Меня они поражали своей средневековой отсталостью в понимании лечения. На приеме многие из них говорили так:
— Я, дохтырр, сам лэчил, квашэный капуст к своэй спынэ прыкладывала — нэ помэгло…
После таких откровений я в шутку попросил Изабеллу:
— Нам надо купить бочонок квашеной капусты.
— Капусты?! Владимир, зачем?
— А вот когда придет еще такая бухарка, мы посадим ее в бочонок и скажем: сиди там, пока не поправишься! А чтобы оправдать стоимость капусты, вы направляйте в «Медикейд» счета из зеленной лавки. И приписывайте бухарцам побольше таких сеансов…
Другая пожилая бухарка с артритом доверительно прошептала мне на ухо:
— Я, дохтурр, знаэш, своэй моча сэбэ на колэнку ссал. Нэ помэгло.
— Наверное, вы не точно попадали.
— Точно, дохурр! Научылыс…
В благодарность за операции все они считали обязательным приносить мне деньги и подарки. Много русских иммигрантов дарили мне коньяки и вазы, а Изабелле шоколад. Бухарцы давали еще и конверты с тысячью долларов. Как и что оплачивают их страховки, они, конечно, не понимали, и считали, что труд доктора должен быть оплачен «настоящими» деньгами.
У Ирины в ее лаборатории и в соседних работали представители третьей группы приезжих, выброшенных все тем же центростремительным ускорением из России и привлеченных Америкой. Это были не иммигранты, а молодые ученые, биологи и врачи, приезжавшие по рабочим визам. Они быстро заменили собой почти всех ученых из других стран. Это были квалифицированные специалисты, которых привлекала возможность поработать за приличные деньги в первоклассных условиях с лучшим оборудованием. В России им платили мало, а с некоторых пор вообще перестали платить. Вскоре в лабораториях появились надписи по-русски: «Уходя, гасите свет», «Выключайте приборы», «Проверьте краны».
Моя общительная Ирина со многими из них сдружилась и познакомила с ними меня. Все они приезжали на работу на год или два и вначале решительно заявляли:
— Америка — это хорошо. Но мы здесь не останемся, поедем обратно.
Но, когда подходило время, их решимость ослабевала, и, вместо отъезда, они вызывали в Америку близких и продлевали визу. А потом уже всей семьей подавали бумаги на Green Cardй», «зеленую карточку», — документ на право постоянного проживания.
Среди них были два Евгения, два Жени, с которыми мы сошлись ближе. Один из них, старший, известный ученый, думал-думал и все-таки уехал:
— Приятели пишут, что сейчас в Москве тоже можно заниматься наукой, а для денег я начну какой-нибудь бизнес, как многие другие, — объяснял он.
Но вскоре после отъезда Женя-старший запросился обратно и писал Ирине: «После Америки мне здесь все не нравится, какое-то все лилипутское».
Его снова взяли на работу в лабораторию, он вернулся с семьей и больше о возвращении в Россию не заикался.
Женя-младший был родом из Саранска. Эрудированный человек, он каким-то образом умудрился сохранить в себе черты провинциала. В ту пору началось повальное увлечение Интернетом, Женя стал его фанатом и при каждой встрече уговаривал меня:
— Владимир Юльевич, по Интернету можно все. Интернет — это весь мир, в нем все есть.
— Женя, некогда мне сидеть и глазеть в Интернет.
Он так ко мне приставал, что однажды я написал стихотворение:
КАК НА ИНТЕРНЕТЕ НАРОДИЛИСЬ ДЕТИ
Раз включил я Интернет —Поглазеть на белый свет,И гонял я до одышкиПо экрану стрелку мышки;Дабл-дабл-дабл-Ю,С Интернетом — как в раю,Все, чем мы теперь живем,Все находится на нем:Он на то и Интернет —Для него секретов нет.И задумал я в моментПровести эксперимент,Двинул мышку вверх и вниз —И две линии сошлись,Перекрестной буквой ЭксомЗаниматься стали сексом —Одна линия под другойИзгибается дугой,И качается другая(Догадайтесь — кто какая?).Я гляжу — на ИнтернетеНарождаться стали дети!Он на то и Интернет —Невозможного в нем нет…И пришлось, едрена мать,С экрана роды принимать.
