Читать интересную книгу Золотой берег - Нельсон Демилль

Во второй половине дня мы отправились дальше и сделали еще несколько остановок возле некоторых домов в пригороде Куинс.

Итак, вчера в отеле «Плаза» Фрэнк пообщался с «сильными» его мира, с боссами и шефами его формирований. Теперь он встречается со своими служащими, набирает голоса, как политик перед выборами. Но, в отличие от политиков, он, судя по всему, никому ничего не обещал, а в отличие от книжного главаря мафии, никому не угрожал. Он просто «демонстрировал себя людям». Фрэнк знал, что делает.

У этого человека, я бы сказал, был природный инстинкт власти. Вероятно, он инстинктивно осознавал, что настоящая власть основывается не на терроре, не на слепой приверженности идее и не на абстрактной вере в необходимость организации. Настоящая власть основана на личной преданности, в данном случае — на личной преданности дону Белларозе со стороны продавца жареной колбасы, со стороны всех, с кем он сегодня встречался. Этот человек на самом деле был прирожденным харизматическим лидером — последним из рода великих донов.

Хотя Беллароза и являл собою воплощение зла, я все же сочувствовал ему, мне было искренне жаль человека, окруженного со всех сторон врагами. Ничего удивительного, я испытываю жалость и к гордому Люциферу, когда смотрю постановку «Потерянного рая», в которой непокорного ангела низвергают Бог и целая толпа ангелов-гермафродитов. Должно быть, в моей душе есть какой-то серьезный изъян.

Когда стемнело, мы отправились на Манхэттен. Нью-Йорк это город, в котором смешалось множество наций и языков, но у меня никогда не было ни возможности, ни желания знакомиться с их представителями. И тем не менее я должен признать, что знакомство с жизнью итальянской общины произвело на меня глубокое впечатление. Этот мир показался мне юным и умирающим одновременно.

— Мне раньше представлялось, что все эти итальянские обычаи ушли в прошлое, — заметил я, когда мы мчались по Манхэттену.

— Они и остались в прошлом, — подтвердил Беллароза, который сразу понял, что я хочу сказать. — Все это было в прошлом еще тогда, когда мой отец брал меня ребенком в компанию взрослых и они попивали свое вино и беседовали. Такие вещи всегда кажутся достоянием прошлого.

По-моему, старые иммигрантские культуры продолжают воздействовать на жизнь новых поколений этих иммигрантов, да и вообще на американское общество. Но самобытность их, тем не менее, иссякает по мере того, как люди растворяются в общей для всех культуре и, что еще более парадоксально, по мере того, как эти культуры заполняют вакуум, образующийся вследствие так называемого ослабления культуры белых англосаксов-протестантов. Но что еще не менее важно для судеб Америки, это то, что из глубины сцены все явственней выступают культуры новых иммигрантов. Что кроется за этим в будущем, ни я, ни Фрэнк не понимаем и не хотим понимать.

— Хорошо провел этот день? — спросил Фрэнк, когда мы подъезжали к небоскребам Манхэттена.

— Да, любопытно было посмотреть.

— Да. Понимаешь, иногда мне позарез надо поехать и встретиться со всеми этими людьми. Встретиться, поговорить. Когда я сижу в «Альгамбре», я чувствую себя отрезанным от мира. Так нельзя. Надо ехать и общаться. Даже если кто-то намеревается тебя пристрелить, пусть он сделает это на улице, а не в «Альгамбре». Понимаешь?

— Да, понимаю. Но разве на этот случай тебе нужен адвокат?

— Нет, мне нужен друг.

У меня на языке вертелось несколько вариантов саркастических реплик, но я промолчал. Молчание это говорило о многом.

— Я собираюсь произвести тебя в звание почетного итальянца. Джек Вейнштейн уже стал им. Как ты на это смотришь? — спросил Фрэнк.

— Я не против. Но не хотелось бы, чтобы наряду с этим я превращался бы в почетную мишень.

Он сделал вид, что улыбнулся моей шутке, но, как я заметил, шуток по поводу своего возможного убийства он не любил.

— Со всеми, с кем нужно, я поговорил, — сообщил Фрэнк. — Можешь не волноваться. Ты же обычный гражданский человек, им и останешься, — добавил он, чтобы успокоить меня.

Великолепно. И что, по-вашему, я должен доверять этим людям? Ладно, кажется почти все они являются членами Итальянского Винтовочного клуба и, в случае чего, попадут точно в цель, а не изувечат. Я на это очень надеялся.

Глава 31

Мы вернулись в отель «Плаза». Ленни и Винни были отпущены на ночь. Фрэнк и я заказали себе ужин в номер.

