: «Что же ты, кровопивец распутный, с моей дочкой сделал?!», но вместо этого его ушей достигли совсем другие слова:
– Прости, батюшка, что разбудила, но ищу тебя уже третий день! Снизойди к горю моему!
– Что случилось-то? – сообразив, что его не будут ни арестовывать, ни четвертовать вопросами, на которые нет ответов, отец Агафоний начал приходить в себя.
– Муж мой! Последняя его просьба! – всхлипнула женщина и рухнула на пропитанную вином грудь. – Причаститься хотел, несчастный, да не застала я тебя вовремя!
– Ну-ну! – поглаживая ее по плечу, поп и сам начал постепенно успокаиваться. Утешать прихожанок, пострадавших от горсобеса и других превратностей жизни, было делом привычным. – Расскажи мне все по порядку.
Из сбивчивого рассказа женщины, которая оказалась женой заслуженного работника Госавтоинспекции Вуйко А.М., отец Агафоний с огорчением узнал о его кончине. Причина смерти поначалу показалась ему надуманной, потому как вдова настаивала, что помер Михалыч исключительно из-за отсутствия асфальта под ногами.
– Понимаешь, жили мы с ним в последнее время на даче. Садик там у нас, грядки... Я думала, что жизнь на природе отвлечет его от тоски человека на пенсии, но не тут-то было. Однажды утром привезли ему асфальт, уж не знаю, какими правдами-неправдами он уговорил кого-то сделать это... И он – ох! – собственноручно заасфальтировал все мои помидоры. Я, конечно, потом этот асфальт раздолбала, но из того, что под ним осталось, даже томатного сока сделать было нельзя. Вот после этого случая он и слег. Бредил жезлами своими, права требовал и на ненашем языке разговаривал. Чудно так, с присвистом. Горелова вот какого-то постоянно звал. Я к нему, бывало, подойду, а он мне, мол, честь можешь не отдавать. А какая у меня, старухи, честь?.. И уже позавчера пришел в себя и наказал мне пойти и найти тебя, батюшка. Хотел, чтобы ты ему грехи отпустил милицейские, говорил, только ты можешь душу его спасти, а я не успела... И теперь прошу тебя, чтобы прочитал ему заупокойную. Глядишь, и дойдут твои слова Богу в уши!.. Не откажи!!!
– Не откажу, вестимо! – пробасил отец Агафоний. – Долг это мой перед людьми и Госавтоинспекцией! Знавал я покойного – волевой души был человек. Когда похороны-то?
– Назначено на час дня, батюшка. Ты уж приди – в накладе не останешься, – с этими словами женщина сунула ему пять мятых долларов.
Глаза попа при виде таких денег полезли на лоб – ценить его, как дешевую проститутку! Он побагровел и рявкнул:
– Ты чего это, старая! Сказано тебе – долг это мой! Забери!
Отец Агафоний отдал деньги, захлопнул дверь и вытер лоб.
– Правильно! – весело тявкнуло «второе аз» – внутренний голос, принадлежащий лейтенанту Горелову. – В тюрьме деньги не нужны!
Спорить с ним батюшке, который уже исповедал не одного уголовника, не хотелось. Он тяжело вздохнул и поплелся в комнату. Поискав глазами любимую икону Чудотворца и обнаружив ее на полу ликом книзу, поп пробормотал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});