Женя тоже сначала рвался обратно в Россию, вскоре после приезда:
— Что-то на Волгу так захотелось, — говорил он мечтательно.
Но, как ни сильна была в нем привязанность к России и к ее природе, благополучная жизнь все перебила и патриотический пыл в нем ослабевал. А его практичной жене Наташе возвращаться на Волгу совсем не хотелось. И что же? Сначала они купили себе машину и стали часто выезжать за город. Потом, при очень скромных заработках, приобрели загородный дом на берегу реки Делавер. Там с нерастраченным крестьянским пылом Женя возился на земле, а Наташа наводила уют в доме. Я назвал это их хозяйство «Саранск на Делавере». Потом они купили второй небольшой дом, в пригороде Нью-Йорка.
Так Америка легко побеждала русофильские настроения тех, кого заманила.
Мы с Ириной тоже начали снимать летний дом под Нью-Йорком, в небольшом городке Монро. Туда переехал наш сын с семьей, ближе к работе. У него было уже трое детей — родилась двойня, мальчик Грегори и девочка Лорин, и мы с Ириной летом часто приезжали навещать внуков.
По соседству жили несколько семей иммигрантов из России, у них работали прислугами и нянями так называемые «русские нелегалки».
Это была четвертая группа новой волны — женщины разных возрастов, которые приехали по гостевым визам на полгода, но оставались здесь годами на нелегальной подработке в состоятельных домах. Многие из них были учителя, инженеры, врачи, музыканты. Но теперь на родине для них или вообще не было работы, или платили так мало, что стать прислугой или нянькой в Америке было намного выгодней. Почти все, что зарабатывали, они отсылали домой, чтобы поддержать существование своих семей.
Общительная Ирина близко сошлась с некоторыми из «нелегалок». Одна из них, женщина из Минска, милая и веселая, рассказывала:
— Конечно, в моем теперешнем положении я чувствую себя ушибленной судьбой. Ведь я пятьдесят лет прожила, двоих детей вырастила, положение занимала — была начальником планового отдела на заводе. Работали мы на весь Союз и на соцстраны. Я даже в ГДР в командировки ездила, барахлишко домой привозила. И муж начальник был, по профсоюзной линии. Квартиру имели, дачу построили. Как говорится, «пердячим паром» строили — дача хоть и маленькая, а все своя. «Москвич» купили, на курорты по путевкам ездили. И вдруг как снег на голову — в 1991 году распускают Советский Союз! Все сразу рухнуло и пошло кувырком: на заводе заказы прекратились, зарплату платить перестали. Мужа с работы уволили, он с горя запил. Евреям хорошо, они все в беженство подались: кто в Израиль, кто в Германию, кто сюда, в Америку. А нам, русским людям, куда податься? Некоторые женщины, что помоложе, те в Польшу и в Чехию перебрались, там официантками, уборщицами нанимались, а каких даже в проститутки завербовали. А мне под старость лет — куда? Научили меня податься в Америку «нелегалкой». В старину говорили, «в люди наняться». Заплатила я взятку, получила визу на полгода, нашла работу у евреев, русских иммигрантов. Люди хорошие, в Ленинграде музыкантами были, а здесь на компьютер кончили. В Америке все на компьютер кончают. Вот, живу у них два года прислугой. По-американски «хомутендой» называют, а по русскому — домработница значит. За двумя ихними детьми ухаживаю, варю на всю семью, дом убираю. Платили мне двести пятьдесят долларов в неделю, теперь надбавили — триста получаю. И кормлюсь бесплатно…Что зарабатываю, все в Минск отсылаю — своим. Все мы тут на заработках, как коровы дойные, для своих семей. Да я этому и рада, о себе уж не думаю. Мало ли, что начальником была и с мужем жила… Мне еще другие бабы завидуют, что в Америку сумела попасть. Виза моя давно кончилась, живу, конечно, нелегально. А одна моя подруга, которая здесь тоже нелегалкой была, уехала обратно в Минск, и оттуда мне пишет: сиди в Америке и не рыпайся — никому мы тут не нужны…