Платье горничной Шут связал в узел вместе с остальными вещами, принадлежавшими Миле. Взамен надел простой, но удобный охотничий костюм из темно-зеленого сукна и легкий весенний плащ. Все это он успел прикупить загодя, отлучаясь в город. Голову Шут обвязал широким черным платком, а лицо натер вишневым вином. И сразу стал похож на южанина. На самом деле от постоянно носимого чепца волосы его давно потускнели, свалялись серыми сальными прядями и уже не привлекли бы никакого внимания… Шут был уверен, что и без маскарада его не узнают, но проверять не особенно хотел.
Узел со старой одеждой он бросил в большой костер за городом, где крестьяне жгли прошлогодний мусор, и покинул Золотую в тот же день на вороном жеребце, которого сторговал на рынке.
Жеребец был не самых чистых кровей, но резвый и с покладистым норовом. Имени у бывшего хозяина он не получил, поэтому Шут назвал его по своему усмотрению — Шелком. Никогда раньше он не имел своего коня — Руальд не додумался сделать Шуту такой подарок, а тот и не просил. Он мог бы и сам купить любого хорошего скакуна, ибо денег имел в достатке, но почему-то никак не решался. Шут не мог относиться к с в о е м у коню просто как к средству передвижения. Это мог бы быть только друг. И никак иначе. Но дружба в первую очередь подразумевала ответственность, которой Шут всегда страшился. До недавнего времени, пока все не изменилось так, что он перестал узнавать самого себя…
Продавец не обманул: Шелк действительно стоил уплаченного золота — оказавшись за воротами города, он легко и с наслаждением мчал Шута вперед. Прочь от горестей минувшей зимы, от усталости, от всех правил и бесконечных обязанностей.
Лишенный преграды высоких городских стен, мир распахнулся навстречу безграничным синим небом и цветущим полем. И не в силах больше сдерживать пьянящий восторг, Шут закричал от радости. Высоко поднявшись в стременах, он раскинул руки, позволяя чудесной легкости наполнить тело и омыть душу божественным ощущением свободы…
Добравшись до усадьбы к утру следующего дня, Шут поспрашивал местных мальчишек и вскоре нашел то, что искал — маленький охотничий домик недалеко от Лебединого Дворца. Это было ничем не приметное местечко, давно уже заброшенное по причине ветхости, а главное — потому, что охотники предпочитали соседние, более богатые дичью угодья в полудне езды от усадьбы.
Шут стреножил коня, позволив вороному свободно гулять по лужайке, которая густо поросла молодой сочной зеленью, а сам скинул всю одежду и долго упоенно купался в ледяном ручье, не боясь ни простуды, ни острых камней на дне, ни посторонних глаз… В этих местах, кроме жителей приусадебной деревни никто особенно не хаживал, да и тех случайно встретить — еще постараться надо. Вся жизнь селян крутилась вокруг дворца: деревня и появилась-то благодаря ему, ибо держать всех слуг под господской крышей не имело смысла. А зачем слугам в лесную чащу лезть? Незачем. Разве только по грибы да по ягоды, но это не раньше середины лета… Так что Шут мог не опасаться чужих взглядов и незваных гостей.
Отмывшись как следует, он развел костер и запек пару рыбешек, которых умудрился поймать на острогу. На небе к тому времени уже густо высыпали звезды, они казались Шуту яркими необыкновенно, а запах печеной рыбы разбудил такой аппетит, какого он не испытывал с последнего дня, проведенного на Островах. Это был запах детства, дороги и простой доброй жизни…
Когда костер прогорел, оставив Шута один на один с ночной прохладой и комарами, тот, наконец, перебрался в дом. Лачужка имела весьма заброшенный вид, но убирать ее и приводить в порядок Шут решил не раньше, чем хорошенько выспится. С головой завернувшись в плащ, он сладко уснул на широком топчане с соломенным тюфяком.
Только вот снился ему опять тот самый канат…
6
Тогда было лето, самая его середина. Они колесили по землям Северного Удела и уже объехали немало крупных городов этой части королевства.
Большие города были хороши тем, что между высоких домов бродячие артисты могли натянуть веревку и устроить представление, которое всегда собирало внушительные толпы зрителей. Прошелся один раз по канату — вот тебе уже и публика наготове. И настроение у нее самое подходящее: кидать монеты в шапку симпатичной девчушке, что только успевает обходить «почтенных господ», звеня колокольчиками в волосах. Вейка отлично справлялась с этой ролью. А по канату в основном прогуливался Дейра, да его неизменная напарница Фей. И иногда — Шут. Он был маленький и легкий, ему такие фокусы давались без труда, а зрители приходили в восторг — подумать только, какой смелый мальчик!
Дала не одобряла эти выступления. Она ничего не имела против выходов Дейры и Фей, но каждый раз хмурилась, когда на канат забирался Шут. «Пусть скачет внизу! — сердито говорила она мужу. — Пусть жонглирует и ходит на руках, у него это получается гораздо лучше!» Дала боялась за приемыша и не скрывала своей тревоги, но Виртуоз даже слышать ничего не хотел. Он полагал, что прогулки на высоте трех этажей не настолько опасны, зато прекрасно закаляют силу воли и развивают смелость. Шут был с ним согласен, хотя на самом деле он вообще не испытывал страха. Ему просто нравилось стоять так высоко и с замиранием слушать испуганно-восхищенные возгласы зрителей.
В тот день Дала с утра была в дурном расположении духа. Когда артисты прибыли на площадь, где уже несколько дней давали представления, она вдруг решительно подошла к супругу и заявила, что Шут выступать не будет. Дала сказала это таким голосом, что Виртуоз, увлеченный наставлением братьев-жонглеров, не зарычал разгневанно, а остановился на полуслове и лишь глубоко вздохнул.
— Что, опять? — спросил он напряженно. Дала кивнула, и Шут не сумел понять, почему глаза ее наполнились такой печалью. Зато прекрасно понял, что в любимом развлечении сейчас будет отказано. А он уже всей душой рвался наверх.
Он не стал дожидаться окончания этого непонятного разговора, в котором Виртуоз почему-то не захотел перечить жене. Шут просто скинул туфли и быстро, точно ящерица, стал карабкаться по щербатой стене, спеша добраться до витого чугунного балкона, к решетке которого был прочно привязан канат. Этот трос, упругий и достаточно широкий, чтобы не соскальзывали пятки, закреплял лично отец Дейры, чьи руки умели разгибать подковы. Взобравшись на балкон, Шут сел на его край и, весело болтая ногами, окинул взглядом небольшую площадь. Народу уже собралось немало: люди успели привыкнуть, что каждый день в это время артисты начинают свое представление. Шут нашел глазами Далу и удивился тому, каким бледным было ее лицо, обрамленное растрепанными черными волосами. В груди у Шута нехорошо екнуло, но тогда, в неполные девять лет он еще не научился прислушиваться к своей интуиции…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});