не в напитке, а в самой Иве. Или… сама знаешь, в ком.
– Хочешь сказать, что он вошёл в её тонкое эфирное тело? Что соединился с нею в одно целое существо, и обитает в её мире столь же вольготно, как и в своих собственных владениях?
– Это ты говоришь. А я в такие практики не посвящён настолько уж глубоко.
– Никогда такого и ни с кем не было, – уверенно сказала Сирень. – Напиток-то не может уж никак воздействовать на те зоны восприятия, что и являются ключом в особые и закрытые от дневного восприятия миры. А уж тем более в те, что лежат в других пределах. Не в наших. Да и воздействие он оказывает слабое, поверхностное. Чуть-чуть прикоснётся кто к миру предков, так уж и вылетает обратно. Это же сны безвредные, больше игровые, чем настоящие. Ладно, – она встала. Прошлась по тесной комнатке, но с таким разбегом, который говорил о её привычке обитать в больших просторных помещениях. – Есть у меня один консультант. К нему и обращусь. А ты, девонька, будь ласточкой послушной мне, расскажи о своих видениях очень подробно, в деталях. Не из любопытства мне надо это. А ради твоего избавления от их повторения, ради исцеления. Ты же знаешь, чем ты мне обязана?
– Знаю, – сказала Ива, – вы, магиня Сирень, моя избавительница от хромоты. Вы моя вторая матушка, давшая мне долю. А так я жила в недоле.
Сирень изобразила удовольствие, вернее, не сумела его скрыть. Пухлое сердечко чувственного рта расплылось в улыбке. – Верно понимаешь, девонька моя пригожая. А какие ножки у тебя оказались складные, да пригожие. Мужу твоему будущему в услаждение красота твоя будет. – Сирень обернулась и увидела Капу, созерцающего ноги Ивы, лежащей поверх покрывала на диване. Девушка, едва пришла в себя, так отбросила покрывало прочь.
– Иди, Кипарис, а мы тут посекретничаем с Ивой. Наше дело женское. До твоих ушей не предназначены наши тайны.
– Я – маг. И понятие мужское, женское в данной ситуации бессмысленно, матушка. – Сынок яростно сверкнул глазищами на новоявленную матушку, проявляя натуру прежнего, норовистого Капы.
– Кому бы и говорил! – возмутилась его непослушанием Сирень. – Вешней Вербе плети такие кружева и вешай ей на ушки. Сколько раз тебе говорила и говорю, забудь о прежнем баловстве с нею! У неё муж. Мой телохранитель Кизил. Человек вспыльчивый и думающий всегда после содеянного, а не впредь того. Всё выгнать его хочу, да жену его лишать вольных хлебов жалко. А ведь придётся. Только бы от себя и его, и девку эту непотребную подальше. Однажды он всадит свой боевой нож в соблазнительную грудь блудной жены. И тогда тень преступника падёт и на меня. Он запачкает моё честное не запятнанное имя тем, что был моим слугой! Был рядом со мною!
– Да не каркай ты, матушка, – осадил её Капа, – напророчишь ещё на свою беду! И нехорошо говорить о чьём-либо непотребстве в присутствии посторонней и чистой девушки.
– Ага! Понимаешь, что речь моя о непотребстве, а не о хороших вещах, для тебя отчего-то притягательном по сию пору. Так уйдёшь? Или желаешь ещё послушать разоблачений на свою неуёмную голову?
Капа послушно ушёл.
Как всегда ласковые ловушки Сирени
– Да неужели, матушка Сирень, он с Вешней Вербой опять в близости? – удивилась Ива.
– Ума не приложу, как их обуздать. И с кого собственно начинать? Казалось бы, нашла дуре мужа достойного. Не по её нраву дурному, ни по её малообразованности ей неподходящему. Одел, обул, даже драгоценностями украсил, в дом хороший заселил. Сиди себе, всегда сытая и бездельная. Жди его в белую постель. А уж он себя ждать не заставляет. Чего ей ещё, дуре – бестолочи задастой и сисястой?
Сирень будто забыла, что и сама она грудастая на диво. Пышна и малоросла, отчего подобна шарообразной, цветастой глазастой и румяной кукле – неваляшке. Но себя-то она считала шиком и образцом телесной чистоты. Совершенством и даром для зрения всякого, кто на неё смотрел. И как ни странно, её самоуверенность обладала колдовским воздействием на всех, кто и находился рядом. А может она и, действительно, не смотря на некоторую избыточность своих форм, была очень красива, очень ярка, умна и необычна в своём человеческом измерении. Во всяком случае, Иве Сирень очень нравилась, очень к себе располагала, как нравилась ей и странная несуразная бабка Старая Верба, коей оборачивалась, подобно оборотню, магиня. Она не столько даже повелевала, сколько обаяла собою, располагала к себе как к существу родному, всё способному понять, помочь бескорыстно. Так казалось, а уж насколько соответствовало действительности, Ива того знать не могла. Сирень, погружая обоняние девушки в облака тонких ароматов, глаза в свою изукрашенную внешнюю декорацию, снимая малейшее напряжение умелой лёгкой лаской, настроив чувства на полное доверие, раскрыв душу Ивы, вошла в неё точно так же, как сама Ива входила в недра «Пересвета». Так что Сирень вошла туда же уже третьей.
Какое-то время Сирень изумленно ширила свои глаза, привычные ко многому, но не к такому. Она озирала чужим зрением серебристые стены инопланетной живой машины, она лежала в объятиях человека – пришельца. Она, зрелая потаскуха и хитрая лицедейка, таяла в юном доверии, растворялась в чистой непритворной любви. Она плакала от сочувствия чужому счастью, бывшего для самой девушки иллюзорным и вневременным, а в действительности не так и давно бывшим наполнением жизни Ивы – бывшей хромоножки.
Ива рассказала Сирени всё. Для неё самой видения были чрезвычайно странными, запредельными. Она отчётливо помнила своё путешествие, как будто совершила его в яви. Сирень очарованно слушала её, мерцая глазами как звёздами в тёмной ночи. Она даже приоткрыла свой рот, как будто и им ловила слова Ивы. – Как необычно! Но есть один человек, который мне многое объяснит теперь, – произнесла она.
– Вы тоже видели его, Фиолета? – спросила Ива у Сирени, – ведь вы же вошли в моё видение.
– Да, – ответила та тоном провидицы, – я на многое способна. А каков он может быть, если бы предстал в истинном своём облике? Когда он был безбород и полностью облит своим сияющим костюмом, он всё равно был полностью как человек?
– А разве он был с бородой? Когда? – удивилась Ива. – Я видела его только с гладким лицом.
– Ты же говорила, что у него не было бороды как у мальчика, а выглядел он как зрелый мужчина, – смутилась Сирень, – вот я и подумала, вдруг он привиделся тебе с бородой, – она запуталась, удивляясь и злясь на саму себя.
– Я видела его только ночью,