Через несколько секунд я разразилась смехом.
— Ну и ну! — в восторге воскликнула я. — Ничего более забавного я не читала после диалога у леди Брэкнелл в пьесе «Как важно быть первым»! Надеюсь, ты не принимаешь это всерьез? — Он подозрительно посмотрел на меня, не выпуская пера. — О, это же очевидно, не так ли? — беспечно проговорила я. — Он хочет поссориться с тобой, чтобы ты немедленно подал в отставку. И когда ты уже не будешь больше партнером в банке «Ван Зэйл», он получит полную свободу, чтобы распустить всевозможные грязные слухи о тебе, прежде чем ты успеешь открыть новый банк. Совершенно ясно, что он вполне отдает себе отчет в том, что делает.
Мы помолчали. Поскольку Стив даже не взглянул на меня, я поняла, что он был не только разъярен от того, что проглядел ловушку, но и задет тем, что я обнаружила ее с первого взгляда.
— Стив… — я почувствовала замешательство, желая дать ему понять истинное положение вещей так, чтобы он подумал, что дошел до этого сам, но, прежде чем успела сказать что-то еще, он прервал мои извинения нетерпеливым движением руки.
— Черт побери, — сказал он. — Ты права. Проклятый приблудный коротышка. Я вообще ничего ему не отвечу, — и он разорвал свое неоконченное письмо.
— Стив, — осторожно заговорила я. — не лучше ли было бы, если бы… — и неловко прервалась.
— Продолжай, — сухо проговорил он. — Я слушаю. Одному Богу известно, откуда Корнелиус узнал, что мне нужна вся поддержка, какую я только могу получить.
Это было признание, которого более мелкий человек никогда не смог бы сделать. Поцеловав его в темя, я улыбнулась Стиву и прямо сказала ему:
— Действуй так, как если бы ты был слишком доброжелателен к нему, чтобы серьезно с ним поссориться. Прояви огорчение, но и терпимость, и даже некоторую иронию.
Последовала еще одна пауза.
— Да, конечно, — ответил Стив.
Он достал чистый лист бумаги и уселся, уставившись на него.
— Если ты не против, я могу набросать письмо, — предложила я, — а потом ты исправишь его по-своему, как обычное письмо, подготовленное секретарем.
Он, не сказав ни слова, уступил мне свое кресло за столом и перо и стал с интересом следить из-за моего плеча за возникавшими на бумаге строчками.
«Дорогой Корнелиус, к чему поднимать такой шум? Моя «триумфальная поездка по Германии», как вы ее любезно назвали, обеспечила превосходную рекламу банку «Ван Зэйл». Если же я выразил некоторые сомнения по поводу работы с наци, то только потому, что не могу примириться, зная об отношении к людям, подобным нашим друзьям Райшманам, как к скотине, если не хуже. Короче говоря, я посоветовал бы вам немного меньше концентрировать свое внимание на моей осторожности в отношении Германии, и чуть больше — на моих успехах в Англии. Я не представляю, почему вы недовольны тем, что я пригласил на обед своего старого друга Билла Леклэра, но могу сообщить вам, что нам, эмигрантам-американцам, очень приятно встречаться с людьми, приезжающими иногда с родины. И если бы вам когда-нибудь случилось жить вне Штатов, вы бы сами в этом убедились!
И что это за странное определение Дайаны, как моей «сексуальной партнерши»? Она моя жена! Как бы вам понравилось, если бы я спросил: «Как поживает ваша сексуальная партнерша?» — справляясь о здоровье Алисии? И что это за осуждение моей былой неразборчивости? Я согласен с тем, что не был святым в прошлом, но далеко не святым были и вы! Действительно, после того, как вы написали мне это удивительное письмо, вы, вероятно, успели переспать с полдюжиной других женщин, кроме Алисии — и не говорите мне о том, что вы, с вашей навязчивой одержимостью во всем подражать Полу, храните супружескую верность, которую проповедуете! Так или иначе, поскольку речь идет о холодной сексуальной практике, какое значение имеет то, где и с кем вы вступаете в половое сношение? Бьюсь об заклад, что это вам совершенно безразлично, несмотря на забавно-ханжеский тон вашего письма. Мне очень жаль, что так получилось с вашей сестрой, она хорошая женщина, но я, по крайней мере, не настолько лицемерен, чтобы продолжать считать умершие отношения живыми. Это последнее лицемерие я оставляю вам, Корнелиус. Примите мои уверения… Стив».
— Он никогда не поверит, что это написал я, — заметил Стив. — Слишком холодно, слишком по-английски и слишком обходительно, а ведь он знает, что я готов накинуться на него с топором.
— Ты можешь сделать письмо более непристойным! — предложила я, вызвав у него смех и отказ.
— Это хороший ответ маленькому подонку, — проговорил он. — Я тут же отдам его переписать секретарю, в таком виде, как оно есть. — И только перечитав письмо еще раз, он с любопытством спросил: — Как ты узнала, что Корнелиус был одержим страстью к Полу?
— Об этом говорит все: то, что он взял после смерти Пола его полное имя, что поселился в его доме и стал работать в его банке, что назвал свою дочь именем Викки, кроме того, Сэм Келлер говорил о «таинственных» чувствах Корнелиуса к Полу.
— Я думаю, что он намного больше верен своей жене, чем когда-либо был верен Пол. — Стив тщательно сложил письмо и сунул его в карман. — Он просто без ума от этой странной девочки с рыбьими глазами.
— Она, несомненно, воплощает в его глазах аристократию Восточного побережья. Его, вероятно, мучает чувство неполноценности, поскольку его отец был простым фермером из Огайо. — Я все еще не выпускала из рук пера Стива, машинально рисуя на блокнотном листке сирену, какой представляла себе незнакомую мне Алисию с ее рыбьими глазами. — Чего я никак не возьму в толк, — подумав, заметила я, — так это почему они не займутся воспроизведением своего рода. Почему рядом с ними нет никакого маленького Корнелиуса? Ведь Корнелиус человек из той категории деспотов, которые должны были бы отождествлять орду сыновей с мужской силой, а мужскую силу с властью.
Стив рассмеялся.
— По-моему, дело в том, что он перенес самое худшее из всех возможных осложнений паротита. Тебе известно, что может случиться со взрослым мужчиной, перенесшим такую детскую болезнь, как паротит?
Я содрогнулась:
— Не выношу страшных медицинских историй! — Но мною овладело любопытство. — Бог мой, неужели ты хочешь сказать, что он импотент?
— Кажется, чисто функциональную сторону это не затронуло. Но об орде сыновей можно забыть. — Он пожал плечами, взглянув на часы, и повернулся к двери. — Ну и что? У них есть дети от их предыдущих браков… в мире множество пар, которым гораздо хуже, чем им.
— Но не так много таких разочарованных отцов, как Корнелиус. Это как раз такое несчастье, Стив, которое может повлиять очень плохо на его равновесие. Вся перспектива власти может для него померкнуть, и вся его энергия может направиться на что угодно другое. Боже мой, вспомни, как Генрих VIII принялся крушить все кругом, пытаясь получить наследника!