«Один из его ребят» управился быстрее, чем можно было ожидать, сообщив о случайном нахождении тела царевича под стеллажом оружия в арсенале. Его придавило случайно, когда Аман, судя по всему, был намерен поупражняться с мечом.
Наверное, задел что-то или, может, крепления и подпоры старые, износились. Вот стеллаж с тяжелеными копьями и упал аккурат на молодого Далхора, размозжив тому пару ребер и голову.
* * *
Таммуз и Змей уединились в приемной палате царя. Таммуз сел в кресло отца, расслабил спину, оперевшись на спинку. Положил руки на истертые временем подлокотники. Закрыл глаза. Мысль об отце не давала покоя и не приносила радости. Но в последние недели Таммуз приучил себя думать о том, что в этом кресле сидели многие предки и до Алая Далхора. Например, его дед. Таммуз рос, когда дед и шестеро его сыновей воевали с племенными союзами скахир, и точно знал, что войну выигрывали полководцы. Сам дед зачастую оставался во дворце, видел, как рождались на свет его внуки, заботился о брошенных воеводами невестках. Его дед был семейным человеком и всегда горько сожалел, что именно на его век выпало вести войны, ибо он не был задуман Господом для подобных свершений.
Дед искренне и глубоко верил в Господа. Нередко Таммуз думал, что унаследовал свою истость веры от матери и от него. И сейчас Таммузу казалось, что дух деда все еще с ним.
— Нравится? — спросил Змей с неопределимым выражением в голосе.
— М-м, — еще более неопределенно отозвался Таммуз. — Не знаю.
Он открыл глаза, осмотрелся. Впервые он видел приемную залу Далхоров с места главы целого государства.
— Вы теперь царь.
Таммуз поднял глаза к потолку и глубоко вдохнул, словно теперь и воздух мог оказаться совсем иным, нежели был прежде.
— Едва ли это признают все.
Гор усмехнулся и сел напротив.
— Ну, не без этого. Потребуется какое-то время, чтобы устранить наиболее активных несогласных с вашим правлением.
Таммуз задумался.
— Приход к власти всегда такой?
Гор пожал плечами: почем ему знать?
Таммуз глядел на молчаливого собеседника, пытаясь понять, что же, в конце концов, им движет. Тиглату было уже больше сорока: он стал короче стричь волосы, у него осеребрились виски, грубее от времени и непогод сделалась кожа вокруг шрамов. Откуда они у него, эти два параллельных шрама? Есть ли что-то человеческое за непроницаемой маской из льдистых серо-голубых глаз, высокого лба и рубцов во всю левую щеку?
Как часто за рубцами вообще остается что-нибудь человеческое?
Гор глядел в ответ на царя с некоторой долей непринужденности и расслабленности, как если бы вокруг не происходило, общим счетом, ничего особенного.
— Ты что-нибудь чувствовал на казни Тая? — вдруг спросил царь. Гор с интересом поднял бровь. — Ну, он был свидетелем, как ты долгие годы трудился на благо Орса. Я бы даже сказал, вы делали одно дело. Думаю, его разочарование от твоего предательства было особенно велико.
— Пожалуй, — Гор опустил уголки губ в безмятежном предположении. — Если бы меня не звали здесь змеем, наверняка сейчас я был бы Тиглат Вероломный. Но в здешних широтах змей и так означает коварного гада.
— И тебя это не задевает?
Гор пожал плечами:
— Ваш отец звал меня Змеем девять лет, и весь Орс ему вторил. Едва ли стоит удивляться тому, как я поступил.
Таммуз хмыкнул.
— Значит, чтобы избежать предначертания, которое отпустил мне отец, достаточно сменить твое прозвище.
— Может быть. Не знаю, — честно ответил Гор. — Было время, и я был искренне верен Алаю Далхору. Во всем Этане он представлялся мне лучшим из владык.
— Тогда почему ты помог мне? Явно ведь не потому, что разделял мою ненависть и обиду?
Гор не изменился ни в позе, ни в лице, но Таммуз кожей почувствовал, как мгновенно перед ним оказался другой человек.
