Читать интересную книгу Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Позже в тот же вечер на перекрестном допросе Гордон Грей, руководитель Совета по обеспечению благонадежности персонала, спросил Теллера, навредит ли американской обороне и безопасности предоставление Оппенгеймеру доступа к секретным данным. Теллер вынес свой вердикт:

Я считаю, что это скорее вопрос доверия. Но нет никаких оснований полагать, что характер доктора Оппенгеймера не позволяет ему сознательно и добровольно совершать действия, опасные для страны. Поскольку ваш вопрос направлен на то, чтобы прояснить его намерения, то я бы сказал, что не вижу никаких причин отказывать в благонадежности. Если же поставить вопрос о дальновидности и целесообразности такого решения, то, судя по делам Оппенгеймера с 1945 года и до сих пор, я считаю, что разумнее отказать ему в благонадежности.

В этом и состоял камень преткновения. Оппенгеймеру суждено было понести наказание за свое упорное несогласие подчиниться политическому давлению и за отказ одобрить разработку оружия, по его мнению, совершенно ненужного и технически нереализуемого. Выходя из зала заседаний, Теллер подошел к Оппенгеймеру и протянул ему руку: «Сожалею». Оппенгеймер пожал руку и ответил: «После того что вы сказали, не понимаю — о чем».

Совет по обеспечению благонадежности персонала с двукратным перевесом проголосовал за отказ Оппенгеймеру в доступе к информации. Соответствующий вердикт вынесли 23 мая. Оппенгеймер не нарушал никаких законов или предписаний, но с точки зрения законов «атомного» времени он был виновен в недальновидности и в «поведении… достаточно сомнительном, чтобы вызвать подозрения».

Оппенгеймеру отказали в благонадежности всего за день до официального истечения очередного срока доступа к документам. Пережитое разбирательство как будто состарило его на несколько лет. С Оппенгеймером как с влиятельным апологетом рассудительного подхода к атомной политике и международного контроля над вооружениями было покончено.

Если это была и победа над Оппенгеймером, то, несомненно, пиррова. В научных кругах Теллер стал изгоем. После процесса в октябре 1954 года Стросс попытался блокировать переназначение Оппенгеймера на пост главы Института перспективных исследований. Ему это не удалось. Когда в 1959 году Стросс попытался стать министром торговли в правительстве Эйзенхауэра, сенат с небольшим перевесом проголосовал против. На это решение повлияли обвинения в злоупотреблении полномочиями, которые Стросс допускал на посту руководителя Комиссии по атомной энергии.

Теодор Холл

В 1950 году в лондонском Олд-Бейли за передачу атомных секретов и нарушение Закона о государственных тайнах судили Фукса. Сначала Клаус думал, что его ждет смертная казнь. Но, несмотря на решение суда, который указал, что преступление Фукса «сложно отличить от государственной измены», судили его все же не за измену. Фукс получил максимальный срок по своей статье — 14 лет лишения свободы.

В декабре к 30 годам тюремного заключения приговорили Голда. 6 апреля 1951 года получил 15 лет Грингласс. Юлиуса и Этель Розенбергов также судили за шпионаж, а не за измену, тем не менее 5 апреля за преступление, которое суд охарактеризовал «хуже, чем убийство», им вынесли смертный приговор. Дело Розенбергов получило громкий международный резонанс, вызвало массовые протесты и пикеты. Надеясь приобрести статус мучеников, Розенберги отказались от признания и сотрудничества и оба умерли на электрическом стуле 19 июня 1953 года. Лэмфер, активно участвовавший в предоставлении улик по этому делу, испытывал смешанные чувства: «Я чувствовал не удовлетворение, а поражение. Я знал, что Розенберги виновны, но это не снижало моего чувства тяжелой вины за их смерть».

Так получилось, что Теодора Холла и его жену Джоан пригласили на обед как раз в тот день, когда казнили Розенбергов, и они проезжали на машине мимо нью-йоркской тюрьмы Синг-Синг. Холл также испытывал смешанные чувства. Уехав из Лос-Аламоса, он перебрался в Чикаго и некоторое время работал с Теллером. В 1946 году он познакомился с Джоан Краковер, и 25 июня 1947 года они поженились. Друг Холла Сакс, который одно время был его шпионским связным, также переехал в Чикаго. Джоан знала, что раньше оба молодых человека работали на СССР. Теодор и Джоан все больше увлекались политической деятельностью и в конце 1947 года вступили в коммунистическую партию США. Они полностью сознавали, какие последствия это может иметь для них в Америке, где набирала обороты холодная война. Кроме того, вступление в компартию означало, что Холлу придется прекратить свою тайную деятельность, так как скрыть свою принадлежность к коммунистам он бы не смог. Холл написал Саксу (он к тому времени тоже женился и жил в Нью-Йорке), что пришло время обрывать связи с советской шпионской сетью.