Мы ужинали и разговаривали — в основном об овощах и недвижимости. Я резал ножом свою отбивную и заодно размышлял, какой полной неизвестности и приключений стала бы моя жизнь, вонзи я сейчас этот нож в сердце Белларозы.

Видимо, он прочел мои мысли, так как сказал:

— Советник, ты, вероятно, считаешь, что жизнь твоя исковеркана и тому виной я. Ошибаешься. Ты сам сломал свою жизнь, и сделал это задолго до нашей встречи.

— Возможно, — кивнул я. — Но, во всяком случае, выбраться из этой ямы ты мне тоже не можешь помочь.

— А я думаю наоборот. Ведь это я помог тебе выкинуть из головы всю эту дурь. Теперь тебе осталось только продолжить начатое.

— Спасибо за совет.

— Не за что. Далее. Ты наверняка полагаешь, что перед тобой сейчас сидит тупой негодяй, у которого на уме одно — нахапать побольше денег. Опять ошибаешься.

Меня этот разговор начал раздражать.

— Только недоумки могут считать тебя тупым. Я знаю, что ты совсем не такой, — произнес я.

— Да, — заулыбался он. — Это старый прием — прикидываться дурачком. Так действовал Клавдий, чтобы спасти свою жизнь и впоследствии стать императором. Есть у меня парень — он занимается тем же, чем и я, — так он тоже строил из себя простачка целых десять лет, зато власти все это время давали ему спокойно работать. Понимаешь? А Феррагамо на самом деле туп как пробка, а считает таковым меня, поэтому мне все время удается обводить его вокруг пальца, а он настолько глуп, что даже не понимает этого. — Беллароза радостно рассмеялся.

Мы снова принялись за отбивные и молча жевали до тех пор, пока не настал черед кофе.

— А ты иногда прикидываешься дурачком? — спросил он меня.

— Иногда.

— То есть я имею в виду такую ситуацию: ты что-то знаешь, но не показываешь виду. Ждешь момента. Зажал свое самолюбие в кулак и терпишь насмешки. Выжидаешь.

— Иногда в подобных случаях я вообще не раскрываюсь. Просто даю возможность моему сопернику свихнуться от сомнений в том, знаю я что-то или не знаю, — уточнил я.

— Понятно, — кивнул он. — Но ты лучше приведи пример. Конкретный.

Мы молча посмотрели друг другу в глаза.

— Ну, например, эта история с Федеральной налоговой службой, — начал я. — Ты сам велел Мельцеру отправиться к его бывшим коллегам по ФНС и разузнать, нельзя ли накопать на меня компромат. Что они и сделали. После этого ты направил меня все к тому же Мельцеру. Он помогает мне, а я оказываюсь у тебя в должниках. Ловко придумано.

Фрэнк, делая вид, что занят своим десертом, молчал.

— Что было бы, не обратись я к тебе со своей проблемой? — поинтересовался я.

Он пожал плечами.

— В этом случае, — продолжал я, — ты нашел бы для меня другую проблему. Или, возможно, мне понадобилась бы от тебя еще какая-нибудь услуга вроде согласия на строительство конюшни. Не знаю, было ли это подстроено или нет, но я нисколько не сомневаюсь, что ты имел возможность нашептывать все, что нужно, в ухо моей жене и тем самым оказывать на меня давление.

Мой собеседник явно знал, что мы с Сюзанной разругались насмерть, значит, он должен был ощущать свою вину за то, что случилось. Судя по его виду, он и чувствовал себя неважнецки. Кроме политических, этнических, классовых и всех прочих разногласий, которые разделяют людей в обществе, существуют еще и самые простые причины для конфликтов между людьми — это насилие, убийство и соперничество из-за женщин. Если проще, мужчина всегда недоволен, когда другой начинает трахать его подружку. Беллароза явно чувствовал себя неуютно, иначе он не стал бы молчать в такой ситуации. Он, вероятно, ждал, когда я сам заведу разговор о Сюзанне и о нем. Но поскольку в данной ситуации оказался загнанным в угол он, а не я, то я решил — пусть он подольше помучается.

Не говоря ни слова, я встал из-за стола и подошел к столику, на котором нам оставили записки, принятые по телефону в наше отсутствие. Среди них была записка от Сюзанны. Она оставила мне свой новый номер телефона, так как от старого пришлось отказаться: должно быть, достали журналисты и сердобольные родственники. Я выбросил записку с номером в мусорную корзинку и вышел в коридор.

Спустившись в холл гостиницы, я столкнулся не с кем иным, как с Дженни Альварес, женщиной в красном, правда, на сей раз платье на ней было совсем другого цвета.

— Привет, мистер Саттер, — воскликнула она.