Читать интересную книгу Иван Кондарев - Эмилиян Станев

В тот же день после обеда служанка отнесла виолончель на виноградник, а на следующий Христакиев прямо со службы отправился в служебном экипаже на отцовскую виллу, построенную в прошлом году по его настоянию. На эту виллу он приглашал женщин, здесь играл с приятелями в карты, кутил, но не ночевал в ней из-за своей службы.

Приказав кучеру вернуться в город, Христакиев отпер дверь, отворил окрашенные в зеленый цвет ставни и оглядел убранство комнат. Все было в порядке: постель, аккуратно застланная походным офицерским одеялом, сохранившимся со времен войны, виолончель в сером чехле, железный пюпитр с нотами, поблекший котленский ковер. Христакиев вынес в просторные сени складной шезлонг, разложил его, снял элегантный пиджак, сел и стал ждать гостей.

Время приближалось к трем часам. На винограднике мелькали косынки, деревенские соломенные шляпы, кепки, деревянные коробки и корзины. Слышались смех и покрикивание, возле шалашей и сторожек еще дымились разведенные в обед костры, скрипели повозки с огромными чанами, полными винограда, направлявшиеся в город. Соседи уже сняли весь урожай, и ряды обрезанных лоз выглядели печальными, заброшенными. В тихом, приятном послеполуденном октябрьском воздухе жужжали осы. Мухоловки подлетали и садились на колья. До самого города тянулись поля с одинокими дубами и безлюдные проселочные дороги, а на горизонте выступали очертания гор; светло-серые, бесплотные, они, казалось, растворялись в выцветшей лазури неба.

Вытянувшись в шезлонге, Христакиев зажмурился; солнечные лучи, заливавшие крыльцо, ласково прикасались к его белокожему лицу. В замершем воздухе, наполненном негой, не шевелился ни один листок, словно все было до крайности утомлено и не имело уже сил сопротивляться осени. Христакиев вслушивался в сладостную тишину земли и всем своим существом стремился отдаться томительному покою, но в мозгу его все время вертелись беспокойные и злые мысли. Он находился в «свинском настроении», как он сам определял свое состояние, и, несмотря на то что причина была ему ясна (его изводили страсть к Антоанете и сознание того, что из этого свидания ничего не получится), он не мог совладать с собой. Вот уже несколько дней он строил планы, как останется с глазу на глаз с девушкой, но сейчас понял, что эта сладострастная мечта не сбудется и надеяться нечего. И все же взятую на себя роль он должен сыграть до конца.

Он вздохнул и открыл глаза. Взгляд его охватил широкую панораму открывавшихся перед ним гор. Все было 476 знакомо до малейших подробностей, и все выглядело интересным и новым. Немой язык осени заговорил вдруг в его душе, но он не хотел его слушать, не хотел и думать о природе, хотя понимал, что «свинское настроение» глупо и смешно. Но в эти минуты даже и смешное его не смущало. Пусть это дико, пусть безрассудно, пусть даже идет из глубин его материнской крови, как предупреждение…

Когда он снова открыл глаза, то увидел возле своей ноги маленькую серую ящерицу. Она ползла осторожно, время от времени приподымалась на своих коротких лапках и испуганно глядела на него крохотными немигающими глазками. Он видел — она не решалась проползти мимо него, чтобы скрыться где-то в расщелине стены. Христакиев притворился, что не замечает ее, а когда ящерица подползла к стулу, он наступил на нее ногой. Ящерица заметалась и, оборвав хвост, удрала. Христакиев поглядел на судорожно дергающийся хвост, брезгливо усмехнулся и плюнул. Потом принялся следить за полетом пчелы. Она летала над покрытым легкой изморозью бурьяном. Бурьян застыл, а пчела все искала на нем пыльцу. «Безнадежный труд ограниченно производительного существа».

Вдруг он вздрогнул — послышался стук проезжавшего мимо экипажа. Ошибка, обманутое желание!..

Однако он был уверен, что они приедут. Даринка привезет племянницу, будет продолжать играть роль порядочной женщины, чтобы подразнить его. Хаджи Драган либо намеревается его выставить, либо просто встревожен из-за зятя и поэтому так мрачен… Даринка постоянно жалуется на Николу. Вечная история!.. Христакиев мысленно ругал ее. Хочет родить любой ценой… Вот тут, всюду рядом с ним, роды уже свершились, и теперь — раскаяние: земля тоскует, обманутая. Боже, как скорбно твое творение!.. Действительно ли он так влюблен или только воображает? В конце концов, любовь — просто иллюзия: видишь бесконечность в чем-то ограниченном, ищешь чего-то там, где его нет. Героическая попытка!.. «Когда-то я был набожен, теперь мне все надоело. Когда ничего нет, тогда есть дураки, а я — разновидность эпикурейца, и мое эпикурейство обязывает меня, ведь я же готовлюсь в пастыри… Кардиналом следовало бы мне родиться, пять веков назад, во времена святой инквизиции, а не перманентной революции!»