Но этим дело не закончилось. Сакс сохранил связи с СССР и теперь убеждал Холла, что тот по-прежнему очень нужен в качестве разведчика. Несмотря на молчаливое соглашение, заключенное с женой, Холл решил вернуться к шпионской работе. Холл уже не имел необходимого допуска к секретной информации, поэтому не имел возможности сообщать атомные секреты. Однако он вполне мог узнать у коллег по Хэнфорду детали получения полония-210, изотопа, использовавшегося в ядерном оружии в качестве инициирующего элемента. В августе 1949 года Джоан была уже на четвертом месяце беременности их первым ребенком, когда Холл вновь хотел завязать со шпионажем. Супруги встретились с Моррисом и Лоной Коэн в Нью-Йоркском городском парке, чтобы это обсудить. Холлы были твердо намерены выйти из игры. Когда 31 января 1949 года Трумэн объявил, что СССР испытал атомную бомбу Джо-1, Холл счел, что его работа закончена. Он попросил Сакса передать советским связным, что заканчивает шпионскую деятельность.

Это решение оказалось своевременным. Весной 1950 года Мередит Гарднер из Арлингтон-Холла составил отчет, основанный на частично дешифрованной телеграмме НКГБ от 12 ноября 1944 года. В ней говорилось о шпионе по имени Теодор Холл из Лос-Аламоса:

БЕК встретился с Теодором Холлом, 19 лет, сыном скорняка. Он — выпускник ГАРВАРДСКОГО университета. Как талантливый физик, он был приглашен на государственный подряд… По мнению БЕКа, Холл обладает исключительно острым умом и широким кругозором, а также политически развит. В настоящее время X. работает в группе специалистов в «ЛАГЕРЕ-2» [САНТА-ФЕ]. X. передал БЕКу отчет о ЛАГЕРЕ, где перечислил основных сотрудников ЭНОР-МОЗ. Он решил сделать это по совету своего коллеги СЕВИЛЛА САКСА, ГИМНАСТА, живущего в ТИРЕ… Считаем целесообразным поддерживать связь с X [1 группа не расшифрована] через С. и не вовлекать никого больше. МЭЙ не возражает…

Кодовое имя БЕК носил Сергей Курнаков. ГИМНАСТ, возможно, означало «член комсомола», а ТИР — кодовое название Нью-Йорка. Псевдоним МЭЙ принадлежал Степану Апресяну, советскому вице-консулу в Нью-Йорке.

Телеграмму послали еще до того, как были назначены псевдонимы для Холла и Сакса. Из всех сообщений, расшифрованных в рамках проекта «Венона», это было одним из наиболее ясных и недвусмысленных и напрямую касалось атомного шпионажа.

Дело Холла передали агенту ФБР Маккуину. Гарднер вычислил связь между Холлом и шпионом, проходившим под кодовым именем МЛАД. В телеграмме от 23 января 1945 года указывалось, что МЛАДа (чье имя потом заменили на ЯНГ) призвали в армию, но он остался работать в Лос-Аламосе. Временные рамки в точности совпадали с данными из личного дела Холла.

Это было изобличающее доказательство, но нельзя было раскрывать сами расшифровки «Веноны». Маккуин должен был найти доказательства того, что Холл по-прежнему действующий шпион, либо заставить его в этом сознаться. Это была задача не из легких. В то время и Холл, и Сакс уже активно занимались политической деятельностью, такое поведение было исключительно нехарактерно для действующих шпионов. ФБР еще предстояло выйти на Морриса и Лону Коэн, но эта семейная шпионская пара уже отправилась в СССР, прибыв в Москву в ноябре 1950 года.

Холла и Сакса по отдельности вызвали в ФБР на допрос 16 марта 1951 года. Однако оба ожидали такого развития событий и были готовы к нему. Хотя хладнокровие и невозмутимость Холла в течение многочасового допроса только подогрели подозрения Маккуина, дело не продвинулось ни на йоту. Интенсивная слежка не дала никаких новых улик. В конце 1951 года Маккуина отстранили от этого дела, и оно значительно понизилось в списке приоритетов ФБР.

Несмотря на то что во время допроса Холлу удалось сохранять спокойствие, внутри у него все бурлило. В середине 1952 года с ним на контакт снова вышла советская разведка. Они с Джоан переехали в Нью-Йорк осенью того же года. Неизвестно, передавал ли Холл какие-либо секреты наэтом, третьем и последнем, этапе своей шпионской карьеры, но когда Розенберги оказались под угрозой казни, Холл предложил своему советскому куратору экстраординарный ход. Чтобы снять с Розенбергов часть вины, он предложил выдать себя и признаться, чем занимался во время войны. «Я бы это сделал, — говорил он другу после. — Я чувствовал в этом острую необходимость. Но он [куратор] считал, что эта идея никуда не годится. Так ничего и не получилось». В СССР уже пришли к выводу, что Розенбергами можно пожертвовать.