государство ставить в известность, что живете вместе?
— Ир, я боюсь сглазить даже это счастье, ты что…
— Я его давно таким счастливым не видела, Жень. С каким энтузиазмом мне показал, как Дане комнату обустраивает, я даже удивилась. Они с мамулей порой забывали, что я вообще существую…
— Молодые были, сами еще дети. Не злись на них.
— Да не злюсь. Даже недавно посмеялась, рассказывала Решаду, как мамуля в поликлинике сказала, что у нее двое детей, а потом на меня посмотрела, поправилась: «А, да, трое!» Тогда, правда, было не смешно.
— Я два раза Даньку забывала в магазине, из садика забрать тоже, — покаялась подруга. — Я еще поборюсь с Элей за звание «Мать-ехидна».
— Кстати, она в курсе вашего с отцом романа. Сама сказала, похвалила вас, что решились. Я была удивлена.
— О как. Я так боялась ее реакции!
— Женьк, в следующем году они с дядей Витей двадцать пять лет отметят, о чем ты! Мама с отцом давно, кроме уважения, ничего не испытывают друг к другу.
(8 августа, среда, +19)
— Я тебе собрал ежевики, вместо той, рассыпанной, — привычно перешагнув ступени террасы, сопровождаемый Тенью, Решад нос к носу столкнулся со своей обоже. Потянулся к столику за ее спиной, поставил корзинку. — Не так много, правда.
Девушка сделала шаг в левую сторону, желая пройти мимо, но, незваный гость, не угадав ее маневр, шагнул в правую, преградив путь. Не смея взглянуть в глаза от неловкости момента, пытаясь пропустить друг друга, опять сделали шаг, каждый со своей стороны, и снова очутились рядом.
Соскользнув пяткой с каблучка, Ира чуть пошатнулась не вовремя, рефлекторно уцепилась за рубашку соседа. Опомнилась, разжала ладонь, чуть погладила, расправляя заломы на ткани:
— Спасибо, не стоило. Это все?
— Нет, — мужчина справился с волнением от нечаянного прикосновения, неожиданно для себя произнес, понизив голос. — Я пришел сказать, что проиграл, Ириш. Я хочу заявить на тебя права, и дать тебе такое право. Взять на себя все обязательства перед тобой. Ты победила.
— Знаешь, в чем твоя проблема? — посмотрела Ира прямо в глаза гостю. — Я на твою войну не приходила, и свою не начинала. Все это время ты воевал сам с собой.
— Ир, я же могу и без тебя жить. И с кем-то, наверное. Могу. Но не хочу. Это будет не жизнь. Но я хочу, чтобы ты была счастлива, пусть даже не со мной. Я… люблю тебя, — тихо произнес мужчина, впервые в жизни сказав женщине эти три слова, и твердо повторил: — Я тебя люблю, жаным.
Неловкая тишина повисла в воздухе, только капли дождя застучали по крыше.
Не так он представлял себе объяснение, в страшном сне не снилось ее молчание в ответ, опущенные в пол глаза. Да и зачем ей его любовь, солить или мариновать? Подобных признаний в ее жизни было столько, что чувства деревенского идиота в коллекцию не войдут, а сразу отправятся в мусорную корзину. Растерянный, он еще что-то ждал, с каждой секундой понимая, что чуда не случилось.
Наконец Ира вновь посмотрела на него:
— И что ты теперь будешь делать, Решад?
— Не знаю. Сейчас должен пожелать тебе счастья, развернуться и уйти, ты же не сказала в ответ: «Я — тоже»… Справлюсь как-нибудь. Должен, — голос вдруг сел окончательно. — Ты что творишь?
— Пуговицу на твоей рубашке расстегиваю, — Ира зацепила ногтем еще одну пуговку.
Боясь спугнуть момент, мужчина застыл истуканом, и только бешеный пульс зашумел в голове. От нее можно ждать что угодно, спрогнозировать ее действия невозможно, никакой логики и понятного объяснения ее решений нет!
Девушка справилась с упрямыми застежками, осторожно, чтобы не повредить повязку на его руке, потянула вниз рукава, положила ставшую ненужной рубашку на кресло.
Вздоха не хватило, будто вместе с рубашкой она и кожу с него сняла одним движением. Втянул в себя горячий воздух, сжал до боли кулаки, запоминая причудливые узоры, нарисованные девичьими ладонями, еще не смея наклонить голову навстречу ее губам.
Вздохнула, кончиками пальцев заскользив по плечам любимого, погладила рубец под левым соском, не спеша обвела ноготком татуировку на плече. Пробежалась губами по шраму на шее, и, привстав на цыпочки, поцеловала ямочку на щеке. Чуть повернув голову, замерла поцелуем в уголке его твердых губ.
— Ир… Не издевайся… — собрав остатки разума, осторожно ответил на легкие поцелуи, но все еще не верил в происходящее. — Я уже не остановлюсь.
— Я тоже…
Еще секунду Решад помедлил, боясь, что это очередная шутка, что расхохочется рыжая мавка в лицо и растает туманом в руках. Но нет, вот она, реальная, горячая, запрокинула голову, требуя поцелуя, тонкими пальцами неловко пытается расстегнуть пряжку ремня на его джинсах.
Сколько раз в мечтах он срывал нетерпеливой рукой ненужные одежды, и — вот, наяву, и до постели донести на руках, и грубо сжимать, и восторженно гладить желанную женщину, и дрожат пальцы, и губы заняты, не сказать главного, что было приготовлено для этой ночи.
Потом он будет нежен…
После…
Если выживет.
Ира только ахнула, проследив за полетом шелковой тряпки, бывшей минуту назад изысканным домашним платьем. И забыла о нем, когда мужчина потянул вниз полоску трусиков, целуя каждый сантиметр кожи, следуя за кружевами.
Не осталось сил сопротивляться очевидному: рассыпались все разумные доводы «против», «нет» перестало существовать. А приличия придуманы теми, кто никогда не любил…
Голова кружилась от запаха, угадывающегося в ложбинке ее грудей — прогретые солнцем ежевичные заросли — неповторимый, необычный запах удивительной красавицы, теперь принадлежащей ему. Еще будет время насладиться нежными, изысканными ласками, а сейчас только одна мысль билась в унисон бушующей крови — подмять под себя, войти, завладеть сладким телом, и не отпускать, насколько хватит сил.
И, вроде, целовал множество женщин, рано стал мужчиной, имел успех во многих постелях, как врач, знал химию тел, но, оказалось, что с любимой женщиной все иначе. Не нужно было подстраиваться, ждать, малейшее прикосновение отзывалось жаром под кожей, по позвоночнику, неожиданно бешеный ритм совпал, и дыхание стало единым.
И хриплые судорожные вздохи припухших от жадных поцелуев губ.
И резкий взлет немым криком сводящего с ума оргазма, и бесконечная невесомость после…
— Зачем ты бегала от меня так долго? — прямо в изящную раковину уха, в мокрые водоросли спутанных кудрей, оказавшихся близко к пересохшим губам, когда успокоилось дыхание. Приподнялся на локтях, чтобы видеть ее лицо.
— А кроссовки разнашивала, — и оба рассмеялись счастливо, посмотрев друг другу в глаза.
— Я выкину в речку твои кроссовки! — торжественно пообещал мужчина, чмокнув любимую в нос.
— Ага.