— Разве мы не говорили об этом прежде? Я увидел в вашем положении нечто схожее с тем, что давным-давно пережил сам. И чем отчаяннее вы действовали, тем больше росла моя симпатия. А что до Алая… — Гор задумчиво прищурился, потом немного наклонился, сцепив перед собой пальцы рук. — Алай очень любил разговоры начистоту и отчего-то решил, будто за пять-шесть лет службы я тоже их невыносимо полюблю. А это не так.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И хотя не было сказано ничего особенно острого, Таммуз понял, что диалог Змей обрубил. Что ж, значит, пора отдать ему какие-нибудь распоряжения. Какие угодно, лишь бы он перестал смотреть насквозь своими устрашающими прозрачно-голубыми глазами и занялся делом. Да, видать в этом была проблема отца: Змей заскучал без интересной работы и принялся вытворять, что на ум придет. А как всякий выходец Храма Даг, он наверняка считал интересной только разнообразие и сложность убийств.
— В таком случае, — Таммуз тоже постарался сменить тон. В конце концов, он столько лет примерял на себя бесконечные роли при аданийском дворе! — Тиглат, обеспечьте безопасность моей коронации и моего ближайшего правления. Зачистите все провинции от зачинщиков мятежей и всех тех, кто будет подбивать людей к беспорядкам. Сделайте все, чтобы в самом скором времени я смог на законных основаниях объединить свой трон с аданийским без всяких вопросов.
— Это все? — Гор со скучающим выражением приподнял брови. Негоже мальчишке заносится в приказах, рассудил Гор.
— Жду отчета, — отозвался Таммуз, и Гор беззвучно усмехнулся одним лишь краешком губ.
* * *
Охота на китов закончилась всего через две недели после приезда Кхассава на крайний север его владений, чему раман был несказанно рад. Зато потом активно развернулась охота на моржей, и первое время лежбища этих громадных созданий вызывали у Кхассава острый приступ то паники, то тошноты. Чуть позднее он приноровился, и, хотя китобоем он так и не стал, пару моржей смог свалить лично.
Из дюжины его охранников, которые гостили здесь вместе с раманом, от руки Бьё Водяного Быка погибло трое, от руки хромого Альдна, старшего из братьев Адальмы — еще один. Кхассав терпел: четыре бойца не стоят всего того золота и кораблей, которых предоставит ему Мать лагерей. За умение молчать и ладить с северянами местные даже дали ему прозвище — Хас Терпеливый, что, по словам Арла, означало, что южанин был признан обретшим достаточно ума, чтобы понимать жизнь.
Незадолго до окончания срока выполнения первого условия, Бансабира позвала мужа, рамана и Хабура поговорить без свидетелей.
— Итак, полагаю, я достиг успеха? — начал Кхассав первым, и выглядел как мальчишка, гордый собой до неприличия. — Сказать откровенно, тану, сколь Терпеливым меня ни зови, а я уже немного изнемог.
Он действительно был горд не без причин: то, что он вменял в вину Джайе, которая не смогла подружиться с Бану Яввуз, ему, похоже, удалось. Хотя бы в той степени, в которой можно успеть подружить за неполные пять недель.
— Мне казалось, за исключением тех четырех неудач с вашей охраной, которые случились в самом начале, вы нашли здесь определенное очарование.
Тут Кхассав слукавить не мог:
— Нашел, — прицокнув, признал раман. — Воистину, это место не забыто Богами, а охраняется ими.
Сагромах хмыкнул, вспомнив их давний разговор:
— Поняли, наконец, насколько хорошо за пазухой у дракона?
— А то! — усмехнулся Кхассав. — Хотя, сказать честно, я все же предпочитаю, чтобы яйца не замерзали всякий раз, когда идешь помочиться, — вдруг перевел глаза на таншу. — Простите, тану.
Бансабира махнула рукой и, прикрыв лицо рукой, затряслась от хохота. Да, еще пара месяцев и этот «нежный хлюпик» будет здесь как свой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, мне кажется, кое-кто из местных женщин не раз помогал отогреть их? — пошутил Сагромах.
Кхассав засмеялся в ответ:
— Не все же вам развлекаться. Зато я точно единственный южанин, который наверняка спал с островитянкой с севера, — похвастался он.
В дверь гостиной постучали — Анаис принесла танше горячего меда, как та просила, и тут же вышла обратно. Бану налила себе, отерла ладошки, придвинулась носом к исходящему паром напитку.