Читать интересную книгу Почетный караул - Джеймс Коззенс

— Н-да? Ну так он… — лейтенант Эдселл наклонил голову в сторону кабинета майора Уитни, — …думал, что запер меня, но ошибся. А прищемила меня вот та сволочь. — Он кивнул в другую сторону, на стол Натаниела Хикса. — Конечно, ты скажешь, что я мог бы предвидеть. Так я предвидел! Но я не предвидел и не мог предвидеть, что туда именно в эту минуту заявится старик Росс. Естественно, Хикс не упустил случая подлизаться к Россу.

Лейтенант Филлипс сказал пренебрежительно:

— Но ты же не знаешь точно, что Хикс хоть как-то к этому причастен.

— Черта с два не знаю! — сказал лейтенант Эдселл. — Дежурная там объяснила мне, что Уиллиса подвел к полковнику Россу тот офицер, с которым я его оставил. И это отлично укладывается в общую картину. Я же знал, что он именно от Росса получил это задание — пристроить розовые слюнки про эту дыру во славу генерала Била в миллионотиражные журналы, как он выражается. Когда я утром уходил из отдела, он распустил хвост. — Лейтенант Эдселл воодушевился. — Милт Маккейб, художник (сидит в форме сержанта в чертежной!), пришел, чтобы что-то там сделать для этого подонка, ну, капитана из Орландо, летчика-истребителя, который помогает Хиксу с его проектом…

Он кивнул на чертежную доску и диаграммы построений самолетов на большом столе у окна.

— Хикс надулся важностью, как индюк, и говорит Маккейбу, что через генерала Била затребует его к себе для иллюстрирования этих статей. Потом Хикс выдает мне, какая он шишка в издательском мире, да как замечательно разбирается в литературе, да какой он тонкий критик и судья — о, черт! Ты когда-нибудь читал жвачку, которую они печатают? Он сипел и пыхтел о том, что он намерен сделать, и о том, что с генералом, и с Россом, и со всеми ними он вот так! — Лейтенант Эдселл поднял два растопыренных пальца и свел их вместе. — Тут и соображать было нечего. Разговор зашел о заварушке в клубе, и он дал недвусмысленно понять, что стоит всецело на стороне олуха из Орландо, верного рыцаря Юга. И мне следовало бы сообразить куда больше.

— Ну, — сказал лейтенант Филлипс, — по-моему, раз уж ты сообразил, что Хикс против, поручать ему Уиллиса было верхом глупости.

— Заруби себе на носу, — сказал лейтенант Эдселл, — все, что можно было сделать, сделал я. А ты рассиживал на заднице. Хотя должен сказать, что это все-таки лучше, чем изгадить все, как ты ухитрился вчера с Элом Джеймсом…

— Я изгадил?

— А кто же? Ты, ты! Зачем тебе понадобилось сообщать подручным Моубри, что он цветной? Если бы ты хоть немножко умел думать, так не проговорился бы об этом подлой крысе Ботвинику. Кроме болтовни, ты во всем бесполезен, потому что чертовски наивен. Политически ты инфантилен. И все еще веришь в дерьмо, которым тебя пичкали в Сент-Поле, или где там еще, и в старом милом Гарварде.

Лицо лейтенанта Филлипса выражало то растерянное возмущение, которое испытывает человек, когда за серьезными ошибками и недостатками своего друга вдруг различает собственную более серьезную, более тяжкую ошибку. Его уважение к себе было скомпрометировано тем, что у него такой друг. Как он мог объяснить или извинить подобный выбор? Лейтенант Филлипс встал с подчеркнутой сдержанностью, взял свою фуражку и вышел.

Мисс Канди, которая все еще склонялась над газетой, тут же подняла голову и сказала:

— Лейтенант Эдселл!

Лейтенант Эдселл взял трубку аппарата на своем столе. Мисс Канди замерла с полураскрытым ртом. Он назвал номер.

— Лейтенант Липпа тут? — сказал он. — Нет, не затрудняйтесь. А кто говорит? Сержант Леви? Да. Ну, если она вернется, скажите, пусть сразу позвонит мне, хорошо? Возможно, я скоро уйду. — Он небрежно бросил трубку на рычаги.

— Лейтенант Эдселл!

— Бога ради, что еще?

— Вы сломаете телефон.

— Туда ему и дорога.

— Лейтенант Эдселл, вы читали эту статью в газете?

— Нет.

— Ужасно интересная. Ну, про отказчика, которому совесть не позволяет служить в армии. Что он говорит.

Лейтенант Эдселл встал, повернулся к ней спиной и начал рассматривать сложенные на столе диаграммы сержанта Маккейба, беря лист за листом и бросая их обратно.