Он вскочил с шезлонга. На этот раз он ясно услышал скрип рессор, глухое постукивание колес, топот конских копыт. Едут!

Из-за крон вязов, растущих у размытой ливнями дороги, показался экипаж. Скрипели ремни, сиденья. Кучер, оборванец с седой бородой, вглядывался в дорогу. Мелькнуло лицо Да ринки под фиолетовой вуалью, потом милая головка и радостное лицо Лнтоанеты в шапочке…

Он выбежал им навстречу. Подал руку Даринке и единым взглядом оглядел ее округлую фигуру, затянутую в серый костюм и сильно надушенную. Она неуклюже оперлась на его руку, когда опускала с подножки на землю свою короткую, в ажурном чулке ногу. Ее черные глаза, казалось, спрашивали из-под вуалетки: «Вы сердитесь?»

Он поспешил помочь Антоанете, но девушка с несколько испуганным видом выпрыгнула из экипажа с другой стороны и улыбалась ему, раскрасневшись от радости. Шляпка из темно-вишневого бархата придавала ей такой кокетливый, женственный вид, что Христакиев с трудом удержал готовый вырваться у него возглас восхищения, и, пока Даринка объясняла кучеру, сколько времени их ждать, он шепнул Антоанете в маленькое розовое ушко: «Я люблю вас». Девушка смело ответила движением одних губ: «И я», и он увидел, как из темной глубины ее глаз, подобно роднику, струится томление и тонет в их сладостной влаге.

— Так это и есть ваша вилла? Какая хорошенькая! — воскликнула она и, не дожидаясь тетки, побежала по дорожке к дому.

Христакиев последовал за ней и на бегу схватил ее руку. Они остановились у крыльца, запыхавшиеся, взгляды их встретились. Христакиев легонько подтолкнул ее к двери, и, как только они оказались в одной из комнат, они жадно поцеловались и оторвались друг от друга только потому, что каблучки Даринки уже застучали на крыльце. Взволнованные и огорченные, они сделали вид, что осматривают дом.

— Ого, да у вас здесь квартира, а я себе представляла хижину с лопатами и мотыгами внутри, — сказала Даринка, войдя в комнату.

— Иногда приезжаю сюда с друзьями, играю, — ответил Христакиев, угнетенный ее присутствием.

— Какой вы скрытный, — тихо сказала она.

Он пригласил их в комнату, где стояла виолончель, но Даринка отказалась. Она предпочитала свежий воздух и хотела осмотреть виноградник. Христакиев повел их на виноградник, сорвал гроздь какого-то необыкновенного старого сорта — очень сладкого, с легким запахом ладана.

Потом вынес на крыльцо стулья. Разговорились о сборе винограда, о вилле.

Прелестная вилла, самая лучшая в этих местах! Почему он их ни разу не пригласил сюда летом с компанией? Даринка слышала, что они строят ее здесь, но она представляла себе самый обычный домик. Да ведь тут можно жить и зимой, стоит только поставить печь. Христакиев отвечал любезно на ее докучливые вопросы. Болезнь его матери была непосредственной причиной того, что он построил эту виллу. Со временем он намерен снести их старый городской дом или же пристроить к нему новый. Все время он больше обращался к Антоанете и старался вложить в свои слова смысл, относящийся только к ним двоим. Даринка недружелюбно поглядывала на него. Христакиев видел, как враждебно поблескивают под вуалью ее черные глаза. Казалось, она пристально изучала его. Но Антоанета слушала с интересом, и, когда он снова заговорил о вилле, она пожелала осмотреть ее еще раз. Христакиев сразу же встал, взволнованный ее наивной и смелой хитростью. Даринка спросила, когда будут у них собирать виноград.

— На этих днях. Его не так уж много, — сказал он с притворным равнодушием, не глядя на нее, и пошел вслед за девушкой в комнату.

Пока они целовались, с крыльца доносилось нервное постукивание каблуков Даринки. Время от времени Христакиев произносил какие-то слова, чтобы создать впечатление, что он что-то объясняет. Раскрасневшаяся девушка робко прижималась к нему. Он держал ее за талию. Ее тело, губы издавали аромат молодой печеной кукурузы, и это доводило его до исступления.

Наконец Даринка не выдержала и сердито крикнула:

— Тони, хватит шалить! Пойдем, у меня осталось не так уж много времени…

— Но ведь я хотел поиграть вам! — прервал ее Христакиев.