— Лейтенант Эдселл! — сказала мисс Канди. — Вы будете слушать? Я хочу вас спросить. Вот он говорит… — Она прищурилась на газету. — Вот он говорит — я цитирую: «Мои убеждения не позволяют мне служить в частях, ведущих боевые операции, но я выразил полную готовность пойти на военно-медицинскую службу, где мог бы оказаться полезным, поскольку владею навыками оказания первой помощи. Но мне было отказано».

Она с надеждой посмотрела на лейтенанта Эдселла, но он, словно не слыша, продолжал поднимать и класть обратно большие листы чертежной бумаги. С еще большей решимостью она продолжала читать, повысив голос:

— «Хотя я и не член какой-либо церковной организации, но следую христианской доктрине непротивления и сожалею, что столь многие из тех, кто ее проповедует, сами ей не следуют. Я считаю, что Гитлер — зло, но утверждаю, что зло нельзя победить другим злом, то есть ненавистью и насилием, но, наоборот, лишь любовью и милосердием». Конец цитаты. Лейтенант Эдселл, как по-вашему, можно Гитлера победить любовью? По-моему, нет.

— Господи Боже! — сказал лейтенант Эдселл, оборачиваясь. — Что вы там бормочете, Палм?

— Ну, про этого, который в Тампе. Что он говорит. Тут сказано: известный бейсболист. А я про него знать не знала. Очень интересно, по-моему. И удивляюсь, отчего вы-то не отказчик по велению совести.

— Господи Боже, это еще почему?

— Ну, вы вроде как всегда против всего, разве нет?

— Я вроде как всегда против всякой чертовой глупости. Отказ от военной службы со ссылкой на совесть — это чертова глупость.

— Так я же и говорю, что так думают почти все люди, и потому удивляюсь, что и вы тоже. Ну, знаете… Вот когда вы утром разговаривали с капитаном Уайли про цветных, вы же сказали, что на Юге все до единого не правы. Разве, по-вашему, человек не имеет права быть отказчиком, если у него совесть этого требует?

— Он имеет право быть чем хочет, если ему это сойдет с рук.

— Даже когда… Вот что сказал член комиссии по воинской повинности. Цитирую: «Защита тех прав личности, какими он пользуется, практикуя непротивление, обеспечивается другими. Если у него так много совести, для меня остается загадкой, как он может принимать эти блага, хотя не желает присоединиться к тем, кто ради их защиты рискует жизнью».

— Ха! — сказал лейтенант Эдселл, оживляясь. — Какие такие блага принимает этот дурак? Платит тридцать пять долларов в месяц, чтобы его заперли в концентрационном лагере с другими полоумными под водительством отборных христосиков?

Наконец-то добившись своего, мисс Канди сказала радостно:

— Ну, по-моему, этот, который говорил от имени комиссии, имеет в виду, что он что-то должен родине, ведь верно? В конце-то концов, здесь он правда имеет блага, ну там свободу, демократию, мало ли что. В Германии у него их ведь не было бы, верно? — Она поглядела на лейтенанта Петти, который с изумлением взирал на них обоих. Было очевидно, что будничная работа в войсках связи была совсем другой. Эта немая дань восхищения — лицо лейтенанта Петти, который чуть ли не разинув рот, ошеломленно слушал их глубокомысленную беседу, — сделала ее совсем счастливой, и она сказала любезно: — А вы что думаете, лейтенант Петти?

— Ну, меня не спрашивайте! — сказал лейтенант Петти.

— Палм, никому таких вопросов не задавайте, — сказал лейтенант Эдселл. — В них нет никакого смысла. При чем тут, что у него было бы в Германии, а чего не было бы? Важно, что он получает здесь. Вы сейчас сами прочли, что он здесь получает. Чванный подонок, пролезший в призывную комиссию, чтобы было над кем измываться, выставляет его подлым трусом и мерзавцем. Он получает право провести войну — а если будет, как в прошлый раз, то и несколько лет после — в концентрационном лагере. Чем же он обязан своей родине за это? И что, по-вашему, такое — его родина? Государство?

— Нет. При чем тут государство? Я говорю про родину, про всю страну.

Лейтенант Эдселл позволил себе улыбнуться.

— Пусть так, — сказал он. — Но страной-то управляет федеральное государство, продукт классового антагонизма и орудие классового господства. И что он должен этому государству? Как бы оно себя ни называло, где бы ни находилось — будь то мы, Россия, Германия, Япония, — оно остается средством сохранения власти для кучки людей, которые ложью и обманом пробрались на самый верх, а всех остальных оно заставляет работать на эту кучку. Ногой в зубы — вот все, что он ему должен. И пусть наподдает всякий раз, когда может себе это позволить без того, чтобы его ликвидировали. Естественно, если он правда верит в непротивление, то ни для каких конструктивных действий все равно не годится, а потому и пусть его ликвидируют…